Баба Пелагея жила в районном центре, в своём домике. Дом не ахти какой, зато свой. Построил его её муж Иван. Он по плотницкому делу был мастер. Сам рубил, пилил, строгал сосновые брёвна. Сам и клал их - брёвнышко к брёвнышку, заделывал венцы. А чтобы было тепло зимой, в пазы между брёвнами закладывал мох, с сверху замазывал щели глиной. Низ дома утеплил завалинкой. Правда, заваливал её землёй на зиму. А весной отваливал, чтобы брёвна дома не сгнили. Иван планировал в будущем обшить дом снаружи дощечкой, сделать красивые резные наличники на окнах. Планов было много. Молодая жена родила ему сына. Мечтал Иван – помощником будет, вместе с ним обустроит дом. Да случилось ему оставить жену с сыном. Призвали Ивана в действующую армию. Война. Писал письма с фронта. Пелагея читала их, тёплые, казалось ей, пахнущие Иваном. Ждала. Перебивались они с сыном чем могли. Картошка, капуста. Картошку на зиму ссыпала в подпол. Там ей тепло. Спасибо Ивану – завалинку успел сделать. Правда, тяжело ей было её заваливать и разваливать. Капусту шинковала, квасила в бочке. Для борща, основной пищи их с сыном, кстати были и свёкла, и морковь, и лучок. Всё со своего огорода, всё своим трудом доставалось. Сама вскапывала огород, сажала, ухаживала, собирала урожай. Весной, летом, осенью можно было найти Пелагею с сыном в огороде. Она в белом платочке да сынишка. Сначала ползал возле ног, потом стал топотать ножками. Бывало, намается Пелагея, присядет на крылечко в тень и мечтает: скорей бы сынок подрос. Трудновато всё одной и одной. Вспомнит об Иване – а может, живой он. Но, видно, нет: похоронка о его геройской гибели хранится в большом конверте вместе с тёплыми письмами от мужа. Назначили от государства пенсию по потере кормильца. Хватало её разве что на молочко, которое покупала у соседки, да на хлебушко. Поэтому, чуть-чуть подрос сынок, определила его в ясельки, а сама устроилась уборщицей в школу. Так и жили они, мыкали вдвоём. Слава Богу – сын вырос, у самого дети. Построил себе дом. Как и отец, мастером на все руки оказался.
Давеча приходил милиционер, просил принять квартиранта на постой. «Возьму, - согласилась Пелагея, - всё лишняя не лишняя копеечка в доме».
Квартирант оказался приезжим из Москвы, учился там в самом главном университете. Прислали его в прокуратуру следователем. Так ей сказал милиционер. А Пелагея быстро смекнула, авось молодому специалисту-то и уголёк положен. А как он нужен-то. Одними дровами не натопишься. Зимы лютые, домишко уже старенький. Да ещё воришки-воробцы вылетят из-под стрех, вырвут клювом мох из пазов да обратно в свои гнёзда – утепляют их.
Пришёл постоялец. Молоденький, худенький. Жалостливая Пелагея, глядя на него, решила, что постепенно откормит парнишку своими борщами да картошкой. Принёс паренёк с собой вещи – большой серый чемодан. Хотела Пелагея его внести в дом, да оторвать от земли не смогла. Узнала после, что набит он был одними книгами. «Бедняга!» - ещё пуще пожалела его Пелагея. Определила она постояльца в комнату за стенкой, рядом со своей. Должно, тепло ему там будет – печка рядом. Поставила самовар. За чаем узнала, что вчерашний студент родом из далёкой казачьей станицы , с Дона, что растила его тоже одна мать, отец погиб на фронте в 1944-ом. И учила его одна мать, выучила на следователя. И прониклась Пелагея уважением к его матери, а к самому ему – материнской любовью.
А молодой следователь Фёдор подолгу пропадал на работе. Район очень большой, много таёжных посёлков. Командировки длительные - по бездорожью на вездеходах, а в тайге - на тракторах. По лесосплавным рекам – на аэросанях. Случалось расследовать и убийства. Полюбился молоденький следователь тамошним охотникам. Иногда Фёдор привозил хозяйке своей медвежатину да кабанятину. Вот праздник-то был! Пелагея приготовит котлет, налепит пельменей. Давненько она мяса-то не ела. Даже чуток отнесёт внукам да сыну, который жил с семьёй в доме напротив.
«Скоро из командировки должен приехать Федя, - беспокоилась Пелагея.- испеку-ка я ему пирожков с картошкой. Небось, уставший да голодный».
Наконец приехал Фёдор. Перво-наперво наколол дров, сложил их в поленницу. Дрова хорошие- лиственница да берёза. Заглянул в сарай – уголёк привезли. Довольный, вошёл в дом. А Пелагея его за стол. За пирожками да за чаем, как обычно, разговорились. Пелагея давно мучилась вопросом, зачем он, окончивший главный университет, из Москвы, уехал в такую даль, в глушь. А теперь мотается по глухим лесосекам да таёжным дорогам. А Фёдор, уставший, но отогревшийся, вспоминал трудные свои будни в дальних посёлках, в общении с немногочисленным, но бесхитростным людом, доброжелательным, трудолюбивым. Все трактористы, лесорубы, сплавщики, охотники – простые работяги. Рассказывая об этих людях-тружениках, о своей работе, он светлел лицом. Увлёкшись, Фёдор задумался, а потом, глядя куда-то вдаль, вспомнил вопрос Пелагеи, ответил ей, улыбаясь: «Хотелось романтики. За романтикой приехал». Старушка вопросительно взглянула на квартиранта, но растолковать его ответ постеснялась попросить.
После ужина постоялец, пожелав доброй ночи, ушёл в свою комнатёнку. А Пелагея убрала со стола да поспешила к печке. «Надо вьюшку закрыть получше, чтобы романтику теплее было, - суетилась Пелагея, - вона как морозно снаружи. Дом насквозь промерзает». И она заботливо, как ей казалось, практично почти полностью закрыла печную трубу. В доме тихо. Слышно, как уставший (намаявшийся за день) посапывает квартирант. Улеглась и Пелагея.
Фёдор спал крепко, как спится молодому человеку, ещё не обременённому семейными заботами, исполнившему важную и трудную работу. Снилась ему тайга, верхушки сосен в голубом далёком небе, весёлые чумазые лица трактористов да захватывающие были-небылицы бывалых охотников. Во сне он слышал, как стучат топорами вальщики леса. Настойчиво так стучат и о чём-то просят-стонут. От этого стука и стона Фёдор проснулся. Очнулся вмиг. Хозяйка в соседней комнате стучала в стенку и взывала о помощи. Он мигом встал, но тут же рухнул на пол. «Угорели, угорели!»,- застучало в голове. Фёдор пополз к входной двери, ещё понимая, что надо её открыть. Он толкнул её, но упрямая дверь не поддавалась. Хозяйка закрывала её на массивный крючок, который просто руками откинуть было не под силу. Поэтому рядом Пелагея ставила тяжёлый топор (для крючка и для воров на всякий случай) и им выбивала крючок. У Фёдора туманилось в голове, он слабо соображал, но инстинктивно поднял топор и из последних сил выбил упрямый крючок. Тотчас дверь тяжело распахнулась, и живительный воздух ворвался в дом. Чуть отдышавшись, Фёдор, в трусах и в майке, как мог быстрее, направился к дому напротив, где жил сын хозяйки. Тот, поняв всё, побежал спасать мать.
Пелагею откачали. Всё обошлось. А Фёдор вскоре съехал с квартиры. Женился на молоденькой учительнице, тоже приезжей. «Нашёл-таки свою романтику»,- думала Пелагея, желая в душе счастья молодым. Дали им, как молодым специалистам, квартиру в новом трёхэтажном доме с центральным отоплением.