николай бизин
и кто это там бубнит?
живи с людьми так, как будто на тебя смотрит бог,
говори с богом так, будто тебя слушают люди.
Луций Анней Сенека
- Да, всё это очень интересно,- сказала ворона скамейке и качелям (она имела в виду мир вообще, а не токмо детскую площадку перед жилым домом). Потом ворона продолжила мысль о мире (который не токмо детская площадка):
- Но всё-таки кто это там бубнит? (здесь она высказала замысловатую аллюзию, в коей имела в виду не весь мир, а знаменитое медвежичье Вини Пуха Пятачку: Это ж-ж-ж - неспроста).
На самом-то деле в миру было тихое утро. Слышно было, как мог бы пойти снег, предположим. Но даже снег не шёл. Потому что тихо-тихо прошёл вчера.
- Это я, - сознался вороний бо. - Но я не токмо бубню.
Потом вороний бо поправил сам себя:
- Я даже не совсем бубню. Точнее, совсем не бубню.
И тогда ворона (совсем как фрекен Бок из другой сказки: О Карлсоне) прямо-таки вскричала:
- Так вот кто красил мою скамейку! - ворона всегда отличалась прозорливостью. Видела за первой (приблизительной) внешностью следующую за ней, более или менее окончательную.
Детские качели (в свой черёд оказавшиеся весьма сведущи в скандинавских сказках) тотчас прокомментировали:
- Хорошо, хоть плюшки не трога-Ла-Ла... Трога-Л-Л... Ло-Ло... Прямо-таки трог-Ло-дит… Да, именно трог-Ло-дит! Кто бы сомневался!
- Я, - честно признался вороний бо.
И здесь (наконец-то) они все обратили внимание непосредственно на объект дискурса, на загадочный вороний бо! Который (должен признать, маленький друг) никаким из себя трог-Ло-дитом не был… Однако же мог бы так выглядеть! Кто ему запретит - мочь? Или - стать? Или сейчас так выглядеть. Или когда-нибудь так выглядеть. Так как же он выглядит? Или оно, или они? Этот или эта? Или даже я или ты? Ежели мы с миром на ты, мы речью своею как бы лепим этакую снежную воронью бА-бу.
Выглядело бы это, предположим, так: Вороньи следы на том самом снегу! Который когда-нибудь потом может быть слеплен в снежную бА-бу! Даже возможно (на фоне белой-пребелой снежной бА-бы) представить самый обычный вороний бок с прижатым к нему чОрным-пречОрным крылом! Вот только одно из перьев крыла словно бы отдельно и немного топорщится. Именно так (наособицу) трог-Ло-дит и выг-Ля-дит!
А как иначе? Никак!
Самые характерные приметы трог-Ло-дита: Воронье перо в шевелюре и ехидный чОрный-преЧорный глазище, так и наровящий сглазить моё (и твоё, маленький друг) здравомыслие... Которого у нас, впрочем, почти что и нет. А что есть вместо него?
Кто на это ответит? Никто!
Здесь вороний бо забубнил бы себе под нос, дескать, этот самый «никто» на него тоже не смотрит! Разумеется, всё и до этого бубнежа на него ещё как смотрели. Но при этом никакого внимания не обращали. А ему очень нужно было именно особенное внимание.
Именно что внимание от этих самых никто и никаких! Такое же само по себе внимание, как и он сам по себе вороний бо, оказав-ше-ийся от вороны наособицу.
- Так чего же ты, трог-Ло-дит, хочешь? - спросила скамья.
- Да, - подтвердили вопрос качели.
Солнце тоже утвердительно промолчало. Ибо что тут есчо скажешь?
Тем более что (безо всяких есчо) они были правы: Вороний бо выглядел как трог-Ло-дит! Конечто, он не полностью выг-Ля-дел, но… Согласитесь, как иначе может выглядеть вороний бок, предположим, под крылом? Особенно ежели это крыло покалечено и приволакивается по земле следом?
Конечно же, только как трог-Ло-дит!
И только сам вороний бо не мог на себя посмотреть. Ну нисколько не мог. Но он мог в этом сознаться, что и сделал:
- Да, это я красил скамейку, - сознался вороний бо.
Или созналось, или созналась.
- Видите! Есть у вороньего бо сознательность! Потому я тоже бу-бу-бу-ду обращаться к нему на ты, - сказал я им всем.
- Я же говорю: Кто-то явно бубнит! - повторила ворона.
Здесь следует заметить: Только она упорно не замечала вороний бо. Который собрался это поправить:
- Скорей, жуж-ж-жит, - поправил ворону вороний бо.
Качели качнулись, соглашаясь. Ничего не сказав, но скрипнув железным подшипником.
- Скорей, скрипит, - поправил я.
И всем сразу стало ясно, кто это бубнит. Мы бубним. Больше некому. А что поначалу бубнёж (хорошее такое слово) ассоциировался только с вороньим бо, так ведь это мы не доглядывали; теперича - доглядели, и всё разъяснилось. Или почти всё. Очень небольшое почти всё. Такое же негромкое, как и разговор на детской площадке о том, кто же из нас с вами красит по ночам качели.
Разъяснился не мир вообще, но частный его с нами случай.
Моя ворона ещё раз приподняла испачканную лапку. Показала всем.
- Ой, - сказал вороний бо. Изумляясь. Видывали ли вы изумлённый вороний бо? Ибо выглядел он теперь как очеННо смущённый трог-Ло-дит.
Ворона попробовала поскрести лапкой о заснеженную землю. Помнишь, маленький друг, в самом начале мы говорили с тобой о скорби? Небольшой такой разговор о том, как скрасить ночь. А после этого очистить испачканную краской лапку. Казалось бы, чтобы скрасить ночь, достаточно дождаться утра...
Но это не совсем просто - дожидаться утра. Точнее, совсем-совсем не просто. Точно так, как и скрасить что-либо, когда сие почти абсолютно невозможно. Как этот почти абсолют возможно себе представить? Даже я не вполне это знаю. Точнее, вполне не знаю. Просто иногда вылепливаю из речи почти абсолютные вещи.
Далее лишь следует позаботиться о чистоте этого вылепливания. Не затоптать, аки снег для бА-бы. Впрочем, ворона (на то она и ворона!) не слишком беспокоилась о чистоте лапки. Её больше беспокоило крыло. Но и повреждённое крыло - это уже вполне давнее дело. А вот вороний бо, пресловутый трог-Ло-дит, красящий скамьи - это дело новое. Тем более, что вороний бо объявился на свет из вороньего бока... Тем более, что и выглядит он как троглодит!
Я спросил ворону:
- Ты скрасила лапку?
- Да. Пусть будет скрашена.
- И ничего, кроме лапки, не красила?
- Зачем мне? - ответила вопросом на вопрос ворона.
Птица, что от неё ждать? Её лишь можно попробовать понять. Поймем, что ворона сказала это от скорби по своему крылу... Но пояснять она не стала, а я не уверен в этом своём «наверное».
- Тогда кто покрасил скамейку?
- Как кто? Мы выяснили: Трог-Ло-дит! Это всё он, в каждом из нас живущий.
- Вот как? Лёгкое объяснение. И определение интересное: В каждом из нас живущий!
Вот тут уже не только скамейка с качелями (доселе особого участия в беседе не принимавшими) заинтересовались поднятым вопросом.
- Какой-такой трог-Ло-дит живёт во мне? - спросило Солнце.
Надо признать, небо было вполне санкт-ленинградским, то ли утренним, то ли дневным, не разберёшь. Поэтому и ответа на этот вопрос никто поначалу не разобрал. Разве что я взял себе на сердце какую-то его часть: Дескать, когда-то и на Солнце жили древние люди, трог-Ло-диты!
Остальные ничего не разобрали: Солнца не было видно.
- А это ещё кто бубнит? - спросила ворона. - Повадились тут.
Это она сказала про Солнце: Повадились! Таковы вот повадки у нашего Солнца: Из-за туч не выглядывая, сообщать о своём наличии.
- Говорят, и на мне есть пятна, - сказало Солнце.
Ворона не ответила. Остальные, верно, просто не расслышали. Солнце - это что-то всеобщее, мы же обращаемся к частностям. Поэтому взгляды у нас, маленький друг, рассеянные. И слухи тоже.
Да-да, ты не ослышался: Слухи, а не какой-то там одинокий слух, прилепившийся к каждому уху по отдельности.
Ворона, меж тем, запрыгала за скамейку и поскакала по снежку дальше.
- Ты куда? - удивилась скамейка.
- Я дальше, - честно ответила ворона, слегка оглянувшись. При этом невидимое Солнце отразилось в ея чОрным-пречОрным глазе.
- Они не смогут с тобой, - сказало вороне Солнце.
- Да, мы не умеем прыгать через скамейки, - сказала скамейка.
- Мы не сможем с тобой, - повторили очевидность качели.
- Жаль, - просто сказала ворона. - Мне нравится к вам проходить. Я надеялась, что когда уйду и не смогу приходить, вы будете меня и там (куда я уйду) навещать.
Но качели и скамья уже не расслышали. Да и куда ворона уйдёт?
- Дальше, - ответила ворона.
Интересная сказка получилась у нас с тобой, маленький друг! Мы отвечаем на никем не заданные вопросы. Просто потому, что ответы на кем-то заданные вопросы очевидны. Например, на этот:
- А что там, дальше?
Здесь даже Солнце удивилось вопросу. Понимаете, вечно (аки снег) тающее-летающее санкт-ленинградское Солнце способно не только удивлять, оно ещё и удивляется:
- Как что дальше? Конечно, там теперь ворона!
И не поспоришь. Ворона действительно уже зашла гораздо дальше скамейки и качелей. Более того, она продолжает бодро ковылять, чуть приволакивая вослед за собой своё драгоценное крыло.
Скамейка попробовала оглянуться вослед вороне. Хорошо, что в этот миг на ней никто не сидел. Разумеется, у неё ничего не вышло, не для того скамьи стоят на своих местах, чтобы оглядывать мир в поиске одной-единственной вороны.
Качелям, однако же, удалось немного провернуться и глянуть.
Впрочем, ни к чему это не привело. Качели остались на месте. А ворона ушла.
И тогда я обратился к санкт-ленинградскому Солнцу. К тому самому Солнцу, которого очень часто не видишь, но оно обязательно. Поскольку мне с ним тепло, причём где бы то ни было.
- Ты бываешь там, где сейчас ворона?
Солнце удивилось:
- Зачем?
- Ну как же? Должен же кто-нибудь бывать везде.
- Никто не должен бывать везде, - просто ответило Солнце. - Это сродни не быть нигде. Подумай, и ты со мной согласишься.
- Но ты же Солнце!
- Да.
- Неужели же ты никогда не освещала вороне ея нелёгкие тропки?
- Бывало.
- Ну...
- Лучики гну! - передразнило Солнце, потом продолжилось назидательно - Никто никому ничего не должен распрямлять. Всё понимайте сами. И не ждите прямого света, я вам не Лобачевский, чтобы геометрию с ложки скармливать..
Впрочем, всё это не имело значения: Ворона уже очеННо ушла. И не могла ничего ответить. Хотя даже с покалеченным крылом оставалась очеННо говорлива. Не даром мы с тобой, маленький друг, сразу же назвал ея: Дразнилка! Как ей было не передразнивать окружившее ея мироздание, ежели оно само напрашивалось?
Вот и Солнце повелось вести себя, аки ворона-Дразнилка:
- Лучики гну!
- Понимаешь, маленький друг, - сказал я. - Мне не очень нравятся эти слова Солнца. Они напоминают о девяностых годах, когда у нас ничего не было, а мы (почти что став трог-Ло-дитами) «пальцы гнули».
- Так и меня тогда ещё не было, - ответствовал мне маленький друг.
- Да, - сказал я. - Но мы с тобой не Солнце за тучками-тучками (вовсе не медведями!), мы здесь. Мы за слова отвечаем.
- Да, - согласился маленький друг. - Но ты не обижайся на Солнце. Оно тоже повело себя как трог-Ло-дит.
Но я и не обижаюсь на Солнце. Просто мне не всегда слова его нравятся. Или отсутствие слов. Таких, например: Ворона ушла, а вороний бо остался с нами (скрашивать нам жизнь), но Солнце не удосужилось ответить на мой вопрос… Ведь и вороний бо тоже не распрямил мироздания.
А всё почему? А потому что!
Незачем отвечать мне на то, на что я когда-нибудь отвечу сам.