Борька. роман. гл 1-3

 
                БОРЬКА
               
               (Синтетический роман-игра.    Гальваника)




;

«… я  лег на  землю и, затаив  дыхание, испытал  чувство, от
которого так и не сумел  отделаться до сих  пор, - ощущение  таинственности,
неизбежности и красоты происходящего - чувство, которое переживали почти все
молодые люди всех времен, когда, запрокинув голову, смотрели ввысь и видели, что их небеса гаснут».

«Поколение Икс»
Д. Коупленд




Эта книга для вас (Для кого же? Для нас, для них, для меня, наконец) –
тонко чувствующих мир и все его таинственные колебания.

Для верящих в него, как в единственную данность, предоставленную нам органами чувств. И болезненно, невыносимо страдающих от этого.
И разрушающих себя.


И каждый вдох  и  удар сердца уносит нашу жизнь от нас неизвестно куда.

Стоит ли верить во что либо?

Или создавать миры самим?




;
                1.   ПРОЛОГ


Василиса, размахнувшись, привычным движением выплеснула ведро с объедками в старое потрескавшееся  корыто.

- Ну!  Налетай  ирод, смотри, чего я тебе принесла,  - сказала она лежавшему Борьке.
Борька привстал, наклонился над лоханкой и стал есть.

Василиса потрясла ведром для верности ещё немного, и, убедившись, что оно уже совсем пустое, повернулась, и пошла в дом.

Борька был сегодня совсем послушный и спокойный. На Василису он только слегка покосился, а сам чавкал так, что за ушами у него хрустело. Даже все его немаленькое и крепкое тело как-то сотрясалось в процессе еды, и повисшие уши вдруг встали, и напряженно зашевелились.

Василиса держала Борьку в маленькой, но крепкой металлической  клетушке, которую для него придумал (да сразу и сварганил) сварщик-сосед.
Характер у Борьки был скверным, не покладистым ещё и в те, прежние времена, а сейчас уж совсем испортился.  Борька сейчас представлял собой здоровенного хряка, весом уже почти в два центнера.  А это, пожалуй, могло создавать серьёзные, значительные проблемы в те моменты, когда он демонстрировал окружающим (а их было немного) свой свинский норов.
Поэтому Борька сидел в клетке безвылазно, никто его даже и погулять не выпускал - не положено ему было разгуливать, он и так раньше любил гульнуть сверх меры.

***

Прежде-то Борис  звался Василисиным мужем, Борисом Лаэртовичем,  и их небольшая семья носила замысловатую фамилию «Итакины». 
Жили они обособленно от всей деревни, на отшибе, на каком-то своём участке земли (как будто на острове).
И сама их позиция была такой, что и в чужие дела они не лезли, да и в коллективных действиях никакого участия не принимали. Ну и к себе не очень-то пускали.
У них была (и шла) какая-то своя жизнь, которая проходила в стороне от дел всех других людей.
Так было раньше, и продолжалось довольно долго, но осталось всё-таки в прошлом.


Жили они странно – не плохо, но и не хорошо.
Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
А значит, Борис и Василиса были не очень счастливы – ведь у них была какая-то своя история, не похожая на историю других людей.
Сейчас эта ячейка общества, вместе с ее историей, уже канули в небытие.

Начало вроде бы было и неплохое – но, как говорится: «Человек предполагает, а Бог располагает».
Какие бы планы ни строил Борис, жизнь его сложилась так, как сложилась.

Мужиком он каким-то особенным не был – ни плохим, ни хорошим. Как все чаще виделось Василисе в последнее время: вполне себе средним человеком, впрочем, как и остальные мужики.
Он пил (было дело) ни больше, ни меньше других – не до изнеможения да погибели. Этакой запойной разухабистости в нём не было. Может, не хватало сил ему, или размаху, чтоб если уж дым, то коромыслом.
Хорошо уж это или плохо – даже не знаю.

Выпивши, он притихал, словно его прибили. В драку он не лез, да и с женой своей, с Василисой, то есть, даже по пьяни ни разу не подрался, не поскандалил.
Но и любви, да и детишек у них не было – жили как-то по накату, размеренно.

- Ой ты горе моё луковое, - вот что доставалось Борису и в качестве одобрения, и укоризны от жены. И вот с таким луковым горем прожили они уже изрядное количество лет.


Деревня их (колхоз бывший) – «Большая Ээевка» (странное название - правда? Ну уж какое дали – такое и осталось)  - была расположена недалеко от города.
Раньше (давным-давно) она была крохотной - совсем уж никудышной.
Избенок десять, неказистых, не покрытых черепицей, торчало то сям, то там, посереди поля. Ни плетня, ни сарая порядочного, где бы можно было поставить скотину или воз.
Потом, конечно, обжились, построились, да устроились - при советской уже власти. На месте слабенькой деревеньки вырос уже красавец колхоз.
Но вдруг, в одночасье, время этой власти закончилось  – и всё самим собой стало рушиться.

Сейчас, дела в колхозе шли плохо. То есть не так, чтобы очень плохо, можно даже сказать — хорошо, но с каждым годом все хуже и хуже...
Поэтому мужики часто ездили в город на заработки, прикармливались там, часто вообще возвращаясь в деревню только на выходных (уж где они там ночевали – одному Богу известно), или не возвращались вовсе.
Деревня же хирела, вымирала, хорошо в ней росли лишь картошка да бани со встроенными самогонными аппаратами.

Борис же толком в городе работы найти не сумел. Жили они так с Василисой - на земле, и землёю кормились.
Растили картошку трех сортов, морковку, капусту, лучок да чесночок. Отдельно шли грядки с кабачками, свёклой, укропом, петрушкой, клубникой, кусты крыжовника, смородины да  малины.
Была у них и пара пар парников с огурцами и помидорами, три яблони (которые давали яблоки странные – среднего размера и несладкие совсем, какое бы лето жаркое не было. Ну, может сорт такой – антоновка…).
В общем, садоводство и огородничество у них шло на лад.

Что же касается мяса – здесь было как-то сложнее. Коров они не держали, одна-единственная бурёнка молочная у Василисы сдохла, потому что она не знала, как с нею обращаться. И Борис тут ей помочь не мог.
А больше они и не пробовали – ведь общеизвестно: чтобы животинку держать – талант нужен. А его ни у Василисы, ни у муженька еёного не было.
Разводили кур, уток держать было негде, ни реки, пруда поблизости толковых не наблюдалось. Только такое мясо (курятина) и получалось.

Борис даже несколько раз дергался ездить на охоту с мужиками или на рыбалку, но и тут был он какой-то непутёвый. То ли попасть не мог, то ли стоял не там, то ли шумел сильно, то ли приманка его была не такая.
В любом случае из немногих своих поездок он если и возвращался, не разводя руками, то потому, что с ним делились его попутчики.
Но и то сказать. Давали ему немного – требуху лося или кабана, уши там или хвосты, некрупную рыбу, которая шла или Борису, или на корм коту. Для Бориса все эти вылазки значили все меньше, пока, наконец, потеряв терпение, он не прекратил их совсем.
Он предпочитал оставаться дома, и делать уж домашнюю работу, или заниматься чем-нибудь в уютном доме, в тепле, чем шляться напропалую по лесам и болотам. Ведь всё это было с неявной целью.
Или даже так: с целью-то явной – но вот результаты по достижению этой цели были очень и очень сомнительными. И не то чтобы низкими, а даже отрицательными, если учесть, что на охоте надо было чем-то кормиться, да и мужиков угостить. Ну и, конечно, потратить кучу сил. Раз Борька охотой не отдыхал, как остальные, а только впахивал на ней.
Такой расклад ему не нравился.
Что у него получалось действительно хорошо – так это гнать самогон! ( С самогоном была целая история – о ней и речь).
Во-первых, это был процесс, который требовал непосредственного его участия (то есть надо было оставаться дома – а не болтаться где-то по хлябям и ветрам, часто под холодным проливным дождём - мерзнуть, и трястись от стужи).
И участия не просто равнодушного (сидеть и ждать, сложа руки с унылым лицом), а наоборот, вполне себе деятельного.
Причём  в процессе от начала до конца, когда надо было быстро (почти лихорадочно) выполнять некие действия – иногда даже несколько, одновременно.
И, конечно же, надо было проводить дегустацию продукта на всех стадиях его производства. Это придавало самому этому занятию некую осмысленность, и даже некий азарт.
А процесс дегустаций, которые проходили одна за одной,  как бы недвусмысленно намекали (и даже прямо говорили нам) вот на что…

Первое – процесс идёт, и когда-нибудь – да будет закончен, по крайней  мере, градус напряжения (да и не только его) стремительно рос минута за минутой.
И второе -  процесс перегонки неизбежно завершался. Триумфально завершался, так что результат был налицо!
И душа от этого пела!;


                2.   ЛЕЧИХА

Гнал Борис не просто так! Гнал он вдумчиво, со знанием, с разумением… 
Для начала он пообщался, конечно, со старой бабкой Лечихой – она-то исполняла самогон знатный ещё с далёких незапамятных времён.
Бабка была старая-престарая – непонятно было вообще, как она ходит по этой земле – столько уж лет ей было. Не осталось уже никого, кто мог бы сказать это определённо. Несмотря на возраст, была она бодрая, задорная, да и остра на язычок. Обидеть её было трудно – можно было и самому от неё отхватить на пряники. Поэтому с ней даже особо и не водились, во избежание, так сказать.

Звали её, вообще-то, Цырцея Митрофановна Киркина. Такое замысловатое имя ей досталось от родителей – уж больно учёные они были. Ни слова в простоте сказать не могли, вот и назвали ТАК свою доченьку.
Но в деревне это имя у нее не прижилось – её называли по-своему, по-особенному – Лечихой кликали.
А так её прозвали из-за того, что выгнанный ею продукт мог использоваться не только в целях увеселительных да развлекательных, по выходным, да по праздникам, а ещё и потому, что особы особо уверенные утверждали, что зелье её обладало и целебными свойствами.
Деревенские его и пили, и в нос закапывали, и глаза протирали, и растирались им, если знобило или кости ломило. А твердо уверовавшие (но это уже совсем крепкие – их было немного) и геморрой могли попользовать свой. И говорили при этом, что выгон бабки Лечихи им о-о-очень сильно помогает.


Лечиха тоже работала над своим продуктом.
Она гоняла лёгкой рукой, с хорошим настроением, да с молитвою. Перегонный куб её был тоже намоленный, да наработанный. Она сменила уже несколько кубов, почти под десяток, пока не остановилась на последнем варианте.

Он был  хитрой, сложной конструкции, с несколькими котлами, несколькими змеевиками, многочисленными ручками и краниками.
Устройство ослепительно блестело медью, что уже внушало к нему уважение (да, это было не какое-нибудь наполовину проржавевшее мятое ведро, с мутным изнутри, немытым змеевиком!).
Стоял аппарат в сараюшке, тесно пристроенной к дому – так, чтоб прям из дома можно было туда войти.
Кроме прочего, он было снабжен пятью или шестью манометрами, да и термометрами тож. Только на то, чтобы бегло ознакомиться с их показателями, надо было потратить несколько минут.
А надо было ещё сделать какие-то выводы, и предпринять какие-то действия. Сложно… мудренО даже, ничего не скажешь…
 

Где она взяла его – науке неизвестно. Такой нелёгкий агрегат наверняка требовал какой-то особой доставки и установки.
Ничего подобного в деревне замечено не было, а уж из местных мастеров ТАКОЕ произвести, конечно, никто не мог. Слишком необычный был механизм.

Но, с другой стороны, и Лечиха жила на отшибе от всех, на околице, ближе к леску. Поэтому и доставить это можно было в какое-то ОСОБОЕ, тихое время.
Например, тогда, когда мужики были на работе, на выезде, а бабы занимались своими делами, которых и у них было много.

В любом случае аппарат появился – да и появился. Каким-то образом она им владела… Ну владела или не владела – мы того не знаем.

К себе домой, али в гости, она особо никого не пускала. И сама в деревне бывала нечасто, да и так её наблюдали только по известным делам.
Поэтому и про аппарат никто ничего особо и не знал.

Стоял он в сараюшке, пристроен даже был вход к аппарату прямо из дома, так что попадать к нему было нетрудно, и можно было заниматься увлекательным делом перегонки столько времени, сколько хотелось - не привлекая чужого внимания.
Лечиха никого не пускала к себе, поэтому никто этот аппарат и видеть не видывал, да и слышать не слыхивал о нём чего-то сверхъестественного. Но, тем не менее, он БЫЛ!

И вот с такой профессиональной МАШИНОЙ работала Лечиха, достигнув невиданных высот превращения грубой материи в легкий почти эфирный напиток, в квинтэссенцию веселья, радости и счастья.

В первую очередь её интересовало, конечно, качество оригинального продукта. Она изучала различные рецептуры выгонки, то есть перепробовала всё, из чего можно было ВЫГНАТЬ. Она использовала и яблоки, и картофель со свёклой, и пшеницу – самые традиционные ингридиенты – в первую очередь. Но и альтернативные (ДРУХИЕ) варианты она испытала тоже.
Но…все эти штучки-дрючки, ягодки всякие, вскоре были признаны ею негодными. Потому что не давали количественного результата.
Всякие малинки да черёмухи (и так далее) – пфффф!!! Кха-ха-ха!!! Легче было сделать уже индивидуальную настоечку (какую угодно – хоть на лимонных корках, хоть на померанцевых. А хучь – на облепихе), да чтобы основа была хорошая
Поэтому, если у кого-то продукт и получался – это был так себе, продуктишко, после которого и оставалось-то максимум послевкусие, и то не всегда удачное. Её же дистиллят был совсем другим.
Он был крепким, хорошо и плотно сбитым, ПОЛНОТЕЛЫМ, обладавшим каким-то уникальным ЕДИНСТВОМ всех качеств: запаха, вкуса, пивкости, послевкусия,  и такой неотличимой индивидуальностью, что не узнать такой самогон, или спутать его с чем-то другим было просто невозможно!

У Лечихи он был просто ПРЕВОСХОДНЫМ! Так-то!!!
;

                3.   ЗИМА. НАСЛЕДНИКИ

И вот – пришла зима. Настала самая студёная и злая её часть, Крещение.
В это время лютые и жгучие морозы гуляют по свету вольно и беспрепятственно, и не видно этому холоду конца и краю.
И всерьёз подумываешь, куда бы тебе деться, или сидишь у печи, закрыв все окна и двери, позаткнув все щели, чтобы не пробилась, да не достучалась  в окна и двери твоего тела та стужа, что установилась снаружи.
Это тяжёлое время – оно и тёмное тоже, и зябкое, и не приносит никаких радостей или даже сколько-нибудь хорошей да  вразумительной деятельности. Оно несёт только грустные мысли, ошибки, лень и скуку. И пустоту, мерцающую … зияющую полным отсутствием чего бы то ни было.
Холод и тьма. И ничего больше.

Конечно, в такое  время и новости бывают совсем не радостные, а напротив самые грустные, и вести приходят плохие.
Так оно и случилось - в один из коротких серых и морозных дней Лечиху нашли у неё дома – уже неживой.
Она и так нечасто показывалась на глаза окружающим, но уж и они-то её навещали совсем редко, по известным надобностям – пришёл, дал денежку, забрал свою бутыль, да и ушёл.
И вот, в один из таких разов, Лечиха не открыла дверей. И уж сколько к ней не стучали, она не отзывалась. Наконец, войдя к ней в дом, нашли её, ОСТЫВШЕЙ.
И все дела.

Пошли по деревне, постучались во все дворы. Стали припоминать родственников её – известили и их.
Долго не искали ничего конкретного – но всё же огляделись вокруг, столпившись у входа.
Обстановка была скромной.

Некоторые умники называют её спартанской, да вот только в той деревне таких слов не знавали, поэтому говорили попросту – «скромная обстановка»
Но по дому её бродить никто и не был расположен, почему-то. Не было интереса никакого.
Ну, обнаружили её запасы спиртного. А были они небольшие – для себя старуха ничего не делала, потому много и не держала. Видимо, гнала вдумчиво и понемногу, по мере надобности – да и всё тут.
Вытащили из подпола всего несколько бутылей.

Повздыхали, поохали, повсплёскивали руками, но как же быть. Ей-то этими вздохами уже не помочь…

Подождали ещё немного, да и сели всей деревней за стол вокруг неё, помянули по-тихому. Бабка была хорошая, но скрытная и одинокая.
Мало что о ней можно было вспомнить, поэтому поминали недолго - её же продуктом. Продукт был хороший – пожалуй, это было и неплохо.
Погоревали немного – и разошлись по домам.

И стали ждать приезда наследников. Пусть они разбираются – чего там.

+++

Наследники появились довольно скоро.
Кто они были такие, кем они Лечихе приходились – этого не знал никто. Да и родственников этих не помнил ни единый деревенский житель.
То ли племянники, то ли племянники племянников, а может даже сестры племянников детей братьев. Неясно…

Ладно, если бы они хоть приезжали бы к ней. Но бабульку-то и саму почти не видела ни единая душа. Чего уж про родственников говорить…
В общем,  седьмая вода на киселе была  какая-то страшная, но все документы у них были оформлены правильно, и были действительными и настоящими.

Посмотрев на них, бывший председатель сельсовета, а сейчас глава муниципального образования деревни Бол. Ээевка – Геннадий Михалыч Ухарев, да и полиция, а именно всем известный уже давно милиционер Лавр Степаныч Пушной, и местный (приглашённый из соседней – большой -деревни) священник – отец Варсонофий (его привлекли в качестве консультанта) посовещавшись,  решили – что делать нечего, а новым владельцам лечихиного  наследства  дом ПЕРЕДАТЬ надо.

Процесс передачи был нехитрым.
Первым на пороге дома оказался, конечно, Лавр Степаныч – представитель закона, всё-таки.
Он втянул в себя затхлый воздух, принюхался – что уж он там учуял, было неясно. Он ещё прислушался, а потом довольно уверенно вошёл в дом. Все остальные власти последовали за ним.


Открыли двери. Походили по дому. Посмотрели. Что взять – думали недолго. Взять было вообще нечего.  Дом был почти пустым – ни мебели, ни излишеств особых.
Даже телевизор у Лечихи был стареньким-стареньким, на грани одряхления. И даже больше - исчезновения из нашего с вами пространства.  Было видно невооруженным глазом, что абсолютно все телевизионные коллизии её не сильно волновали.
Но зато на настенной полочке у неё аккуратно стояли несколько десятков книг, причём книги были довольно разными – от ветхой (зачитанной уже) Библии, старинного какого-то года издания, до романов классических.
А венцом её книжной коллекции, видимо, были  пять разных учебников по химии (с 7 по 11 класс), и отдельно ещё учебник по органической химии (уже институтский).

Вот эта ПОЛКА всех уже насторожила.
Она уже выдавала натуру вдумчивую, СУРЬЁЗНУЮ. Вызывала неясные странные мысли (какими-то неявными отблесками), все присутствующие как-то даже поникли головами.
А с учётом того, что лечихин дом был СТРАННЫМ, да и стоял он на отшибе, отдельно ото всех домов, ситуация складывалась и вовсе так - НЕОРДИНАРНО. И люди уж совсем призадумались, да приуныли.

Усатый да небритый Лавр Степаныч шлёпнул руками по ляжкам, и проревел:
- Да старуха - то, ВЕДЬМОЙ была!!! Варила тут снадобья свои, под крылом милицейской и исполнительной власти!!!  А? Каково вам?!?

И тут все вспомнили – ну да, конечно же! О главном и забыли ведь!
И засобирались все уже агрегат Лечихин смотреть, но тут кто-то из родственников нашёл ДЕНЬГИ! А их было очень даже приличное количество.

Относилась она к ним не очень аккуратно. Она, как было видно, не разбирала их по пачкам, не перелистывала с пересчётом, и не перематывала их резинками - она складывала их в какой-то горшок, большой и грубо сделанный.
Сам горшок стоял не на виду, но и не в очень укромном месте. Не был спрятан от лихих глаз (но, по-видимому, и глаз-то  таких не было), и просто ютился в каком-то тёмном углу, в чуланчике за дверью. Где и был обнаружен через некоторое время поисков.

После этого направление поисков изменилось, конечно. Всем было уже ясно, что основное открытие уже совершилось.
А чего уж тогда разыскивать, если уж нашли то, что, в принципе искали? (Находка, конечно, была неожиданная, но очень и очень приятная. По наследникам это было видно невооружённым глазом).
И всё же хотелось людям взглянуть, чем Лечиха выгоняла свой знаменитый продукт, поэтому изыскания продолжились (но, конечно, уже не с таким рвением, как раньше).
Поиски продолжались недолго.
Аппарат обнаружили в сараюшке у дома. Что это был за агрегат, я вам рассказывал уже, поэтому незачем повторяться. Скажу только ещё раз, что аппарат был достойный, и впечатление производил нешуточное.

И обнаружили его так. Сарай был с виду пустой, но когда по нему заходили многочисленные ноги посетителей, вдруг скрипнула одна из половиц. Пол внезапно раздвинулся, и перед глазами изумлённых зрителей вдруг предстал АППАРАТ.
Он был таким диковинным, так призывно блестел всеми поверхностями и шкалами приборов, что на мгновение все присутствующие затаили дыхание.
Еще минут пять мужики деревни изучали прибор, внимательно пытаясь вникнуть во все подробности, разглядывая его умудренными опытом глазами знатоков.
Вся деревня была впечатлена. Но всё-таки самогонный аппарат – он и есть самогонный аппарат, какой бы конструкции он не был.

А вот ДЕНЬГИ взяли своё. Поэтому все ещё раз быстро оглядели горшок, наследников ну и угомонились на этом, да и разошлись по домам. Остались в доме покойной только наследники, да Ухарев с Пушным оформляли напоследок бумаги, перед тем как тихо вернуться домой.

Так и пришёл поздний вечер…