Ужасно состояние, когда не поймёшь, что на улице творится. То ли ранняя весна за окном, то ли поздняя осень. Серость, слякоть, снег с дождём и ещё некоторые, убивающие наповал моменты. Если осень, то любимая пора всеобщего любимца, Пушкина. А как же? Умница, ведь, да и только! Прискачет на пару недель в свое обожаемое Болдино, увидит, листочки разноцветные падают и, всё… - любовь к осени проснулась. Как он там у себя пишет, мол, мухи не кусают и жары особой нет, значит, осень самое лучшее время года. Написал пару стихов, вперед, тут же мчится в родной Питер, шампань жрать и баб в тёплых кабинетах щупать!
Виктор Иванович перевернулся на другой бок и выпалил в спинку дивана, на котором соизволил почивать под влекущими, страстно дурманящими парами Бахуса: «Посидел бы тут с нами в дерьме по самые уши, да жижу поросячью из сараев деревенских по выгребал, вот и было бы тебе офигенное очарование»!
Всю ночь бросало то в жар, то в холод. Что только не забегало и не лезло в наглухо больную башку человека, ударившегося в очень продолжительный запой. Но наш герой собрался с духом, со всеми внутренними волевыми запасами и не впустил к себе в гости белок с чижиками, поставив прочный заслон на пути к неподкупному сознанию и верному здравомыслию. К утру бред сивой кобылы немножко поутих, но стал приставать Александр Сергеевич. Откуда он взялся, один Бог, только и ведает. И что самое интересное, этот Пушкин, наглый до опупения, обзывался разными словами, рожи дикие и страшные корчил, а иной раз даже пытался плюнуть.
Виктор Иванович повернул голову в сторону, затем посмотрел на потолок и удивился. Потолка, как такового не было, вместо него зияло отверстие, огромная дырища, страшно влекущая в бездонную небесную пропасть. «Гадский Пушкин, где ты взялся, скотина беспардонная»! – Успел сказать Виктор Иванович и…
Он исчез, навсегда…- несостоявшимся и никому ненужным поэтом, верящим в своё самопожертвование, которое выражалось в очередной стопке водки, придающей удивительно притягательное вдохновение.