4. ИДЕЯ
Идея пришла к Борису в голову позднёхонько, когда он уже сидел у окна в доме после ужина, и наблюдал, как стареющий месяц тихо плывёт в морозном и безоблачном темном небе, полном перемигивающихся неверных звёзд.
Василиса не любила вот эти его периоды задумчивости. В их время в мужниной голове рождались самые дикие и отчаянные авантюры.
Василиса это точно знала – чего стоила, например, одна только его мысль о необходимости покупки мотоцикла с коляской.
Тогда он так же сидел у окна, и предавался самым ласковым грёзам об этом мотоцикле. Он рассказывал ей, как будет удобно и хорошо им с этим мотоциклом.
Как они будут и тяжести возить, а не носить. Как можно вырастить много картошки, отвезти её в город и там её продать. Как здорово ему будет ездить на охоту и рыбалку, как он лосей будет загонять на этом транспортном средстве. Наконец, как можно будет вместе ездить купаться и загорать, за ягодами, к родственникам и друзьям. И даже на юг.
После всех этих разговоров, а Борис зудел часами, как муха, Василиса дала добро. Семейные сбережения ухнули, в три дня мотоцикл был куплен. На бывший милицейский «Урал», купленный у Лавр Степаныча, возлагались повышенные надежды. Да Степаныч и сам его расхваливал вовсю, расставался, по его словам, скрепя сердце.
А дальше всё было очень коротко – в первую же поездку на озёра вместо солнца бушевал такой ливень (застал прямо в дороге, причём в голом поле), что оба они были промокли в три секунды. Искупались уже в дороге.
Друзей и родственников не обнаружилось. Никто их не ждал, и никому они не были нужны, так что и необходимость поездки отпадала.
А дорога на юг, к морю, занимала вообще две тысячи километров. На мотоцикле это было просто невозможно. Легче было съездить на поезде.
С охотой и рыбалкой у Бориса всё было так, как я и описывал. А картошкой торговать в городе он не хотел, не испытывал к этому большой тяги. Да и нечем было торговать-то, никогда её много не было картошки этой – чего уж спину ломать? А на заработки в город он ездил в компании с мужиками – так было веселее.
Вдобавок ко всему вышеперечисленному, на мотоцикле весной и осенью в деревне ездить было просто невозможно – дорог у нас как не было, так и нет их. Здесь даже на танке-то не проехать… А уж убиться на мотоцикле можно просто за здорово живёшь (что Борис и сам понял, пару раз кувыркнувшись с него – хорошо хоть жив остался).
В общем, после нескольких месяцев неудачных попыток встроить всё же непокорный агрегат в тот уклад жизни, который был Василисе и Борису привычен, он, наконец, сдался.
- Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Время обнимать, и время уклоняться от объятий, - так говорила бабушка нашего неудачливого мотоциклиста.
Тяжко вздохнув глубоко внутри себя, он рассудил, что… время покупать мотоциклы с колясками, и время избавляться от них. Он так и поступил – делать было нечего.
Жена его была очень довольна…
Итак, новый период задумчивости Бориса начался в момент осмотра наследства Лечихи, и обнаружения горшка с деньгами.
Всем присутствующим там было ясно, что ни дом, ни прочий скудный старушкин скарб вроде бы наследников не заинтересовал. Да и нечем там было интересоваться.
Этот горшок был, пожалуй, этакой квинтэссенцией Лечихи, её «сердцем» (если уж использовать такую близкую к её делу терминологию). Он составлял суть оставшегося после неё имущества.
По крайней мере, так думали все остальные, и поэтому ничего больше их не волновало и не трогало.
Больше того – такая повышенная, и даже чрезмерная любовь к деньгам, как к некой конечной субстанции всего на свете, к выжимке, которой необходимо обладать в финале этой жизни, свойственна почему-то всем старым людям, вне зависимости от того, кто они и где они. Она подмечена уже (и не один раз) многими мыслителями и художниками, и много раз описана и предъявлена человечеству.
Связана ли эта любовь со старческой ограниченностью и вялостью сознания? Или же это наоборот и есть как раз часть нашего материализованного опыта, того, который коллективный разум человечества накапливает со временем.
Неясно-неясно… хм…но как же это можно точно установить?
Быть может тот, кто читал, скажем «Гобсек», например, мог бы и ответить нам на этот вопрос – но кто же теперь читает такую рухлядь? (Вот Борис – он точно не понял бы, о чём идёт речь!)
Науке это неизвестно, и ясно только, что такой факт имеет место быть.
С такими мыслями Борис продолжал свои рассуждения, и вдруг вспомнил о том, о чём все позабыли. А именно, о чудесной машине в сараюшке.
Агрегат ведь тоже должен был кому-нибудь достаться.
И этим человеком должен был стать ОН.
Далее действия развивались следующим образом…;
5. СДЕЛКА
Прямо утром Борис пошёл к Лечихиному дому, с тем, чтобы увидеться с её наследниками.
Мысль, которую он вынашивал с вечера, и, наконец, сформулировал, была следующая:
- Человек я молодой, а значит стоит мне позаботиться о своём будущем. Да и не только о своём, а и о детях своих (которых не было и не предвиделось). Мы с женой давно уже хотели завести ребёночка-двух. Да всё было как-то негде нам поселиться, негде разместиться. Жили у родителей, часть их дома занимали.
А тут вдруг – раз, и такая возможность!! Нельзя нам её терять. Надо распоряжаться ею. Вот я и пришёл, хочу домик ваш купить – он не роскошный, конечно, но деньги даю хорошие. Продайте мне дом – как вы думаете?
Родственников Лечихи приехало двое – немолодая уже женщина Екатерина, и паренёк Лёха.
Екатерина была спокойной, рассудительной особой – она не сильно радовалась, но и не огорчалась чрезмерно.
В тот момент, когда нашли горшок с деньгами, например, по её лицу не скользнуло даже и тени радости, или удовлетворения.
Она взглянула на деньги как-то отстранённо, холодно. И тем более уж она не рвалась взять их в руки и пересчитать. Она просто принимала факт их существования, как что-то неизбежное.
А вот Лёха был какой-то не такой. Он был вроде активный (не то, что эта Екатерина – ни рыба, ни мясо) – он как-то постоянно ершился, петушился, и всем своим видом показывал, что раз уж городские приехали к ним в деревню (барин, а?), то уж все им тут должны в ноги кланяться.
Дело доходило до совсем уж неприличных вещей. При осмотре дома Лечихи он умудрился наорать на какого-то добровольного помощника, и наорал так, что они вдвоём почти уже сцепились. Ну а мужики их и не бросились разнимать – неча было тут свои порядки наводить. Сколько их таких тут приезжало / уезжало.
Начинающуюся драку угомонили, но всем, в принципе стало понятно, что Лёха за человек, и плюсов ему это не добавило никаких.
Кем уж приходилась ему Екатерина – матерью, тёткой, старшей родной или двоюродной сестрой – неясно. Но её он слушал, поэтому к ней и обращались. А к нему – нет.
Как-то ухитрился он с этим смириться, но, судя по всему, характер его всё рано лучше не стал.
Вот эта неугомонность и не дала ему просто так расстаться с домом…
Лёха, может быть, и не был семи пядей во лбу, но видел всё-таки довольно ясно Борисову комбинацию. И эта комбинация ему не нравилась, но ничего поделать он не мог.
Здесь расчётов было сразу несколько. Первый – Борис хотел, конечно, получить Лечихин аппарат. Дом ему был вообще не нужен. НО – Лечихиным наследникам он тоже не нужен был совсем. Судя по ним, они уже обосновались в городе, и возвращаться в деревню не собирались вообще.
Они уже получили её деньги, а теперь могли получить ещё больше – не потрудившись почти никак, и это было вообще здОрово.
Что же касается машины, то девать они её никуда не собирались – продать её было сложно, агрегат был габаритный. Но самое главное – на него никто ещё и не претендовал, так что для того, чтобы сбыть его куда-нибудь, понадобилось бы время.
А тратить его на решение этого вопроса никто не хотел. Легче было оставить всё как есть.
Со всем этим Лёхе надо было смиряться. Здесь он был таким… приглашённым гостем. Екатерина позвала его с собой для поддержки – чтобы он обеспечивал необходимый мужской тыл на случай каких-либо экстренных ситуаций.
Никаких ключевых решений он не принимал – всё решала она сама, и с ним она даже не советовалась, в этом смысле она была персоной вполне автономной и самодостаточной.
Они нечасто встречались на общих семейных праздниках, объединённые родством с покойной бабкой, Лечихой. Но взрослыми виделись крайне редко, и если уж говорить про него - для него это были больше детские воспоминания.
Иногда он вспоминал свои детские поездки к бабушке в деревню, где он и Екатерина проводили своё детство и юность (Екатерина была старше него). Здесь они играли, бегали, здесь поедали бабушкины пироги. Саму же старушку было почти не видно – она была постоянно чем-то занята. За Лёхой присматривала скорее Екатерина.
Когда он думал об этом, он чувствовал, что тут в Екатерине пробуждалось что-то смутно знакомое, как будто бы вылезали из земли и начинали шевелиться Лечихины корни.
Как будто вся она не УШЛА ТУДА, а оставила часть себя здесь, и эта часть очень быстро прижилась в ней.
И иногда эта частица выглядывала из неё. Она проявлялась во взгляде, в том, как она складывала руки на коленях, в том, как читала – а всё это Екатерина проделывала много раз.
И Лёха видел всё больше знакомого Лечихиного блеска в её серо-голубых ледяных глазах.
Это происходило быстро, и это его пугало.
Но…сейчас разговор шёл не об этом…
Речь шла о продаже дома.
Ну, конечно, прошли, посмотрели ещё раз всё добро Лечихино, взглянули и на установку. Тут уж Борис не удержался, бросил в проброс фразу о том, что «Конечно, машина хорошая, и он за нею даже приглядит. Но варить-то не будет ничего, это ж противозаконно, тюрьма, ёптить».
Екатерина взглянула на Бориса как-то отстранённо, вскользь, ничего не ответив на его замечание, и взяла паузу на раздумья.
Однако переговоры и торг не заняли много времени.
Единственный кто сомневался, пытался торговаться, то соглашался, то нет, менял свою позицию, был однозначно «за», а потом тут же «против» - был Лёха.
Он до последнего пытался вставить своё слово (которого, впрочем, никто не слушал):
- А как вы платить будете – наличными? – например, спросил он.
- Отличными! – отрезал Борис, рубанув воздух ладонью.
И вот, раздумья закончились, и обе стороны ударили по рукам.
Сделка совершилась.
Пришёл вечер. Лёха мучился-мучился – но всё же не усидел, да и думал он недолго.
Терять ему было нечего, приобретать он тоже ничего не собирался.
Было обидно, просто обидно оставлять такой агрегат здесь, в довесок к дому, ничего за это не получив. А забирать его, даже и через некоторое время, Екатерина, по всей видимости, не собиралась. Это было нестерпимо! Но сделка была уже совершена, и утром был уже запланирован отъезд…
Ночью, когда Екатерина уже уснула, он долго ворочался. Не стерпев, наконец, поднялся, нашёл ломик, топор, и пошёл в сараюшку.
Там он шуровал минут пятнадцать, не больше. Видимых повреждений оставлять не хотелось, да и нельзя было. Договор – он и есть договор.
Пару раз он ткнул ломом, пару раз тюкнул топором – обстоятельно, выбирая нужные и невидные места. На этом было и всё – на его взгляд этого хватило, этого было достаточно, чтобы считать машину полностью непригодной к работе. Это было приятно.
Потирая руки, он вернулся на место, и уснул как убитый.
Утром они быстро собрались и уехали с Екатериной. Похороны прошли уже без них.
;
6. НОВЫЙ ХОЗЯИН
На том всё и закончилось – оформили документы, да и уехали наследники в город.
Ну что ж, так тому и быть, решили все - решила деревня, решили Геннадий Михалыч с Лавром Степанычем, Василиса (она-то знал, что её муж вприпрыжку пошёл осматриваться), да и сам Борис стал смиряться с выпавшим ему счастьем.
Борис сам, уже в статусе владельца всего этого ДОБРА прошёлся по дому.
Как уже и было сказано, в лечихином доме не было ничего лишнего, да и вовсе почти ничего не было.
Исключение составлял ряд каких-то баночек неизвестно с чем, множество каких-то с мешочков с сушёными травами (в травах Борис совсем не разбирался за редким исключением – ну там мята, чабрец). Поэтому травы он почти сразу отложил в сторону.
Были там ещё и свертки с неясным содержимым. Развернув один из них, он нашёл странную субстанцию, похожую на сало, только голубого цвета. Подумав немного над тем, что бы это могло быть, он отложил свёрток в сторону до сроку-до времени.
Всё остальное он ещё раз пересмотрел, собрал все мешки и банки вместе, сгрёб их, да и выкинул от греха подальше.
Пора уже было разбираться с главным.
Так новый хозяин вступил в свои права…
;
7. РАЗБИТ !
Итак, Борис получил то, о чём он так мечтал. Ждать долго он, конечно же, не смог - время испытания аппарата пришло довольно быстро.
Первый ВЫГОН попробовал сделать уже через неделю.
Он затворил брагу самую простую, какую только смог сообразить – картофельную. Взял десяток кило картошки и долго тёр её на тёрке.
К полученному прибавил десяток литров воды, сахар. Нагрел немного, потом долил ещё пять литров воды, снял осадок. К осадку он добавил дрожжи, остудил и поставил настаиваться.
Брага готовилась неделю. Через семь дней брожение уже закончилось, и Борис решил уже попробовать перегнать её.
Новый хозяин аппарата начал с того, что пролистал несколько раз руководство по самогоноварению. Мысленно повторив его про себя, он перекрестился на всякий случай (конечно, нам нельзя упоминать имя Господа нашего всуе – но он-то и не упоминал его, перекрестился только. Кто ж это запретит?).
И вот, крякнув, он начал заливать брагу в аппарат. Вдруг Борис с ужасом увидел, что аппарат дал серьёзную течь.
ХЛЫНУЛО ИЗО ВСЕХ ЩЕЛЕЙ!!!
Он пытался собрать драгоценную жидкость обратно, но не тут-то было. Хорошо уж, что её было всего одно ведро, иначе уборка заняла бы много времени.
- Мать-мать-перемать!!! – засуетился Борис. Драной кошкой он летал по всей комнатке с тряпками, вёдрами, тазами.
Он вывернул комнатуху наизнанку, и ему удалось хоть как-то остановить течь. Но брага ВСЯ была безвозвратно утеряна.
Как показал опыт первой же перегонки, аппарат был совершенно испорчен и неработоспособен.
ЭТО БЫЛ ТЯЖЁЛЫЙ УДАР ПО САМОЛЮБИЮ.
Поняв это, Борис огорчился и даже очень сильно рассердился.
- Да ёшкин же ты КОТ!!! – ругнулся он, пнул то, что попалось под ногу из остатков Лечихиного барахла, сплюнул на залитый брагой пол и тяжело вздохнул.
Так он сидел полчаса, потом встал и начал осматривать повреждения. Недолгое расследование быстро всё объяснило и расставило по своим местам.
Слава богу, шкалы приборов разбиты не были, но несколько труб были перебиты, там виднелись зияющие дыры. Таких повреждений нашлось несколько, почти десяток.
Надо было их заделать для того, чтобы машина смогла заработать. Но, вроде бы, все важное осталось целым - муфты, стыки медных труб тоже были целыми.
И это значило, что после латания дыр (ну или замены деталей – но до этого, вроде как, и не доходило) можно было приступать к перегонке.
Это была приятная новость.
Борис налил себе стакан Лечихиного ещё продукта, выпил, и с тёплым чувством на душе пошёл домой.
Хоть что-то было хорошее в этот день.