Когда мы говорим о древних, о Великих, бывает трудно отличить где вымысел, где правда. Но таковы уж есть античные источники, где люди часто так похожи на богов, что и воспринимаются как боги. Ну а бывает так, что и не только лишь воспринимаются, а и считаются богами своими современниками, по крайней мере. И как бы к этому сегодня мы не относились, Олимп был близок для людей когда-то. Сейчас нам трудно постигнуть образ мыслей древних, но зададим один вопрос: как велики должны быть достижения такого человека, как впечатляющи, и вместе с тем неправдоподобны, чтобы вполне нормальным, психически здоровым людям другой эпохи так захотелось бы причислить оного к богам?
Такое можно понять и объяснить, когда заходит речь об императорах, тиранах и владыках, силой власти и жестокости добившихся от подданных такого «почитания». История содержит множество примеров «божеств», забытых всеми, за исключением историков, но есть и те, кого подняли на божественный Олимп не силой власти, а силой граничащего с религиозным поклонением непостижимой мощи уважением людей. И это сделало их вечными, живущими доныне и снискавшими такие атрибуты божества как настоящее бессмертие в сердцах и памяти людей.
Сейчас мы будем говорить о Пифагоре – философе, чья жизнь покрыта мистикой и тайной, настолько, что обросла легендами. И главное, мы точно знаем, что это был обычный «необычный» человек – не сын богов, хотя ему приписывали рождение от Аполлона и Пифаиды (Порфирий [1]).
Мы знаем о Пифагоре, что с детских лет он «оказался способен ко всем наукам» как написал о нем Порфирий, но точно не известно кто были его отец и мать. Но все-таки придется нам спуститься на землю с высот возвышенного рассказа о богах, которым мы начали статью о Пифагоре. Не очень много сохранилось о нем источников, и главное, что сам он не писал трудов, ведь «боги» письменных трудов не оставляют, предпочитая оставлять следы несколько на других носителях, которые не очень просто уничтожить, оболгать или переписать – в сердцах их современников. Повествование о Пифагоре выводит руку на высокий стиль, хотя работа, которую Вы здесь читаете сейчас, имеет и практический оттенок. И основной вопрос, который нами ставится о Пифагоре не «кто», а «как». Не кто такой он был, а как он стал таким. Все знают Пифагора, и одновременно о нем почти не знают ничего. И здесь, по маленьким обрывкам описаний мы попытаемся немножечко понять его систему движения от человека к божеству.
Порфирий пишет в начале своего повествования, что Пифагор учился у многих учителей. Основа Пифагора – знания, а не божественное происхождение, хотя врожденными способностями к наукам он не был обделен, как здесь упоминалось выше. Порфирий пишет, что он учиться у халдеев в Тире, где овладел их знаниями и добавляет слово всеми (их знаниями). Халдеи говорили на «арамейском» языке (невольно приходят аналогии…) и представляли жреческую касту. Халдейская культура восходит к Вавилону, однако не вполне понятно, что от нее осталось в то время, когда туда пришел учиться Пифагор. Напомним, он освоил всю халдейскую науку. Так просто у Порфирия написано об этом. По-видимому, что та наука, «в сухом остатке» была не очень глубока… для молодого Пифагора. И далее написано, что он учился у Ферекида (Сиросского), Гермодаманта и Анаксимандра. Первый известен как носитель знаний о космогонии, которые он получил из тайных финикийских книг (Климент Александрийский), второй – знаток гармонии и муз, а третий - известен более как астроном и математик, создавший геоцентрическую модель Вселенной.
Итак, Порфирий пишет: «Что касается его учения, то большинство писавших утверждают, что так называемые математические науки он усвоил от египтян, халдеев и финикиян (ибо геометрией издревле занимались египтяне, числами и подсчетами финикияне, а наблюдением небес – халдеи), а от магов услышал о почитании богов и о прочих жизненных правилах». Откуда можно сделать вывод о том, что Пифагор в себе соединил как точные науки той эпохи, уходящие корнями в египетскую и финикийскую культуры, науки о космосе халдеев и блок теологического знания от магов и жрецов различных религий и культур. Сейчас мы разделяем эти блоки, причисляя одни к науке, другие к сомнительной науке, третьи – к искусству, четвертые – к религии, но главное, что нужно понимать, что этих разделений в то время не существовало. Все это было частями (а может быть, остатками) какого-то единого и целостного знания о мире, природе и человеке, которое в самом себе смог снова Пифагор объединить. И сделав это, он начинает свой путь к вершине с передачи этих знаний, он начинает этому учить.
По сути, в этом стандартный путь любого мудреца-ученого из тех времен. Чем обладает человек, отдавший длительные годы постижению наук? Одним лишь знанием, которое он может передать. И мало ли бывало таких учителей? Это к тому, что учеников в условиях свободной конкуренции необходимо было привлечь и заинтересовать. Опять же, следуя возможно, не очень здесь уместной аналогии, давайте вспомним, как набирал учеников другой Учитель, говоривший на арамейском языке, показывая то, что не могли другие, и этим способом Он привлекая и мотивировал людей учиться у Него и следовать за Ним. Наверное, уже понятно о Ком идет здесь речь. Поэтому и пишем, следуя классической традиции местоимения с заглавной буквы.
Но перед тем как говорить, что делал Пифагор, имеет смысл сказать немного о том, какой имел он образ жизни, понимая, что образ жизни – часть его учения, и если хотите - метод. Вернемся вновь к месту, где Порфирий пишет о науках и жизненных правилах, которые Пифагор перенял у магов. Продолжим его цитату: «Первое (прим.авт.- науки) знакомо многим, потому что записано в книгах; зато прочие жизненные правила известны менее». И далее: «О чистоте своей он так заботился, что избегал и убийств и убийц: не только воздерживался от животной пищи, но даже сторонился поваров и охотников». Сейчас, любой знакомый с богословскими науками, назвал бы то, что здесь написано аскетикой . Аскетика, как путь к богоподобию ведет свои истоки от евангельских повествований о Предтече, о пребывании Христа в пустыне, к Лествице и практике монашеского жития. Вот только здесь другое время, другой исторический период. Почти, что пять столетий до Христа, но а законы обоживания те же! Такой же, узнаваемый и очень похожий путь аскетики и очищения, включая практику отшельничества , затворничества в полном одиночестве в пещере на протяжении длительного времени (у Пифагора 27 дней).
Далее мы читаем у Порфирия о результатах этого труда, совмещающего аскетику, искусство и науки у Пифагора. Первое, что мы читаем у Порфирия об этом – знания о человеке: «Пифагор первый достиг такого знания человека и умения распознавать природу каждого, что ни с кем не дружил и не знакомился, не определив по лицу, каков этот человек». Знания его дают результаты. Они практичны: «он и помог самосскому атлету Евримену, который благодаря Пифагоровой мудрости, несмотря на свой малый рост, сумел осилить и победить на Олимпийских играх многих рослых противников». Начиная с практических советов по достижению желаемого через аккумулирование телесной силы для победы в играх, Пифагор продвигает далее своего ученика по духовному пути наставлением бороться, не имея целью побеждать. Так Пифагор ведет ученика вверх по ступеням смылов: от цели осязаемой, практической, рациональной и понятной каждому к вопросам сложным, более глубоким – к духовному развитию, к системе высших ценностей.
Со временем, сам следуя таким путем, Пифагор приобретает те качества, которые закономерно привлекают к нему народ и множество учеников. «Он так привлекал к себе всех, что одна только речь, произнесенная при въезде в Италию, пленила своими рассуждениями более двух тысяч человек; ни один из них не вернулся домой, а все они вместе с детьми и женами устроили огромное училище в той части Италии, которая называется Великой Грецией, поселились при нем, а указанные Пифагором законы и предписания соблюдали ненарушимо, как божественные заповеди. Имущество они считали общим; а Пифагора причисляли к богам». Что-то подобное мы где-то уже читали…
Все это до странности похоже на Нагорную Проповедь , с одной лишь разницей, что содержание последней нам известно от Евангелистов, а о содержании того, что делал и говорил Пифагор собравшимся, упоминаний нет кроме того, что некая существенная часть учения именовалось «Тетрактидой». Однако, результат настолько узнаваем, что и здесь нам трудно удержаться от все тех же аналогий и констатировать, что Пифагор там проявил такие способы воздействия на образ мыслей и сознание людей, нашел такие аргументы и демонстрации, что не обладая реальной властью, сплотил огромное количество людей вокруг идеи, которую он нес, и был примером действия последней. Фактически он создает общину своих последователей. Возможно было бы сказать точнее – церковь Пифагора, но мы удержимся от этих аналогий. Хотя, по сути это - закономерный элемент в цепочке.
И далее другой закономерный шаг из этой серии – преобразование мира, окружающего общества. Порфирий пишет о том, что Пифагор становится способен воздействовать не только на массовое сознание, но и на социально-политические процессы, взаимоотношения между городами-государствами: «он увидел, что города Италии и Сицилии находятся в рабстве друг у друга, одни давно, другие недавно, и вернул им вольность, поселив в них помышления о свободе через своих учеников, которые были в каждом городе.
Так он «освободил Кротон, Сибарис, Катанию, Регий, Гимеру, Акрагант, Тавромений и другие города, а некоторым, издавна терзаемым распрями с соседями, даже дал законы через Харонда Катанского и Залевка Локрийского. А Симих, тиран Кентурип, после его уроков сложил свою власть и роздал свое богатство, частью – сестре, частью согражданам. Даже луканы, мессапы, певкетии, римляне, по словам Аристоксена, приходили к нему. И не только через своих друзей умирял он раздоры внутренние и междоусобные, но и через их потомков во многих поколениях и по всем городам Италии и Сицилии» как далее пишет Порфирий.
Следуя снова той же, «неуместной» аналогии, можно было бы сказать, что так реализуется «проповедь Пифагора», передача миру его учения: «Ибо для всех, и для многих и для немногих, было у него на устах правило: беги от всякой хитрости, отсекай огнем, железом и любым орудием от тела болезнь, от души – невежество, от утробы – роскошество, от города – смуту, от семьи – ссору, от всего, что есть, неумеренность». И это учения у Пифагора подкреплялось самым настоящим «чудотворением», которое есть высший способ убедительности (но не наивысший - прим. авт.). Об этом мы у Порфирия читаем следующее: «Если верить рассказам о нем старинных и надежных писателей, то наставления его обращались даже к бессловесным животным. В давнийской земле, где жителей разоряла одна медведица, он, говорят, взял ее к себе, долго гладил, кормил хлебом и плодами и, взявши клятву не трогать более никого живого, отпустил; она тотчас убежала в горы и леса, но с тех пор не видано было, чтобы она напала даже на скотину. В Таренте он увидел быка на разнотравье, жевавшего зеленые бобы, подошел к пастуху и посоветовал сказать быку, чтобы тот этого не делал. Пастух стал смеяться и сказал, что не умеет говорить по-бычьи; тогда Пифагор, сам подошел к быку и прошептал ему что-то на ухо, после чего тот не только тут же пошел прочь от бобовника, но и более никогда не касался бобов, а жил с тех пор и умер в глубокой старости в Таренте при храме Геры, где слыл священным быком и кормился хлебом, который подавали ему прохожие. А на Олимпийских играх, когда Пифагор рассуждал с друзьями о птицегаданиях, знамениях и знаках, посылаемых от богов вестью тем, кто истинно боголюбив, то над ним, говорят, вдруг появился орел, и он поманил его к себе, погладил и опять отпустил. И, повстречав однажды рыбаков, тащивших из моря сеть, полную рыбы, он точно им сказал заранее, сколько рыб в их огромном улове; а на вопрос рыбаков, что он им прикажет делать, если так оно и выйдет, он велел тщательно пересчитать всех рыб и тех, которые окажутся живы, отпустить в море. Самое же удивительное, что все немалое время, пока шел счет, ни одна рыба, вытащенная из воды, в его присутствии не задохнулась». «Говорят, он переходил однажды со многочисленными спутниками реку Кавкас и заговорил с ней, а она при всех внятным и громким голосом ему отвечала: "Здравствуй, Пифагор!" В один и тот же день он был и в италийском Метапонте, и в сицилийском Тавромении, и тут и там разговаривая с учениками; это подтверждают почти все, а между тем от одного города до другого большой путь по суше и по морю, которого не пройти и за много дней». «Рассказывают также и о том, как он безошибочно предсказывал землетрясения, быстро останавливал повальные болезни, отвращал ураганы и градобития, укрощал реки и морские волны, чтобы они открыли легкий переход ему и спутникам; а у него это переняли Эмпедокл, Эпименид и Абарид (прим. ученики), которые тоже все делали подобное не раз, как это явствует из их стихов…». Ну чем не божество???
А как бы поступило большинство из нас столкнувшись с подобным человеком, имея возможность стать его учеником и перенять хотя бы малость из того, что он умел? Конечно, если верить, что о нем написано… А почему не верить? Ведь не обо всех так пишут. Тогда быть может, вообще не верить древним авторам? И если мы поступим так, тогда всенепременно упустим что-то очень важное о том, как люди превращались в божества.
Впрочем, еще немного Вашего терпения. Скоро аналогии закончатся. Почти закончатся… Что наступает после славы? Мы знаем, что было после славы у Христа? Предательство, распятие, смерть, воскресение и Церковь, носящая учение, преобразившее весь мир .
У Пифагора тоже была слава. Порфирий пишет: «Пифагор со всеми друзьями немалое время жил в Италии, пользуясь таким почтением, что целые государства вверяли себя его ученикам». Чем это не влияние, не слава? И так же мир преобразуется, воспринимая идеи Пифагора, его учение, но о котором, по сути, мы не знаем ничего. В житейской нашей памяти осталось только то, что был он математик и все сводил к числу. Но тогда откуда все те чудеса, которые он демонстрировал, и как писалось выше, передавал своим ученикам, а те успешно повторяли? А это означает лишь одно: учение, которое он проповедовал и нес, являлось действенным, реальным, объективным и достоверно описывающим мир. Иначе бы не дало оно таких плодов. Иначе, к Пифагору никто бы не пошел. Сравнение с великими мыслителями той эпохи, увы, не в пользу тех, последних. Где видим мы у Платона и Аристотеля в то время такую славу, такое множество учеников, такой успех? А о других, и более того, никто не знает за исключением историков от философии. Мало того, мы у Порфирия находим упоминания о том, что большинство открытий Пифагора были, мягко говоря, присвоены Платоном, Аристотелем и др., а значит, стало классикой античной философии. Порфирий упоминает об этом весьма дипломатично, ссылаясь на слова пифагорийцев, но в жизнеописаниях Платона и Аристотеля мы видим отдельные не очень успешные попытки применить на практике некоторые из «социальных технологий» Пифагора, о которых ранее мы вскользь уже упоминали. Не по причине ли их эффективности мы ничего не знаем достоверно об этих «инновациях»? С такой усердной хитроумной аккуратностью все было вычищено и явно умышленно фальсифицировано настолько, что теперь едва ли возможно что-либо целостное восстановить из социальной доктрины Пифагора. Такая грустная, досадная закономерность.
О сколько же в истории примеров, что на любого мудреца довольно грубой и жестокой простоты! Меняется ли время? Настолько все типично, что в пору формулировать глобальные законы общества, назвав один из них «законом социального противодействия идее», но можно поступить иначе, и поискать как принято в криминологии, «выгодоприобретателя» от ликвидации идеи, учения, способного в то время перевернуть античный мир. Действий такого рода не прощают. Любое действие равно противодействию. По силе же противодействия мы можем судить о силе действия.
Читая у Порфирия о том, как истребляли школу Пифагора, невольно на ум приходит мысль какие обширные ресурсы были задействованы на эту «операцию по ликвидации» пифагоризма. Гонения на Пифагора и его учеников были открыты повсеместно. Имя стоявшего за этим человека Порфирий называет, но мы его упоминать не будем по двум причинам: во-первых, он недостоин жизни в нашей памяти, а во-вторых, характер, масштаб и география событий говорят о том, что Пифагор затронул интересы очень мощной и влиятельной системы, не сводимой к одному лишь человеку. Настоящая война на истребление была открыта против всех пифагорийцев, численность которых, надо полагать, была немалой и авторитет весьма высок. Сообщение Порфирия о повсеместных «мятежах», организованных во многих городах против пифагорийской школы подтверждает ранее им сказанное о том, что под управлением учеников философа были и города и государства.
Возвращаясь к аналогиям, отметим, что И(и)сус действовал почти на пять столетий позже и «успешней» Пифагора. Но с христианством справиться не получилось несравненно более могучим силам. Здесь мы не ставим целью сравнивать. Ведь это может быть воспринято кощунством. Но тем не менее, при разнице в деталях параллели очевидны. И так же очевидна схожесть многих целей, методов и средств. Пифагор не смог стать богом. Впрочем, вряд ли ставил он такую цель. Христос заведомо пришел как Бог. Но обоживание человека не противоречит основным догматам христианства. Пифагор прошел свою дорогу в вечность. И все-таки, оставил людям более, чем просто память о себе. Когда-нибудь откроется разгадка пифогорова «пути на небо» и вернется человечеству его учение об «эвритмии» для желающих постигнуть ритмы бытия. Возможно, мы когда-нибудь доподлинно поймем то, как число является основой мира, в котором мы живем. Мы видим, как прорывалось когда-то Новое Учение. И как оно, возможно, в конце концов, вошло в наш мир другим путем и действует...
Литература
1. Порфирий, Жизнь Пифагора // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. / Пер. и прим. М. Л. Гаспарова. Общ. ред. и вступ. ст. А. Ф. Лосева. (Серия «Философское наследие»). М., Мысль, 1979. 624 стр. Режим доступа: [http://psylib.org.ua/books/diogenl/txt12.htm 17.12.2016]