Если бы вы увидели мою маму, вы бы сильно удивились. Мы совсем не похожи внешне. Она и сама призналась недавно, что никогда не видела во мне себя. Ну знаете, как это бывает с родителями? Когда они смотрят на детей и умиляются: «Смотри, у нашего ребёнка мой подбородок, вот он бровь поднял точь в точь, как я, вот ухо почесал также». Хорошо, что она сказала это, когда мне тридцать, потому что в пятнадцать лет я очень хотела быть похожей на неё. Это я сейчас понимаю, что глупо было прятаться от солнца, потому что у мамы аристократично белая кожа, а у меня после первой вылазки из дома загар такой, будто я только что приехала с «Битвы за урожай». А тогда я тайком тёрла лицо щёткой, наносила толстым слоем отбеливающую зубную пасту и не знаю, каким чудом не додумалась использовать ещё и отбеливатель.
У меня нет родных братьев и сестёр, а у мамы было деревенское детство в семье из одиннадцати детей. Перед сном вместо сказок она рассказывала мне истории. Про быка по кличке «Мишка Бодучий», от которого мама и другие дети бегали по всей деревне. Я представляла, как маленькие, обязательно грязные и в шишках и ссадинах, дети рассыпаются по улице, одни успевают забежать за калитки, пусть и не своих дворов, другие бегут к озеру. Вот они стоят по плечи в воде и визжат, потому что Мишка Бодучий жуёт их разбросанную на берегу, одежду. Мама забежала в озеро так, за компанию, на самом деле она не боялась быка, она даже не боялась змей. Однажды она нашла на дороге раздавленную гадюку и решила напугать свою бабушку. Оставила змею на крыльце, притаилась в кустах чёрной смородины и крикнула: «Мария Евгееееенааааа!» Мария Евгеньевна, по маминым словам, самая строгая бабушка в мире, испугавшись, упала с крыльца и сломала ключицу…
В отличие от меня, мама очень постоянный человек. Например, она всю жизнь проработала на железной дороге. Помню, как в выходной день маму вызвали на работу, и ей пришлось взять меня с собой. И знаете, ни одна смотровая площадка пряничных городков Европы, ни одна крыша небоскрёба мегаполиса ещё не вызывали во мне столько эмоций, как вид из кабинки козлового крана, когда мне было четыре года. Я внимательно следила за тем, что, и как, она делает. Мама высовывалась из окна, что-то кричала и по очереди переключала контроллеры. Не уверена, но по моему их было три, контроллер хода, тележки и «вира-майна». Я решила помочь и дёрнула тот, что слева. Кран поехал. Нет, никто не пострадал, но клянусь, в тот день я повзрослела. А через два года на этом кране оборвался трос, и груз упал на человека. Мама рыдала так, что у меня случилась истерика, потому что когда тебе шесть, нет ничего страшнее убитой горем, матери. Успокоившись,я подошла к дивану, на котором она лежала и стала гладить по голове, мол, все будет хорошо. Уверена что мама не помнит, а вот я как сейчас слышу её резкое: «Я тебе не кошка. Не надо меня гладить». Не то чтобы я обиделась, но если вы захотите меня погладить, вы знаете, что я отвечу.
Я говорила, что у моей мамы миллион подруг? И каждая из них на всю жизнь отбила у меня желание заводить собственных. Тётя Света вечно жаловалась, что никак не выйдет замуж, когда она приходила – противно долго держала палец на звонке и зачем-то закрывала глазок, тётя Лариса всегда стучала, нервно и словно прямо сейчас за ней гонится её муж – кухонный боксёр. Но больше всех я не любила тётю Катю, которая на Пасху съедала у нас все куличи и больше еды любила разве что разговоры о всякой нечисти.
Было восемь вечера, или мне сейчас так кажется, что было восемь вечера, потому что мне было тогда восемь лет, в общем, вечером мама с тётей Катей куда-то ушли. Когда они вернулись, на улице уже стемнело. В дверь позвонили. Я была послушной девочкой и строго следовала инструкции: посмотреть в глазок, спросить «кто там» и только потом открыть дверь. Но на мой вопрос никто не отвечал. Я спросила ещё раз, они ещё раз нажали на звонок, после очередного «кто там», они переглянулись, и тётя Катя стала стучать в дверь кулаками, будто это я оглохла, а не они. Я подумала, что может быть в подъезде прячутся преступники, и молчание мамы - знак не открывать дверь, поэтому я не открывала до тех пор, пока мама не закричала: «Да мы это! Открой уже эту чёртову дверь!» Я схлопотала подзатыльник за то, что маме и тёте Кате пришлось нарушить обет молчания. Оказывается, они вычитали какое то гадание, где нужно было выбросить подкову в реку и не проронить ни слова до тех пор, пока не войдёшь в дом. Надеюсь, в трудные минуты, они не думают: «Эх, если б тогда все получилось с подковой».
Но есть у нас и одна общая черта. Мы обе любим носить пальто. Когда я была маленькой, мама не носила шуб, дублёнок или курток, ходила только в пальто. Мне это нравилось – в пальто она выглядела особенно женственной, и я должна была срочно стать такой же. Как-то раз я копалась в шкафу и все не могла понять, зачем мама хранит старье, которое уже не носит. Видимо, я сказала это вслух, потому что она ответила, что мода всегда возвращается. Конечно, дело было не в моде, но я тогда оказалась слишком бестолковой, чтобы это понимать. Закутавшись в её драповое клетчатое пальто, я возразила: «Что-то она долго к тебе не возвращается». Мама так на меня посмотрела, что, повесив пальто на место, я ушла смотреть телевизор. По первому каналу шёл документальный фильм про рок-н-ролл. Я не знала мэра своего города и даже президента, но я знала Элвиса. И, проплясав минут двадцать буги-вуги с воображаемым партнёром, я поняла, что как разбогатею, поступлю как он, обязательно куплю маме подарок, только не кадиллак, а козловой кран. Тогда это казалось гениальной идеей.
Не могу больше писать, нужно позвонить маме, рассказать как прошёл мой день, получить порцию любви и, может быть, даже воображаемый подзатыльник, стать немного увереннее в себе. Я только вот за что переживаю, если вы увидите мою маму и заговорите с ней, не рассказывайте, что вы знаете про драповое пальто, она не оценила эту шутку тогда, не думаю, что оценит сейчас.