Мой отец был учителем физики. В алтайское село он с семьей приехал по призыву партии – поднимать деревню. До этого лет 10 работал на шахте в Новокузнецке, окончив Томский политехнический институт, тогда технологический. В Томске остались его родители, моя бабушка Тая – учительница начальных классов, и дед Петр Гаврилович, работавший журналистом в местной газете «Красное Знамя» в отделе культуры. Настоящий принципиальный коммунист, отец был на хорошем счету среди однопартийцев. Поговаривали вскоре забрать его на работу в райком партии.
Он умер неожиданно дождливым ноябрем на тридцать пятом году жизни от прободения язвы. Местная врачиха слишком поздно дала направление в районную больницу. Его прооперировали, но уже начался сепсис. Спасти не удалось.
Мама осталась вдовой в 32 года с двумя дочками трех и шести лет, высокая, стройная, миловидная, с пшеничной косой до колен, которую она короной укладывала вокруг головы.
Хоронили отца всем селом. Гроб несли на руках до самого кладбища. Вслед за гробом под промозглым ветром шел духовой оркестр. Дождь со снегом поливал односельчан, но они брели, поддерживая друг друга, по разбитой дороге, ноги скользили и тонули в непролазной грязи. Простые деревенские жители любили отца за веселый нрав, простоту в общении и неравнодушие к ближнему. В делах, требующих особых знаний – советовались, не смотря на его молодость. В помощи он никогда никому не отказывал. Немного в то время было на селе людей образованных. И слишком внезапной и несправедливой была эта смерть.
Убитую горем маму под руки увели с могилы.
***
Вскоре наступила зима, и наш сиротливый домик замело снегом.
Как-то утром мама заметила во дворе на свежем снегу следы. Кто-то ночью ходил вокруг дома, останавливался напротив окон, взбирался на заваленку. Ее охватила тревога. Кому и что нужно? Кто следил за нашей маленькой семьей?
Жили мы тогда в небольшом домике в самом центре села рядом со школой. Раньше, когда отец был жив, мама частенько наблюдала в окно, как он шел домой с работы. Он вел занятия в вечерней школе. В один из вечеров она по привычке подошла к окну и отдернула занавеску. Сквозь раму на нее смотрели прищуренные внимательные глаза. Лицо с расплющенным носом, низко сидящая на бровях шапка-ушанка, распластанные по стеклу ладони на фоне черной одежды – она как будто на мгновенье оказалась в кошмарном сне.
Мне кажется, я до сих пор помню ее сдавленный крик.
Утром в сенках на полу валялась открытка. В письме содержалась просьба не пугаться, но поделиться самым дорогим, что у нее есть. Чем именно – сказано не было.
И стояла подпись: Лиса Патрикеевна.
Перепуганная мать бросилась в школу к бывшим коллегам отца, рассказала про следы, показала открытку. Те, посовещавшись, решили устроить засаду. Теперь в нашем доме практически каждый вечер дежурил кто-то из мужчин-учителей. Однако Лиса не приходила. Как будто чуяла опасность. Но как только дом оставался без защитника, наутро в сенях опять валялось письмо. Письма были самые разные, и с детскими стишками, и с рисунками, и с поздравлениями перед праздниками, но непременно содержался намек на то, что ей необходимо забрать самое дорогое, что осталось у мамы после смерти мужа.
Что у вдовы может быть дороже детей?
Все село было взбудоражено этими событиями. Гадали, кто бы это мог быть? Ждали развязки. Но выследить Лису никак не могли. Однажды кто-то из дежуривших мужчин было схватил человека, подбрасывающего открытку, но тот выскользнул из рук, и догнать его не удалось.
Наносила визиты Лиса Патрикеевна, как правило, в сильную метель. В степном Алтае это не редкость. В один из таких буранов несколько мужчин одновременно пришли на дежурство. Попрятались кто где: кто в сарае, кто в дровенике притаился, кто в сенках. Отогревались дома по очереди – зима, долго на морозе без движения не просидишь. И вот когда время приближалось к двенадцати и уже подумывали закончить дежурство, один из «охотников» увидел из своего укрытия человека, осторожно идущего к нашему дому. Он периодически останавливался, оглядывался, по несколько секунд стоял неподвижно, как будто принюхивался к воздуху. На нем была шапка-ушанка, натянутая по самые глаза, и длинное черное пальто с высоко поднятым воротником. Он обошел вокруг дома, поднялся на крыльцо и стал что-то подсовывать под дверь. В этот момент крючок вылетел из петли и сильные руки вцепились в воротник незнакомца. Тот вырвался, бросился бежать, но дорогу преградил другой мужчина. Моментально подоспели еще двое, кто-то набросил ему на голову мешок.
Так с мешком на голове и завели охотники добычу в жарко натопленный дом. Сняли с головы мешок. Из-под сбившейся шапки выпали длинные, рыжие локоны. Перед присутствующими стояла перепуганная девушка. Это была папина ученица из вечерней школы Люда Еганова.
Она любила отца и приходила поздними вечерами посмотреть на его портрет. Портрет висел как раз напротив окон. Она забиралась на заваленку и поверх коротеньких занавесок смотрела на спокойное лицо ушедшего навсегда любимого человека. Казалось, он смотрит на нее. Она хотела выпросить портрет, но никак не могла решиться на встречу и все писала и писала письма, которые до смерти пугали маму.
Портрет ей мама не отдала, но они подружились. Людмила стала часто бывать у нас, играла с нами - детьми, пока мама хлопотала по хозяйству. Помню, как в какой-то вечер мы сидели за круглым столом под желтым абажуром, и она рисовала для меня журавля в тоненькой тетрадке в клеточку. Она отлично владела карандашом и даже сочиняла стихи.
***
Эта почти детективная история вызвала много пересудов в деревне. Кто-то жалел Лису Патрикеевну, кто-то осуждал, кто-то издевался над ее чувствами, но никто не одобрял ее столь странного поведения. Из Москвы приехала журналистка популярного тогда журнала «Огонек» с целью разобраться и восстановить справедливость в отношениях односельчан к девушке. В опубликованной статье зачем-то моя мать была представлена жестокой и бессердечной, а Людмила ни в чем не повинной жертвой.
Статья как будто подлила масла в огонь. Девушку начали травить. У нее и без того слабой здоровьем, страдающей вялотекущей шизофренией, начались сердечные приступы. Как-то летом ей стало совсем плохо, и она пришла в больницу. Мама работала медсестрой процедурного кабинета. Она уложила ее на кушетку и побежала за врачом. Когда они вернулись, Лиса Патрикеевна уже была мертва…
И лишь рыжие волосы, как живой огонь, горели на подушке.