Прошу всерьёз не принимать :))
Смирнов Фарух Гвембешевич*
3648 г. Перводекабрьский салют.
Самым первым и самым сильным, за все мое детство, впечатлением, на всю жизнь врезавшимся мне в память, помимо моего рождения**, был праздничный фейерверк, зачастую по старинке называемый «Салют»! Почти до девяти лет, ничто так не пугало, и не приводило в неистовый ужас мою детскую душу, как обыкновенный радостный и веселый «салют».
А началось это в декабре 3648 года, когда мне было всего семь месяцев. Мои родители тогда жили в маленькой мамкиной квартирке, расположенной в Блоке 4 - восьмисотквартирном доме, в которой не было, ни кухни, ни туалета, все удобства располагались на этаже и были едины для всех. Теперь их переулок (Третий Галактический) тянется слева вдоль стены огромаднейшего индустриально-производственного завода роботостроения «Robo-Tech», если смотреть на него от космопорта «Дельта-7». Старые дома-блоки снесли к тысячелетию Великой Победы*** и от всего переулка к 3720 году сохранился один такой дом в стиле модерн, построенный в начале прошлого века, а все остальное пространство застроено какими-то производственными и складскими помещениями очередного машиностроительного гиганта, отравляющего и без того непригодный для дыхания воздух.
Как я сказал - мне не было еще и года (я родился в июне), когда, на декабрьские праздники родители вздумали показать мне салют. Зачем им было это нужно - ума не приложу. Вероятнее всего - самим хотелось посмотреть на это довольно красочное зрелище, весьма редкое среди тогдашних серых послевоенных будней.
Мать с отцом вышли на угол переулка и Скрепочного бульвара, и тут бабахнуло!
До сих пор в моей памяти сохранились обрывки этой ужасающей картины, видимые мною, как будто бы со стороны. Страшный грохот, мелькание света, дым, рев толпы; и мать бежит, со мною на руках, по переулку, а я ору, дико ору, потому что мне не просто страшно, а безумно страшно! Я не знаю куда деться от этого кошмара. Мне жутко, мне дико!.. Вырваться, вырваться, убежать..., но мне всего семь месяцев и бегать я не умею!
Сейчас я не уверен - действительно ли я это запомнил или рассказы матери об этом событии, породили в моем сознании такую картину. Но факт остается фактом - это было.
Пришел я в себя только тогда, когда меня спрятали под одеяло, занавесили окно (благо оно было одно и довольно скромных размеров) не шторой, а старым армейским одеялом, которое задерживало, и свет, и звук. С той поры каждый государственный праздник превращался в кошмар для меня и моих родителей ; уже заранее меня начинали успокаивать, и сказками, и ласками, баюкали с утроенной силой, пытаясь усыпить. Но я не засыпал, словно чувствовал приближение опасности и, несмотря на плотно закрытые двери и занавешенные окна, стоило только начаться салюту, устраивал очередную истерику. Ведь старый-добрый Блок-4 сотрясался от выстрелов из бластерных орудий, которые стояли всего-то метрах в ста от него и уже неизвестно сколько использовались вместо архаичных салютных пушек.
Ребенку трудно осознать; кричат от радости или от страха?
Маленькие дети не кричат от радости. Радуясь они улыбаются, пускают слюни и лепечут. Поэтому тогда я не мог понять, что кричать можно, и от радости, да и просто так - кричать ради крика. Вполне естественно, что такая сцена ввергла меня в панику. Я думаю, что не небесный огонь и грохот, ужаснул меня - ведь грозы я не боялся. Видимо меня устрашила совместная реакция толпы на фейерверк.
Кто знает - я, сам по себе, такой «недоделанный» или это глубинная генетическая память? Ведь мои родители пережили галактическую войну! И пускай в Москве бомбежек, как таковых, практически не было, но зажигательные снаряды все же с неба летели, и мать не один раз пряталась в бомбоубежище Блока-4. А однажды даже ночевала в древнем метро, переоборудованном в убежище на время войны.
Когда я подрос и меня перевезли в отцову квартиру, что в Блоке-72 на проспекте Рихарда Краута, где я жил с двухсот девяносто летней бабкой, родителям пришлось на каждый салют приезжать ко мне. Ибо справится со мною, не столько старой, сколько дряхлой, бабке, было не по силам. Мать хватала меня в обнимку и запиралась со мною в туалете, как в самом удаленном от окон месте. Блок отца построенный в самом конце позапрошлого века, был из пласткрита, поэтому имел, и кухню, и умывальник, и туалет в каждой квартире. Бластерное орудие здесь стояло значительно дальше, пласткритовое здание не сотрясалось от выстрелов, мирно светили старые светодиодные панели... И все-таки какие-то звуки проникали сквозь непомерно толстые стены, занавешенные шторами окна, через входную дверь я дрожал, стучал зубами, и, наконец, срывался в крик...
Отец же, наоборот, очень любил смотреть на фейерверк, поэтому уходил из дома, оставляя мать со мной. Это стало началом конца их семейной жизни, поскольку мать почему-то это страшно раздражало. До нее, старше отца на пятнадцать лет, не доходило или она не хотела понимать, что мой отец сам еще пацан. Ну что такое - пятьдесят пять лет! Хочется посмотреть ему на цветастую картинку, погорлопанить «ура» - хрен бы с ним - чем бы дитя не тешилось! Мамка начала ему выговаривать, а он возмущаться тем, что она произвела на свет такого «недоделанного» сына, поскольку все другие дети, и двухлетние, и трехлетние, в том числе и мой двоюродный брат Кронос, преспокойненько смотрят салют вместе с родителями.
Когда мать рассказывала мне это, сразу вспомнилась строка неимоверно древнего певца Высоцкого «...и дразнили меня недоносок, хоть и был я нормально доношен». Да, «черной кошкой», пробежавшей между моими родителями, отчасти, был я, но основной причиной их разрыва стало то, что в один такой день, отца загребла военная полиция и его отправили на Дору-Прайм подавлять восстание шахтёров.
Я становился старше, научился разговаривать, узнал много слов и тут выяснилось, что панический страх на меня наводит даже само слово «Салют». Ощущение от него было такое, будто меня ударили хлыстом. Я вздрагивал всем телом, внутри меня все сжималось, холодело, дрожь пробегала вверх-вниз по телу и мне хотелось бежать, бежать без оглядки, бежать куда глаза глядят, бежать прочь, прочь от этого ужаса, от стрельбы, от взрывов, от огня.
Помню, что у меня гало-диск с детскими стихотворениями, одобренных воспитательским комитетом и департаментом воспитания, а последнее, представляющее собой стих-загадку, заканчивалось словом «Салют». Этой записью мать пыталась приучить меня к тому, что «салют»; это совсем не страшно. Она думала, что без шума и грохота, просто слово, не произведёт на меня устрашающего действия. А услышав его раз-два-сорок, я, может быть, перестану бояться не только слова, но и явления, которое это слово обозначает. Однако все получилось совсем наоборот.
Я слушал стишок и ждал... Ждал приближения заветного слова. И чем меньше времени оставалось до него, тем возрастало мое беспокойство. Я понемногу вздрагивал, сопел, потом заливался слезами и убегал. Мать ловила меня, утирала слезы, успокаивала и засталяла слушать эту лабуду повторно. После какого-то по счету повтора я рванулся, чтобы выключить гало-проигрыватель и повредил линзу, что вызвало гнев отца и очередную перепалку между родителями. В тот день отца и забрали на Дору-Прайм. Я видел его потом, спустя 97 лет, он трудился кибер-носильщиком на аэропричале АП-8, просто половина человека, с вживлёнными в тело механизмами и толстенным шрамом на пол головы – следом от операции на мозге. Государство таким образом использовало людей, совершивших серьёзные преступления, наказанием за которые была смерть, либо заключение сроком более ста лет. Я тогда подошёл к нему, заглянул в знакомое с детства лицо и не увидел в нём и следа эмоций.
- Позвольте пройти господин, спасибо! – проскрежетал механический голос из динамика, вживлённого в ротовую полость. Я стоял не подвижно, вслушиваясь в себя и вглядываясь в него.
- Позвольте пройти господин, спасибо – вновь повторил отец. Я заметил, как в уголке его единственного живого глаза скопилась и прокатилась вниз по щеке слеза, оставляя за собой мокрый след на изборождённом морщинами лице. Я уступил дорогу, и он покатил дальше по своим делам. И вновь отец пропал на пол моей жизни. Сказать честно я не испытал к этому существу никаких чувств – просто очередной уголовник, получивший по заслугам.
А та запись не уменьшила моего страха, а, похоже, что даже усилила его.
Вся эта канитель продолжалась лет до семи-девяти. А потом как-то, сама собой, прошла. Я не помню когда и как.
Запомнилось только, что уже обучаясь в общеобразовательной, военной школе, я как-то неуютно чувствовал себя во время салюта, нервничал, не находил себе места, ронял все и рук, не мог, ни пить, ни есть, а старался уйти в ванную, в туалет. Куда-нибудь подальше, где пусть и слышно, но хотя бы не видно огненного кошмара. Слез, визга, истерики уже не было, но оставался необъяснимый подспудный страх или даже не страх, а какое-то безотчетное волнение и беспокойство. Мне кажется, что этот страх у меня прошел мгновенно, резко и, вместо страха, я, ни с того, ни с сего, стал испытывать удовольствие от салюта, бегая с пацанами, дико крича и собирая неразорвавшиеся заряды. Хотя я точно в этом не уверен, а добиться от матери ответа я не смог. Она, на этот вопрос, отвечала только одно: «не помню»...
И вот сейчас, на склоне дней, пройдя две межпланетных войны и вооружённое противостояние с расой Тау-Кри****, я думаю; какую апокалиптическую картину должен был представлять праздничный фейерверк с точки зрения того, кто не знает причины и смысла происходящего.
Площадь, достаточно большая, полностью заполненная странными существами…
Темнота... Только тусклые светильники необычной формы слабо освещают силуэты Кри; лиц не видно, только неясные контуры...
Все стоят, молчат и ждут, изредка поднимая свои лица к небу...
Тишина...
И вдруг; оглушительный шум и яркий свет с неба, вместе с которым, Кри начинают истошно вопить и протягивать руки кверху... А сверху, прямо на них, летят искры небесного огня – орбитальная бомбардировка, с последующим десантированием наземных сил!
Ну чем не картина Страшного Суда или Последнего Дня?
Что это? Что происходит? Как понимать?
Кри испугались? Они просят пощады? С неба на них льются потоки огня, они умоляют не сжигать их, поэтому и тянут руки к небесам, поэтому кричат! Но, это уже не важно, мы уже здесь и мы несём им апокалипсис и бесценный дар вечного покоя!
Вместе с другими новобранцами я выскакиваю из модуля и поливаю огнём выживших Кри, не делая различий между полом и возрастом. Таким меня вырастили и так научили жить. Я не знаю другой жизни, кроме как жизни полной крови и боли. Я не знаю пощады и жалости! Каким же я был жалким, съёживаясь от звуков салюта в мамкиных объятьях в тесном туалете Блока-72!
Вполне вероятно, что во мне могут быть гены переживших Битву при Капитолии на Марсе, может я дальний потомок, выживших в Битвах под Сталинградом или при Ватерлоо? А может при Акциуме или Саламине?
Кто знает - что записано там - в двойных спиралях ДНК, теперь у меня есть много времени, что бы хорошенько поразмыслить над этим. Кстати я чаще вижу отца, ведь теперь мы вместе трудимся носильщиками на аэропричале АП-8.
* Фамилия старая, русская, папа африканец, а назвала мама в честь деда-индуса.
** Благодаря небольшой манипуляции с генами, современные люди помнят даже момент рождения.
*** Имеется ввиду Великая Победа над силами расы разумных растений.
**** Описывается первая атака людей на расу Тау-Кри.
***** Создано на основании автобиографического очерка Юркова В.В. "Первомайский Салют"