Из сочинения "Очерки Логиста"
Введение в тему
Знаете ли вы что такое АВПД? Если нет, то и не беда. Вполне можно прожить всю жизнь даже и не подозревая о том что оно есть. Тем более что, по мнению целого ряда экспертов, из всего нашего населения достаточно и совсем малого процента, чтобы успешно строить экономику страны, раскинувшейся "с южных гор до северных морей"; остальным же жить вообще-то разрешается из соображений гуманизма, только чтоб сидели у себя по норам тише травы, ниже воды, да смирно получали на растительную жизнь нечто вроде материальной помощи. И не стоит удивляться такой щедрости золотого нашего процента, по отношению к овощам из рода соотечественников, ведь мы же первые везде в мире, где они - и щедрость и гуманизм - кому-нибудь едва только понадобится. А основу же нашей экономики составляет известно что - наше всё - золото, причём не совсем желтое, а очень даже чёрное и откровенно голубое. Ну, вот - договорились до двусмысленностей.
Так вот и среди людей, допущенных в сферу голубого и чёрного такой же незначительный процент способен сказать - Да, в смысле - я знаю про это АВПД. Так что знакомство с таким сакральным крипто понятием может человеку случайному помочь в деле повышения самооценки - осознанием своего соприкосновения с таинствами высоких сфер. Иногда это полезно для здоровья, а иногда и наоборот. Это как получится. Но поскольку вероятность полезности всё же существует, то почему бы этому не поспособствовать.
Известно же, что нефть и газ под забором не валяется, да и в лесу не растёт; а запрятана глубоко в пластах горных пород. Задача понятна - нужно до этого полезного добраться, да и поднять на поверхность, а там уж делай с ним что хочешь. Но прежде - запасы этого добра надо отыскать, причём в местах, прозванных нашим народом медвежьими ещё во времена, когда о Единой партии и её малозаметном лидере – и слыхом не слыхивали. Такова уж своевольная прихоть природы. Для того чтобы хитрость природную преодолеть, специальными людьми разработана соответствующая техника и технология. В каждом необходимом случае проектируется последовательность операций ввода тех или иных элементов техники и технологии, чтобы всё получилось тип-топ, а не ай-яй-яй.
Потому прежде, что тип-топ обеспечивает доходность, а ай-яй-яй - дополнительные убытки да радость журналюгам редакций жёлтых новостей.
Уточнённые параметры продуктивной толщи, к которой вплотную уже приблизились наши доблестные буровики, указывали на вероятность встречи с областью АВПД. Это аномально высокое пластовое давление способно было разрушить техническую колонну, для монтажа которой были загодя приготовлены трубы, соответствующие расчётным данным геолого-технического наряда. Но в реальности давление заявляло о себе как аномально высокое. Правила безопасности на этот случай однозначно предписывали остановить дальнейшую проходку и предпринять комплекс мер, направленных на предотвращение аварийного выброса через техническую колонну, которая может оказаться разрушенной этим вот АВПД.
Другими словами – чтобы не было фонтана, который обычно и выдается хроникёрами как иллюстрация успехов тружеников, достигнутых в честь подходящей даты. Под завесой же славословий, идёт тяжёлая и опасная работа по нормализации ситуации.
Чтобы избежать подобного развития событий, в числе прочих мер, было принято решение использовать трубы с более высокими прочностными характеристиками. В нашем случае для этого годилась сталь группы прочности Е.
Найти и обеспечить доставку таких труб надлежало в кратчайшие сроки.
Поиск их, развернутый службами всех уровней отрасли, выявил наличие подходящей партии в регионе, отстоящем от нас на расстоянии в полторы тысячи километров ближе к центру страны. А мы, стало быть, настолько же были удалены от матушки столицы.
Таково уж было наше досадное это свойство отдалённости, не преодолённое и по сию пору, когда славная наша контора после шести десятков лет своего обморочного состояния канула в небытие – да вот уже два десятка лет тому назад.
Новые структуры – тоже, видимо, полудрёмные - подключились теперь и стали действовать с высокомерием, достойным их величия, совершая нечто ошеломляюще невразумительное, поражая аборигенов неожиданными перспективами, обещающими на самом-то деле, вместо процветания, новые проблемы, ещё невиданные доселе.
В начале новой этой эпохи, дабы привлечь обывателя на свою сторону (была такая нелепая прихоть элит) брошен был лозунг – Защитим экологию!
Под это дело было создано ряд, затем последовательно распавшихся, контор, прямо содержащих в своем названии сакральное это - Эко. Помалу слово это исчезло – сначала из названия, потом как-то и из лексикона рулевых прогресса. Теперь штандарт заинтересованных кругов содержит новую замануху под названием «государственные интересы».
Старая, впрочем, песня для этих берегов. Только раньше вредоносной была тихая субстанция совсем уж надуманной идеи, теперь же будущему угрожало нечто более грозное, от которой не до экологии.
Впрочем, как бодро уверяют пришельцы управления – у них всё под контролем!
Меж тем время исподволь готовит совсем иное видение выгоды.
Нефть, некогда повсеместно называемая, действительно, черным золотом, как-то баснословно выросла в цене, что литр выработанного из неё бензина стоит уже под сорок – это да; но как-то не заметно объявился и спрос на воду, которую ещё можно черпать ведром прямо с берега и стоит тот же литр не меньше тридцати. При том, что воды этой там, в глубинах одного нашего священного озера-моря – в литрах невыразимо много будет. Да, неисповедимы пути бизнеса и прогресса…
Тогда же хорошо ещё было, что трубы искомой группы Е лежали на базе комплектации в самом городе - столице теперь уж известного вам региона, относительно приближенного к столице. Необходимые для их передачи новому потребителю согласования и распоряжения по сему случаю были дадены; и уже успешно спускались с поднебесных высот до низменного уровня непосредственных исполнителей. Мудрое моё начальство учло и то, что как раз на завершающей стадии документооборота и обнаружатся неожиданные препятствия, способные нейтрализовать и самые высокие приказы, и команды низкого уровня, да хоть бы все их усилия объединёнными будут – ничто реально не может быть сдвинуто с места под гнётом обстоятельств, образовавшихся именно от стремления к порядку и организованности. Порядок и организованность вроде как бы и на высоте – а вот дело стоит на месте.
Тут нужен толкач. Ничего не подозревающий об уготованной ему участи, субъект толкания застопорившегося механизма был приглашен на беседу, где и получил приказ действовать.
Быстрота и натиск
Упомянутые полторы тысячи километров расстояний, если их преодолеть прямо по воздуху, физически существенно сократятся. Но это вовсе не значит, что реальный перелёт из одной точки в другую превратится в приятную прогулку по поднебесью. Хорошо ещё, что обошлось тогда без пересадок, но самолёт наш, отнюдь ни допотопный, приняв меня на борт, сначала полетел строго на север. Посадка в молодом городе и снова взлёт. Теперь летим на запад. Посадка и взлёт. Теперь летим на юго-запад. Посадка и взлёт. Теперь летим на север. Посадка и взлёт. Теперь летим на запад. Посадка. Прилетели.
Первое, что остановило при выходе из здания аэровокзала мой блуждающий после перелёта взор, были две бурголовки, связанные катанкой (проволокой). Очевидно было, что это наш брат буровик свободно оставил их на тротуаре среди толпы народа, да и отлучился по своим надобностям. Вскоре подошёл и он, молодой парень, понятно, что из числа инженерно-технического персонала. Наш контакт оказался естественным и продуктивным. Нет, он не геолог, а нефтяник. Он ожидает люксовый автобус с гордой надписью «Томскнефть». Сейчас он подойдёт. Ну, конечно, он меня подхватит. Но в их гостинице мне не протык. Понятно.
Доехали быстро и комфортно; действуя по наводке нефтяника, я вышел на остановке совсем близкой от гостиницы нефтеразведчиков и оттуда меня не попёрли. Чудеса начались.
Город Томск меня не впечатлил. Хотя в нём много есть чего хорошего и даже замечательного. Но все впечатления нивелируется смешением рвущегося на показ, что называется, субкультуры нуворишей, известной в народе как « из грязи в князи», контрастирующей с дряхлеющей и уже хламенеющей провинциальностью. Ну что поделаешь? – все селения отечества таковы, и даже столицы: и первопрестольная и северная – не лишены этих примет, а уж что говорить за прочих, где туземного свойства подражательство едва ли не беспредельно. Интересна тяга провинциалов называть свой город столицей какого-то уже несуществующего края. Невольно приходят на ум слова поэта « я знаю, как румянятся старухи» Б-р-р! А города зауралья вообще предстают сиротами, разбросанными по диким пространствам причудой создателей.
Однако же это мои рассуждения об урбанистических особенностях городов отчизны могут оказаться поверхностными, поскольку порождены мимолётными впечатлениям, на бегу по пути к решению единственно необходимой задачи.
Местный УПТОК являл картину всеобщего аврала: кончалась навигация на малых реках Васюганских болот, где в тучах комарья геологоразведчики терзали земные недра в поисках добычи. Был прожорлив молох производства и поглощал много чего разнообразного, что вагонами поступало на участок берега реки, выделенный забором.
Выделенные эти пространства знакомо были завалены оборудованием, механизмами, техникой, ящиками, огромными мешками и прочей полезностью; над всем этим хаосом , гордо прохаживались туда сюда козловые краны, волоча на своих крюках очередную жертву полезностей; по сторонам этих богатств перемещались трактора, волочившие новую добычу к берегу реки, подставляющему тракторам стальные плоскости пришвартованных барж; некоторые из них уже осели под грузом палубного хаоса, часть ещё имела свободные пространства; были и баржи порожние. Так что понятен был кипеж уптоковского организма, среди которого люди хотя и терялись зрительно, но были на высоте положения.
Эти люди приняли меня без восторга, но и без досадного равнодушия – здесь я был свой человек. Да, меня ждали распорядительные бумаги. Это так.
-Но где же трубы в натуре?- А вот, извольте видеть штабеля – между ног у козла (козлового крана).
Вот эти пачки и есть ваши группы Е.
- Действительно! Трубы пачками заводской комплектации, жестяные этикетки со всеми данными, типоразмер, номер партии, количество в метрах и килограммах и дата изготовления. И каждая труба имеет маркировку, вес и метраж; резьбы защищены колпачками; деформации и повреждений нет. Отлично. А где сертификат? Пожалуйста? Всё нормально. Отправляем!
«Отправляем» - будет дней через сорок. - Планы? – догадываюсь я. - Да?
Если найдется такой злопыхатель, что скажет что мы живём в стране бардака, то он будет не прав. Наоборот. Нет ни единого случая в моей довольно продолжительной жизни, чтобы я, довольно внимательно следящий за происходящим, мог услышать от лица ответственного, или же готовящегося занять ответственный пост, слова о том, что он сделает всё, чтобы у х у д ш и т ь состояние дел, а людям отыскать новые бедствия. Напротив, я слышу, что ответственными этими людьми сделано то-то, что позволило существенно у л у ч ш и т ь такое, что за десятилетия постоянных улучшений, вроде бы и улучшать-то дальше некуда.
Так вот, в целях совершенствования народнохозяйственного механизма, постоянно совершенствуется и планирование всего, что только можно планировать. Но получается так, что строгий порядок (основа алгоритма планового управления) вступает в противоречие с порядком, протолкнутым креативщиками другой конторы в обязательные для исполнения всеми кто пытается сделать что-то реальное. И что получается?
Получается - чтобы отгрузить один полувагон труб с одной станции на другую, следовало за десять дней до начала месяца отгрузки отправителем подать заявку с указанием вида груза, типа подвижного состава и направления отгрузки. Эта заявка будет рассмотрена, и при положительной оценке целесообразности поставки и возможностью перевозчика, такая отгрузка будет включена в план грузоперевозчика на следующий месяц.
А так как месяц ещё только начался, то, чтобы отправить мои трубы, нужно ждать те самые сорок дней.
Что делать? Просить железнодорожное начальство нарушить государственную дисциплину?
Да хоть бы и так! Но доступно ли такое толкачу-пешеходу в обширном городе?
- Бери наш автобус и попробуй порешать.
На станции я узнаю, что их начальник отбыл на совещание в отделение дороги.
В офисе начальника отделения секретарша подтвердила – Они там! Прошу её знаком указать мне - который из них мой, когда совещающиеся будут покидать кабинет.
И вот сижу и жду, пока железнодорожные руководители получают разнос за неэффективное использование вагонного парка: нецелевое использование, сверхнормативные простои; особое внимание уделите, товарищи, дефицитным полувагонам; ну и , понимаете, что ответственности с вас никто не снимает, а напротив, требуют эту ответственность всё более ужесточить. Понятно? Тогда за работу, товарищи!
И товарищи, изображая воодушевление, бодрой толпой покидают руководящий кабинет.
Секретарша кивает – вот он, твой.
Мой находится в центре группы начальников станций. Ни мгновение не мешкая, я вклиниваюсь в толпу и заступаю моему путь. С удивлением все останавливаются и слушают мой спич. Выполнение Постановления ЦК КПСС поставлено под угрозу. (Это мой блеф высшей марки, и существенная ошибка!). Но там у Байкала пропадают бедняги буровики; им всего-то надо один п о л у в а г о н труб с УПТОКА. Прямо сейчас.
В другой ситуации никто бы и слушать меня не стал. Но сейчас уникальный психологический момент. Получившие втык коллеги с интересом наблюдают за реакцией товарища.
- А вот мне по-херу угрозы и нагоняи. Я у себя хозяин и делаю что захочу. А вот возьму и облагодетельствую этого задроченного парня. Просто так. Я так хочу! – играют в душе начальника станции законные амбиции.
- Грузи, парень – говорит он, ловя одобрение товарищей-коллег!
- А позвоните на станцию – борзею я!
А что оставалось делать загнанному в угол начальнику? Разумеется, он с секретарского телефона отдаёт приказ. И все свидетели триумфа воли покидают приёмную – дела ждут, и они не терпят отлагательства.
Собственно, мои дела-то здесь закончились. За то время, пока я возвращался на УПТОК на их служебном автобусе, там шустрый правитель козла кинул в полувагон всего какие-то несколько пачек. Грузовые документы уже готовы, я записываю данные к себе в поминальник, и скупо прощаюсь с томскими коллегами.
Миссия завершена.
И меня не манят больше достопримечательности старинного сибирского города. Я хочу домой.
Полуденная электричка быстро доставляет меня на станцию Тайга, где я - на удивление свободно - приобретаю билет на ближайший проходящий поезд. Короткий период ожидания – и вот я уже в вагоне получаю постель и располагаюсь на удобной нижней полке по направлению движения поезда, уже набравшего скорость для движения на восток. Кайф.
Двадцать восемь часов непрерывного кайфа!
Сопутствующее приключение в плацкартном вагоне
Первые часы своего путешествия в плацкартном вагоне благоприятно выпали из моего сознания – я спал без задних ног, восстанавливая своё душевное равновесие после блистательной своей победы на томских берегах. Однако жизненные силы постепенно овладевали мной, и я начал просыпаться, постепенно приходя в бодрое состояние, которое, однако же, не на что было употребить. Это состояние невостребованных потенций – извечная моя проблема дальних переездов. Занять себя было решительно нечем. От традиционных вагонных бесед я всячески себя оберегал, потому что болтовню ни о чём - я физически не переношу. Познавательные беседы - это да! Да уж куда больше моему и так уже измученному знанием организму. Политические – нет! – потому что тут каждый себе эксперт и его переубедить невозможно; а сторонники – что ж – да, это так, ну и что? Ответ на этот вопрос никак не находился, приводя каждого в экзальтированное состояние, чреватое новыми проблемами. Короче – разговоры исключены.
Смотреть в вагонное окно бесконечно можно только безбрежному фантазёру - он ещё может напридумывать себе, что за окном кипит жизнь строителей светлого будущего, реалист же способен видеть только то, что натворили предшествующие поколения: косорылость новостроек и запустение да разруху зданий даже ещё и дореволюционных построек.
Одним словом – коротать время час за часом, от станции к станции.
Однако же, моему состоянию изматывающего душу покоя, переходящего уже в невыносимую скуку, тем временем подготавливалась встреча с неожиданностью в некоем городке, по стечению обстоятельствам начинавшемся также на букву Т.
Это было одно из мест – сказать: многочисленных – значит войти в некое противоречие, потому что мест, подобных этому, действительно, было много; но, вместе с тем – их как бы и не существовало; то есть – все знали, что они есть, но что их много – как-то не осознаётся и посейчас, не чувствуется, если уж быть точным, хотя стиль жизни, аромат понятий, душевных пристрастий и изъявлений – он всё больше таков, как там, на зоне.
Места, подобные этому, отыскивались нашими властителями из невысоких, в общем-то, по понятиям альтитуды кремлёвских кабинетов. Но, презрев законы перспективы, виделось оттуда далеко за горизонт. И взгляд этот был весьма прихотлив – обширнейшая этнопустыня безропотно отдавала себя для реализации самых экзотичных проектов, питая и самоё себя, и эти проекты, и всё ещё гарантируя при этом реальность самых дерзновенных планов переустройства мира, в котором нет места для этих мерзопакостных, назойливых подданных людишек, встающих на пути сверкающих кортежей обещающих себя перспектив.
-Да много ли их, этих деятелей противоправных поступков? Да сколько надо, столько и будет!
И, мало помалу, подвернувшиеся под проворную руку изощрённых исполнителей, контингенты эти неисчерпаемые поэтапно расселялись в избранные эти места.
Жизнь редких там аборигенов шла в излом, целиком подчиняясь воздействию новообразований, в которых прибывающие людишки ловко создавала суперпозицию зека – охрана, которая представляется только в единстве и при удалении с горизонта нашей жизни одной из них перестаёт существовать и другая; а пока суперпозиция эта имеет место, то неохваченная часть населения находилась в состоянии судорожной готовности встать в ряды представителей той или иной стороны. Противостояние это только мыслилось столичными технологами новых душ, на деле же при этом причудливо образовывалась новая общность, выстраивающая свои, неписанные законы, без труда распространяющиеся по городам и весям в соответствии со свойствами сверхтекучести.
Таков был этот новый мир, построенный-таки по заветам вождей, носителей в веках сугубой гениальности.
Приходило время и, отсидевших свой срок, подвыпускали на волю. Иногда эти выпуски были массовыми. И тогда станция отправления наполнялась похожими один на другой существами, конечно же, хоть изредка да мечтавшими увидеть себя вольными людьми, испытать на себе свободу человеческих отношений, выпустить из себя несгоревший остаток естественных желаний, но не умевших это делать и раньше, до зоны, и уж тем более не научившихся этому на пути к исправлению.
Править – это пожалуйста, а вот исправиться? - это вопрос, а уж исправить кого-то – это совсем уж определённо - отвратительнейшая утопия.
Справка:
«Тайшет возник в 1897 году в связи со строительством Транссибирской железнодорожной магистрали, на реке Тайшетке (правый приток Бирюсы). Название реки, в свою очередь, происходит из кетского языка: та «холодный», шет «река».
В 1937 году получил статус рабочего посёлка, статус города — 2 марта 1938 года. В период 1930-50-х гг. Тайшет был центром двух частей ГУЛАГа — ЮжЛАГа и ОзёрЛАГа. На базе ЮжЛАГа впоследствии возникла строительная организация «Ангарстрой». Город становится начальной точкой БАМа. В строительстве железной дороги Тайшет-Братск принимали участие японские а также немецкие военнопленные
В Тайшете расположен железнодорожный узел и крупная внеклассная сортировочная станция, в которой сходятся магистрали четырёх направлений. С запада на восток проходит Транссибирская магистраль, в Тайшете начинается Байкало-Амурская магистраль (первый километр Байкало-Амурской магистрали находится именно в Тайшете), в южном направлении расположена Южно-Сибирская магистраль, связывающая БАМ с Кузбассом, Алтаем, Северным и Центральный Казахстаном, а также с Южным Уралом .
На станции Тайшет останавливаются все поезда дальнего следования, кроме международных, следующих в сообщении Москва — Улан-Батор и Москва — Пекин»
Не повывелись лагеря и в наши дни.
С таким вот историческим багажом вожделенцы долгожданных свобод начали шумно заполнять остановившиеся на станции Тайшет вагоны нашего поезда.
Едва ли не кубарём вваливались они на тамбурную площадку и устремлялись по проходу, бросая по сторонам жадные свои взоры.
Женщины!
Что может быть естественней взгляда мужчины на женщину, в котором всегда желание, всегда вожделение даже, оценивающее, обволакивающее, овладевающее. Но только ласка, понимание условных запретов, оставляющее аромат восхищения. Всё невозможное возможно – хочется прочитать в ответ. Быть может! А пока, прощай повстречавшаяся незнакомка. Ты прекрасна!
Но эти взгляды украдкой, исподтишка, рожденные изголодавшимся сильным, безбашенным человеком – они неприемлемы сторонами и поджигают отчуждение.
Только дети, всегда оказывающиеся на пути, беззащитны перед эмоциями и вот уже совершают свой полёт с полу до потолка – подбрасываемые вверх незнакомцами; они вопят, отталкивают ручонками этих дядей, которые смеются выученной приблатнённой улыбкой и броски их вверх неуклюжи по отношению к ребёнку. Словно сырые берёзовые чурки, бросаемые в привычном наряде.
Сразу сделалось шумно. Женщины напряглись, лихорадочно ища выход из образовавшейся неловкости. А мужчины?.. Их словно не стало. Они обратились в обшивку полок, никелированность тяг, занавесок, и уж совсем запоздавшие среагировать – в плафоны не нужных при дневном освещении светильников.
Тем временем волна пришельцев пробежала вагон от начала до конца и успела отразиться от противоположного тамбура. Начался поиск свободных мест и последующие предложения поменяться местами, так чтобы они оказались вместе.
Разумное предложение.
И вскоре переселение завершилось. К услугам вновь прибывших оказалась пара плацкартных отсеков. А больше и не потребовалось, потому что вскоре все они собрались в одном из них и приступили, по обычаю большинства пассажиров, следующих группой – к распитию.
Сходняк этот протекал аккурат за моей стеной и вскоре подробности лагерных отношений потекли в меня - что называется - рекой.
Собственно, ничего нового по содержанию я не узнал, разве что когда и как неведомый мне Косой ссучился, да так что жрать с ним стало западло. Ну и что? – экая это невидаль в наших пенатах!
Между тем накал базара всё нарастал, уже особо возбужденные стали пошныривать по вагону в поисках тяжелых или острых предметов. Бедная проводница не знала что делать, даже и не пытаясь вмешиваться в ситуацию; да вдруг запала на меня.
Не знаю – каким образом она выделила меня из всех пассажиров, ведь я ничем не отличался от прочих, разве что изо всех сил взирал в окно, стараясь подавить обычное своё раздражение, рвавшееся из меня из-за образовавшегося беспорядка.
Возрастом я был нисколько не старше большинства из них. Опыта таковых разборок не имел вовсе, а свою прошлую жизнь провёл в общежитиях, да казарме, да на вольной чукотской земле, где не было больших различий между начальником, инженером и бичом-работягой - отсидевшим ни по одной ходке, да и всегда готовому к любому повороту судьбы - потому что жизнь там строилась на основе свободно выбранных ограничений. Случавшиеся на родной земле несправедливости уже закалили меня, и злобное неприятие их уходило в дрожь, запасаясь для запуска грядущих потрясений в состоянии здоровья.
А пока я был и не молод и не стар, растил детей, любил женщину, но уже успел сказать себе однажды:
- Всё! хватит бояться всего. Дети и сами теперь дотянут до добывающего возраста, с женой уже пожили - что уж! Жаль, правда, старушку мать оставлять на земле – если доведись чему случится.
Вот – это благословенное время, когда мужчина делает первый итог своей жизни, и уже дальше живёт в полное своё удовольствие.Вряд ли это состояние бросается в глаза. И, видимо, по другим приметам, повторюсь, бедная проводница выбрала меня своим советчиком в своей проблеме.
Давать советы, конечно, замечательно, но я встал и вошёл в беспокойную компанию гуляк.
Сказать по совести, что делал я в этом кругу – восстановлению в памяти не поддаётся, а вымысел в таких случаях чреват неприемлемыми погрешностями; осталось памятным лишь состояние возбуждения, когда, против всех правил действуешь не рассудочно, а как бог на душу положит.
Крепкие были эти парни, мускулистые, без жиринки – что и понятно, ведь лагерный труд новых времён укрепляет, если не отдал концы сразу же в период адаптации. Их отрывал я один от другого и увлекал в тамбур. А там, под грохот колёс, мы что-то горячо говорили друг другу, но так, чтобы не было обид, ведь что-то же всё-таки понимали мы друг в друге, как будто для этого вот родились и шли путём своей жизни, чтобы сейчас вот так встретиться и выплеснуть на себя холодный ушат схватившейся в клинч воли.
В первые мгновения наших схваток ещё возникал вопрос:
- Ты почему не боишься нас, батя?
И я не знал тогда, что ответить и пропускал свою очередь отвечать.
Потом я был просто Батя, и у меня не было чем им возразить, не было даже возможности удивиться явному несоответствию определения, достигнутому к этому времени моему возрасту.
Под утро, когда большая часть компании были измучена мною, как настырным сержантом, и заснула пьяным сном - кто где - удалось перекинуться не одной парой фраз за жизнь с любознательным крутяком, судя по всему готовящего себя в авторитеты.
Очень полезный был разговорец, из которого я узнал много - в том числе и о себе - больше, чем где-либо, потому что до сей поры я как-то не задумывался о том, каким же я выгляжу в глазах народа нашего. Мне было достаточно и того, что я есть, и, если при этом у меня случаются проблемы, то с ними я справляюсь без помощи со стороны. Теперь же у меня выдалась возможность для выявления своей сущности не эмпирическим путём, а путём, так сказать, диалога субкультур. О деталях моих открывшихся изъянов здесь умолчим; тогда же я решил, что меняться уже поздно - буду доживать таким, какой уж есть.
Тем времени активные бойцы проспались и приступили к оценке того, что произошло меж ними за эту ночь. Выяснилось, что за несколько часов свободы некоторые из них успели понаделать с другими такое, о чём вспыхнула ссора, быстро перекинувшаяся в разборки. В ход пошли разбитые бутылки, острыми концами друзья стали тыкать друг друга и уже не вино, а кровь полилась на дорожку прохода. Пассажиры в испуге забились по углам. Снова безутешной птицей стала метаться по вагону проводница, пытаясь подобраться поближе ко мне, чтобы снова вопросить: - Что же делать? Но ситуация уж явно вышла из-под контроля; и я развёл руками.
Тогда проводница совсем исчезла из поля зрения, пока поезд не остановился на какой-то станции, и в вагон не ворвался наряд ментов. Пожар разборок утих, и бойцы наряда повыхватали из толпы окровавленных участников борьбы значительную часть беспокойных пассажиров и увели с собой.
Поезд тронулся, и оставшаяся часть контингента постепенно присмирела и начала уже беседовать на возвышенные темы.
Вскоре среди беседующих выделился лидер, который и повёл соучастников по тропе предстоящих удовольствий на свободе.
- А поедем-те, кореша, со мной. В городе меня встречает Волга, она отвезёт нас на хату. Там уж всё приготовлено ко встрече: банька, стол шикарный. – А бабы? – Не перебивай! Будут и бабы. – А сколько? - Да хватит на всех! Это обстоятельство, видимо, больше всего прельстило друзей, потому что весь разговор свернул на эту тему. Вскоре нашлись и сомневающиеся. В смысле того что подзабыта практика обращения с этим подарком судьбы, как бы при этом не оплошать. Ведь годы отсутствия практики, могут коварно сказаться на возможностях каждого в этом деле. Были и на этот счёт даны компетентные рекомендации. А кое у кого уже и фантазии на это счёт разыгрались.
- А как насчёт туза? - Будь спок. Только ты не при буром, а сначала пусть баба сыто разомлеет, а потом уж… да не дурняком, с проворотцем проходи, винтом.
- А я? Хорошо вам молодым, а я же старенький, мне бы какую смирную. – Будет тебе и смирная. Едем!
Между тем поезд уже приближается к станции предполагаемых удовольствий. И собеседники погрузились в сладостные мечтания. Стало тихо во всем вагоне. Только несколько раз прошмыгнул молодой парень из буйной команды. Он явно что-то искал.
-Ты чего?
- Да я домой хочу, а куда деться?
-Давай под лавку – поднимаю сиденье, и молодой ловко сворачивается в клубок в багажном ящике. Опускаю лавку и ложусь, якобы подремать.
Забегали, засуетились гуляки: - Где он? Где Шнырь? Никто не видел его?
Ко мне: - Не видел Шныря? – неопределённо пожимаю плечами в ответ.
А тут и поезд остановился. Последняя попытка всеобщего шмона. Но поезд ждать не собирается. И вся команда покидает вагон.
Когда тронулся поезд, я выпустил молодого из укрытия и лишь изредка наблюдал потом, как всё чаще подходит он к расписанию. Почему-то мне понятно его нетерпение. Которое, в конце концов, разрешится долгожданным возвращением. - Домой? – да какие тут могут быть вопросы!
Отчёт о командировке
Изрядно потрёпанным возвратился домой и я.
На следующее утро со всей определённостью предстала дилемма – идти ли на работу и там отчитаться о выполнении задания; или же собирать семью и добираться на оказии в далекое загородное поле, где весь заинтересованный в посадках состав работников, выехав в моё отсутствие - уже посадил каждый за это время саму картошку, обмыл это дело - и не раз, и сообща, и по раздельности - и только наша полоска пустовала, пока ее хозяин, чьё имя, теперь уж совсем бессмысленно было начертано карандашом на колышке - и на том и на этом - являл свою изворотливость на дальней стороне.
Меж тем время подходило к концу первой декады июня, - когда бы ей расти-наливаться, дабы, гарантировать своим наличием возможность выживания всей нашей семьи и при самом неблагоприятном развороте событий.
Чем больше езжу я по стране, в какие бы дыры или же, наоборот, блистающие города не внедрялся пытливым своим взором – так, походя, отмечая приметы времени и местные особенности – везде вижу одно и то же: деланную какую-то, напускную значительность внешнего антуража, при общей затурканности населения. Поэтому мы так понимаем друг друга, поэтому и удаются мои нехитрые, в общем-то авантюры, а сотрудницы мои, базовские бабы, ничуть не уступают своими достоинствами никому из встреченных мною в высоких эмпиреях. Те же, кто вырывается из этого круга в свет, обращаются в неких фантомов, с каждым витком возвышения теряя себя. Пока претендентов туда немного – это ещё куда ни шло. Что же будет, если все мы устремимся туда?
Что же до нашего, срединного уровня, то все мои поползновения внести в нашу работу элементы упорядоченности, логичности и целесообразности, конечно, напрягают сотрудников, а кого-то и воодушевляют; но пока они безобидны и главные схватки ещё впереди. Об этом пока не ведает никто: ни организаторы будущих провокаций, ни внешне безучастный коллектив – всё ещё впереди.
Главное сейчас – это посадить картошку – она единственная, что, в известной мере, даёт гарантию выживания в эпоху перемен, которые в наших палестинах что-то стабильно не только не кончаются, а как бы перетекают из одной напасти в другую.
Однако же, вроде бы и доложиться надо. А уж тогда можно и сквозануть на ожидающую деляну, напрочь поломав все разнонаправленные планы домочадцев. Это обстоятельство в известной мере и нагнетало нервозность в процесс сборов для предстоящего выезда. Но разве у него был выход, который устроил бы все вовлечённые в дело посадки стороны своевольной семьи?
Прибыв на рабочее место, он с ходу занялся накопившимися за время его отсутствия делами, завизировав, акцептовав, подписав в первую очередь счета на оплату поступивших грузовых отправок, прикинув, какие срочные заявки есть с мест, и собрался уже под благовидным предлогом рвануть, как вбежавшая секретарша остановила.
- Срочно! Обязательно всем – на планёрку к начальнику. Явился – последнее было сказано как-то игриво, сопровождаемо заговорщическим подмигиванием.
Вообще он объявился на нашем горизонте совсем недавно. Где его откопали – ещё и разузнать-то не успели толком, да и не наше это дело, хотя – это как знать! Просто заткнули в очередной раз начальственную брешь. Что-то часто в последнее время они стали сменяться.
Этот был довольно экзотичен. Из местных, он имел родовые корни в одной из недалёких степных деревень. Куда и зачастил в последнее время, увозя всякий раз свою начальственную значимость, и пропадая затем уж на родных просторах едва ли не по неделям.
Мы давно уж привыкли работать самостоятельно. И это, в общем-то, устраивало всех. Службы нашей конторы, зависимые от материально-технического снабжения напрямую работали с исполнителями на базе, зная, что если есть такая возможность – то дело будет сделано, а на нет – и суда нет.
Единственно, что требовалось от начальника – его подпись, а часто и без неё обходились, ставя на документе своею рукой какую-нибудь закорючку, разве что бухгалтеру да кассиру эта операция представлялась чреватой ( впрочем за всех отдувается в нашем Отечестве небольшая – троица, или чуть больше деятелей из знаменитой теперь компании, не к ночи будь помянутая), но наши нашли выход. Почувствовав, что босс уже дрожит нетерпением, они мягко так, но непреклонным жестом совали ему пачку бланков, на которые он некоторое время с неприязнью смотрел, да, разом решившись, подписывал. Теперь уж ничто не удерживало его от столь страстных порывов, и он исчезал.
Проходили дни, работа наша шла своим ходом. При этом оказывалось, что руководитель наш, как небожитель из виртуального своего присутствия, отдавал необходимые распоряжения, приказы издавались и выполнялись, поджидая момента, когда автор их доберётся до чтения трудов своих зафиксированных в документах. Меж тем наши информаторы из того селения сообщали, что персональная машина его брошена где-то в перелеске.
Отправленная по сему случаю группа отыскивала её и возвращалась, иногда и прихватив – если удавалось разыскать - самого. А иногда он возвращался на рейсовом транспорте. К этому времени наши умельцы восстанавливали работоспособность и внешний вид пострадавшей машины
На сей раз он приехал сам.
Сейчас он уверенно восседал на кресле и внимательно вчитывался в то в один документ из входящей папки, то в другой. Прямо перед ним лежал листок со свежими показателями нашей работы
Прикинув, что все мы собрались, расселись на стулья вдоль стен, а секретарша - в угол стола заседаний, что все мы потупили свой взор, ожидая неизбежных порицаний.
Однако, совсем запились тут! – строго молвил он, сразу же испугавшись этой ненароком откуда выпавшей фразы.
Невозможно было удержаться от смеха, давившего нас. Но мы сделали это!
Более того, мы ещё больше поникли головой, слово бы замерев перед неотвратимостью своей расплаты.
Ободрившись благополучным выходом из возникшей неловкости, он доверил плановичке зачитать протянутый им листок.
- Ну, вот и результат! – куда это годится?
Выбрав пару - тройку наиболее выдержанных бойцов вверенного ему подразделения, он строго указывал на допущенные ими прегрешения, и, не допуская сколько-нибудь развёрнутых ответов, повелевал:
- Пока садитесь, однако!
На этот раз он допустил ещё одну оплошность – указал на меня:
- Вот, что ты сделал за прошедшую неделю?
- Дак, в командировке был.
- Где?
- В Томске!
- Это ещё зачем?!
- Послали.
- .?! Ладно, идите все, работайте.
А в толпу, вышедшую из разносного кабинета, уже вселялся некий бес. Конечно, всеобщая корпоративная вечеринка была таки неуместна, но уж наособицу–то - по подразделениям - ничто не препятствовало реализации явившейся прихоти.
И вылетали из ворот базы и легковушки, и грузовики, и автобусы, да всё - на «Бетонку», где споро совершались закупки напитков и для закусок – Чё нить там вкусненько! А, тем временем, картошка, не только была начищена, но уже и булькала в кипятке, распространяя вожделенный аромат, присовокуплялись взятые для обеда тормозки, бумаги прятались до лучших времён в столы конторской братией; работяги, известное дело, и вообще обходились без бумаг: погрузучасток, автоколонна, столярка - всяк на свой лад - шли к тому моменту, когда прольётся, наконец, первая чаша и всё дальнейшее пойдет своим чередом.
Начальник тем временем исчезнет от греха подальше и ничто уже не мешает продолжению игры разгулявшейся стихии. Тем более, что в центре города, в кабинетах нашего управления специалисты, предупредительно остановят гонцов с мест, если таковые появятся, от планируемых ими посещений:
- Гуляет сегодня база!
- А по какому поводу?
- Да, так – начальник у них нашёлся.
Всем им тоже захочется по-своему присоединиться к тихому празднику, и ничто уже не сможет этому помешать.
Тем временем по блестящим рельсам великой магистрали, дробно стуча колесными парами на стыках, взрывая весёлый воздух летних сибирских просторов, в восточном направлении бойко рвётся в составе длиннющего эшелона знакомый мой полувагон, и трубы в нём ожидают встречи с весёлой компанией едаков картофеля.
Ко дню, когда они придут на нашу станцию, я уже соберу жену и ребятишек и мы забросим, наконец, в прогретую землю проросшие клубни. Они тотчас же резво кинутся в рост, зазеленеют своими верхушками, чтобы совсем скоро догнать своих более прытких собратьев.
А ведь и мы не хуже других!
28.03.2017 17:26:02