Снег падал этой бесконечной ночью и я знал, что он тоже будет бесконечен.
Последние желтые листья, еще не успевшие смешаться со слякотной грязью и превратиться в мрачное коричневое месиво, стремительно исчезали под пуховой периной. Голые ветви деревье, похожие на скрюченные лапки мертвых птиц, провисали под натиском снега. Ветер налетал порывами, порой стряхивая с них белое покрывало, но потом затихал, будто впадал в легкую дремоту, балансировал на грани сна, в котором потоком тепла гулял по пышущим жаром летним полям, и яви, что стала нынче такой неуютной, такой жестокой и мрачной, хотя и в ней проглядывалось странное очарование.
В моменты, когда ветер спал, я мог разглядеть каждую снежинку. Действительно, все они такие разные, двух одинаковых не сыщешь… я бы хотел увидеть их все, но слишком быстро они комкались, прилипали друг к другу, словно страстные возлюбленные, будучи созданными холодными и бездушными, надеялись отыскать тепло в объятиях своих половинок. Потом ветер вновь налетал и эти прекрасные создания становились белыми молниями, быстрыми, злыми и хлесткими. В нижней части оконной рамы уже образовался толстый пушистый слой. К утру окно, наверное, заметет полностью. Но меня тут уже не будет. Да и наступит ли оно, это утро?
С трудом отведя взгляд от прекрасного и тоскливого зрелеща, я подошел к зеркалу. Там меня ждало нечто еще более тоскливое – седые волосы и борода, изрытое морщинами лицо и глаза, полные невысказанной боли. Глаза, хоть и были печальны, оставались единственным живым местом. Все остальное напоминало какую-то маску, лицо, вырезанное прямо изо льда каким-то не очень умелым скульптором, который то тут, то там хватал лишку.
Снегу все равно, как я выгляжу и сколько мне лет. Ветер будет обдувать лицо, даже не глядя на меня. Для зимы, что разыгралась этой ночью, я – лишь призрак, еще одна тень, которую она усыпет своей белизной. Не надев лишней одежды, я вышел вон из дома.
Холод я ощутил тут же. Вначале отреагировала кожа, а потом заныли кости. Не обращая на это внимания, я тронулся в путь.
От дома шла узкая тропа, которая через сотню метров раздваивалась, как змеиный язык. Я выбрал ту дорожку, на которой не было ни единого следа – даже редкие зимние птицы еще не успели оставить тут свои похожие на крестики отпечатки. Странная гордость заполнила сердце, на миг я ощутил себя почти что первопроходцем, пилигримом, что отправился в неизведанные края. Но те края я знал… я знал их в куда более добрые времена.
Сегодня со всех сторон на меня дышал холод. Голые деревья не могли защитить от ветра, я углублялся в лес, но холодные струи текли меж ветвей, проходили сквозь меня, оставляя острые льдинки в сердце. Темных древесных силуэтов вокруг становилось все больше, они напоминали старых друзей, что решили проводить меня в последний путь. Ноги утопали в снегу, ступней я уже почти не чувствовал, да и руки будто сковали стальные обручи. Дыхание вырывалось изо рта теплым паром, который тут же развеивался беспощадным ветром, замиравшим все реже – видать, распрощался с летними грезами, отдал себя своей новой владычице.
Белые хлопья сыпались, закрывая остатки черной земли, словно какую-то неприглядную грязь. Цепочка следов за мной быстро исчезала, ее заметало почти сразу. Да, вернуться назад будет трудно, почти невозможно… значит, можно остановиться. Лишившись последних сил, я упал на снег.
Холод окутывал меня со всех сторон. Он проникал в самую душу, заставляя ее трепетать и сжиматься. Я пытался успокоить ее, но она продолжала предательски дрожать, словно желая поколебить мою решимость.
Руки и ноги мои были раскинуты и я совершенно их не чувствовал. Лишь сердце билось в груди, билось сильно – сильнее, чем когда-либо. От этих пульсаций болели ребра… тише, тише, мой старый друг. Боль и страх – это ненадолго, а впереди – целая вечность. К чему же так страдать?
Я открыл глаза, не желая встречать темноту в темноте. А тьма все не наступала… снег сыпал, прилипал к ресницам, старя меня еще больше. Дрожь давно прекратилась, а теперь холод и вовсе ушел. Приятное тепло разливалось по всему телу…
Она не шла – она плыла, не оставляя следов, не марая девственный снежный покров. Она состояла из чистого искрящегося света и не было у нее в руках косы, не было голого черепа – лишь прекрасный белый лик. Она остановилась, наклонилась надо мной и я увидел слезы на ее ресницах. Когда она заговорила, снег словно ослабел, скрипящие от холода деревья смолкли и даже ветер замер – все они хотели услышать ее, каждый желал узнать правду, что предназначалась одному только мне.
Она произнесла всего несколько слов и столько в них было надежды, столько радости и счастья, что у меня самого выступили слезы… и тут же замерзли, когда ее холодные губы коснулись моих.