Линейка против калькулятора

Виктор Мясников
(отрывок из воспоминаний об экспедиции ТРОПЭКС-73)

Следующий день стал историческим. Мы провели первый совместный эксперимент.
После завтрака, прошедшего в торжественной обстановке (при американцах как-то не шутилось!), мы отправились на корму и занялись подвеской аппаратуры.

«Королёв» лёг в дрейф, радисты предупреждены, гидрохимики занялись станцией. Ну, а нам – в атмосферу! «Череп» мы подцепили быстро, а вот с американцем пришлось повозиться. Вытравили часть троса, чтобы «череп» поднялся и не мешал американцу, а тот ему, после чего амы стали крепить свой зонд к тросу. Джон держал, а Джим прикручивал. При этом аэростат начал всё сильнее колебаться на ветру. Ещё немного – и эта громадина начнёт ложиться на палубу! Пришлось срочно свистнуть четверых из числа зевак, и дать им в руки причальные концы. Только так мы смогли стабилизировать своенравный летательный аппарат. Всё, готовы!

Наконец, подъём! Оба прибора, бешено вращая крыльчатками анемометров, уходят вверх, отменно выделяясь на фоне белого брюха аэростата. Мы шумно выдыхаем и падаем на кнехты передохнуть и подымить.
В лаборатории идёт съём информации. В нашем углу, надрываясь, стрекочет перфоратор, по передней панели телеметрии бегут зелёные огоньки. Американцы бесшумно пишут на магнитофон. По их передней панели бегут огоньки красные. Лепота!

Первая площадка, высота 200 метров. Я, словно Ленин на телеграфе, беру руками выбегающую из перфоратора ленту, смотрю на комбинации отверстий и записываю числа, соответствующие температуре, давлению и скорости ветра. Потом беру логарифмическую линейку и, подвигав бегунком, записываю рядом значения этих величин в градусах, миллиметрах ртутного столба и метрах в секунду. Показываю Джону. Вопросительно смотрю на него и киваю на их приёмник. Мол, а у вас сколько показывает? Джон разводит руками и кратко излагает, что ему после будет нужен магнитофон и декодер. А там уж он всё рассчитает и сможет сравнить. Я изображаю разочарование. Жаль, мол, ай эм дисапойнтид! Джон отворачивается.

Вторая площадка. Высота 500 метров. Процесс повторяется. Джон наблюдает за мной, потом подходит и вынимает из кожаного чехольчика на поясе инженерный калькулятор «Хьюлет-Паккард». Протягивает его мне со словами и жестами использовать это чудо враждебной техники при моих оперативных расчётах. Я отказываюсь, показывая свою верную логарифмическую линейку. Джон нехорошо усмехается и прячет калькулятор обратно в чехол. Толик и Игорь сидят рядом, но не вмешиваются в наш безмолвный диалог.

Третья и последняя площадка. Высота 700 метров. Всё то же самое. На этом эксперимент заканчивается. Аэростат плавно и равномерно идёт «на посадку», аппаратура пишет непрерывный вертикальный разрез.

Время обеда. За столом я поведал всем своим коллегам об измерениях и черновых расшифровках. Упомянул и о «разговоре» с Джоном. Шеф предложил не останавливаться на достигнутом, и всё-таки сравнить, что меряют американцы, а что мы.

Я рассказал об оснащении наших гостей, в частности, о калькуляторе. Народ задумался, поскольку к тому моменту мы только читали о таких инженерных калькуляторах, которые уже были способны решать дифференциальные уравнения. Мы же могли пользоваться только простейшими калькуляторами «Электроника» с четырьмя действиями арифметики. Поэтому считали в столбик. Или на линейке.

Следующая серия запланирована после обеда. Судно по-прежнему в дрейфе, киловаттники молчат. Мы меняем батареи, американцы тоже, после чего аэростат плывёт вверх до семисот метров. Мы пишем ещё один вертикальный разрез, потом площадку на высоте.

Джон остаётся на палубе. Джим включает приёмную аппаратуру и тоже выходит к нам. Он замечает у меня в руке логарифмическую линейку и просит показать. Даю со словами, что это инструмент для расчётов. Джим долго рассматривает её, показывает Джону, и они оба начинают быстро переговариваться и смеяться, поглядывая на нас. Слов не разобрать, но чувствуется, что смеются не от восхищения!

В это время подошли Михалыч с Игорем, чтобы выдать новое задание от теоретиков. Увидев смеющуюся парочку, шеф спросил, в чём дело, почему, мол, смешочки на работе! Что это вы нашим коллегам рассказали? Я обрисовал ему ситуацию и показал на свою линейку в руках американцев и на калькулятор Джона. Михалыч хмыкнул и аккуратно выразился в том смысле, что в умелых руках и хрен – отвёртка. Мы захохотали.
Джон вернул мне линейку и попросил показать, как я считаю. Пришлось вынуть из кармана блокнот с формулами преобразований и объяснить, что куда подставлять. Джон слушал очень внимательно, не перебивая. Все присутствующие тоже. Я закончил своё объяснение тем, что имею результат практически немедленно после выхода ленты из перфоратора. И пожелал ему того же.

Джон хмыкнул и сказал, что если бы у меня был калькулятор, как у него, то я мог бы ввести свою формулу в память и получать результат ещё быстрее. Я возразил, что введение данных тоже требует времени, поэтому что так, что этак.

И тут Джон неожиданно завёлся. Он достаточно вежливо сказал, что всё это болтовня и предложил практически посоревноваться. Дальше попробую передать в переводе на русский.
     -  Как это? – не понял я.
     -  А так! – ответил Джон, – Мы одновременно получаем числа и считаем. Ты – на линейке, а я – на «Хьюлет-Паккарде». Кто быстрее получит результат, тот и выиграл!
     -  Гуд! – ответил я, – Только предлагаю не соревнование, а спор.
     -  На что?
     -  Не знаю, предлагай!
     -  Если я выиграю, ты отдашь мне эту линейку.
     -  А если проиграешь?
     -  Блок сигарет!
     -  О кей! – сказал я и повернулся к нашим, – Все слышали?
Наша команда пошушукалась, и Михалыч мне сказал:
     -  У нас ещё две линейки есть! А тебе свою-то не жалко?
     -  Жалко! – ответил я, – Она у меня ещё со школы! Но я не проиграю!
     -  Ну-ну! – напутствовал он.
Джон потребовал себе мою бумажку с формулами, чтобы занести их в память калькулятора. Джим достал из кармана секундомер. А наши заготовили пару листочков с одинаковыми исходными данными, взятыми просто так, «с потолка».
Джон сказал, что он готов. Я тоже. Нам одновременно развернули первую пару листков. Как потом было озвучено, мне понадобилось семь с половиной секунд, чтобы объявить первый трёхзначный результат. Джон провозился почти двадцать секунд. Результаты не совпадали, и народ заволновался. Пришлось пересчитать заново, и Джон признал, что он в спешке нажал не ту клавишу. Первый раунд он проиграл вчистую! После этого он как-то странно посмотрел на меня и сказал, что готов. Я ответил, что тоже.

Второй раунд. Листки развёрнуты, числа видны. Джим щёлкает секундомером первый раз – мой результат – пять с половиной секунд. Я внешне спокоен, но внутри всё цветёт. Второй щелчок – результат Джона – двадцать две секунды.  Сравниваем результаты – первые три знака одинаковые! Полная победа!

Наши прыгали и кричали «Ура!» Джим громко хохотал и бил себя по коленкам. Джон, уже не скрываясь, смотрел на меня как на оборотня. Он всё держал свой калькулятор в руке, показывал его всем и непрерывно повторял, что, зато, у него результат вычислен с точностью восемь разрядов после запятой!

     -  Джон, ну кому это нужно! – повторял ему Славка по-английски, – У нас же погрешность датчиков 10-15 процентов!
Мрачный Джон не отвечал, потому что ответить ему было нечего. Он, было, дёрнулся идти в каюту за сигаретами, но мы удержали его, уговорив произвести расплату вечером в каюте у Михалыча.

В общем, на борту в нашем маленьком отряде шло всеобщее ликование, а где-то далеко-далеко в сонном провинциальном Курске в этот момент наверняка икнул невысокий хромой человек Самуил Иосифович Шапиро – мой бывший учитель математики в 9-10 классах. Я мысленно поблагодарил его за сегодняшнюю победу.

Маленькое отступление.
Когда я учился в физмат классе средней школы, наш математик Шапиро устраивал нам на своих уроках почти ежедневные соревнования по скоростному счёту на логарифмических линейках. Зачем он это делал – не знал никто, но эти десятиминутки были для нас периодами довольно большого напряжения. Ведь он за результат ставил нам оценки. В журнал! Он писал на доске пример с тремя, реже, с четырьмя действиями, снимал с руки часы и давал общий старт. Пятнадцать секунд стоили пятёрку, двадцать – четвёрку, результат дольше тридцати секунд не засчитывался. Иногда он мог за это поставить и тройку, но такие случаи были редки.

Бедный Джон не знал этого, поэтому был наказан за американскую самонадеянность. А я из-за своей тайны чувствовал себя немного так же, как чувствует себя картёжник, знающий прикуп, на пляже в Сочи. Но это чувство быстро испарилось, когда мы все вечером собрались за самоваром в каюте у Михалыча.

Джон притащил блок сигарет, завёрнутый в бумагу, и торжественно вручил его мне. А Михалыч достал из папки точно такую же, как мою, логарифмическую линейку и вручил её Джону. Как же он обрадовался!

После взаимных приветствий и рассадки мы притащили горячий чайник, чем весьма удивили американцев, изучавших самовар на столе. Они уже видели такой прибор и считали, что чай пьют именно из него. В сущности, они были правы, но просто мыслили чересчур узко. Что мы им и продемонстрировали, быстро изготовив из содержимого самовара и апельсинового сока два стакана «отвёртки». Сначала оба отказывались и посасывали сухое из тропического «удовольствия», но после тоста за советско-американскую дружбу, причастились, и потом их было уже от самовара не оторвать.

Наши притащили гитару, подстроили струны, и… полились студенческие песни, плавно переходящие в русскую классику, песни и романсы. Для американцев всё это было весьма непривычно, но по всему было видно, что всё им очень нравилось. Иногда они просили повторить песню или перевести слова, что наши делали с удовольствием.

Я сел рядом с Джоном и начал ему показывать, как считать по формуле на логарифмической линейке. Он всё не мог поверить, что на ней считается быстрее. И только когда я предложил ему ввести трёхзначную десятичную дробь в калькулятор, до него, наконец, дошло. Ему нужно было пять раз нажать на разные клавиши и не промазать, а мне – один раз лихим движением сдвинуть бегунок или движок. Потом ему нужно было ещё два раза проделать эту операцию, а мне – сделать ещё два движения и считать результат. Джон понял всё и сказал, что теперь он не стал бы спорить, но я ответил, что сигареты не отдам.

Мы оба посмеялись и выпили мировую из самовара.
Ближе к полуночи гости начали расходиться. Мы двинулись на кнехты подымить и полюбоваться звёздами. Я вскрыл блок сигарет, открыл пачку и раздал сигареты всем курильщикам. Это оказались знаменитые «Бенсон и Хеджес» с угольным фильтром. В общем, вещь! Опытным курильщикам объяснять не надо!