В начале 80-х, в условиях «сильно» развитого социализма, промтоварный дефицит в Москве ощущался не менее остро, чем ранее в «недоразвитом». Особенно страдало подрастающее поколение, желающее модно и красиво одеваться. Периодически в продажу уже начали поступать некоторые импортные товары, но в очень ограниченном количестве, и доставались они рядовым покупателям, натурально, с боями.
В нашем Пролетарском районе преобладающим цветом являлся серый: серые дома, серое небо, серые лица «знатных людей района»! Совсем как в фильме «Дайте жалобную книгу», где герой Никулина рекламирует мужское пальто «Цвет самый ходовой, булыжный. Вся Москва носит!». Создавалось ощущение, что отечественная промышленность выпускала изделия только всех оттенков серого: серо-чёрный, серо-булыжный, антрацитовый и другие вариации: «Мы к ярким краскам не привыкли, одежда наша – цвет земли!». Утром, с боем влезая в переполненный трамвай, я начинал ощущать себя частицей переполнявшей транспорт серой массы, едущей на ЗиЛ. Выхлоп от большинства пассажиров валил с ног и требовал закуски.
Лишь однажды за первые пять лет поездок на службу я встретил в вагоне персонажа с гордо прикреплённым к пиджаку «поплавком» , абсолютно не стыкующимся с его внешним обликом, сильно отягощённым многодневным неумеренным употреблением. Протиснувшись поближе, я опешил: на лацкане, поблёскивая нержавейкой, красовалась летучая мышь. Искусно и тщательно выточенного зверька обрамляла по периметру чётко читаемая готическая надпись: «Университет жизни». Такие умельцы, выделяющиеся из толпы, встречались крайне редко.
Если в те годы молодой человек одевался модно - в джинсы и яркие, импортные батники, джемпера и куртки, то со 100% уверенностью можно было предполагать, что кто-то из его близкой родни трудится за границей.
Отец моего друга Коли «Куки» уехал в длительную командировку в братскую Монголию преподавать электротехнику в университете Улан-Батора. Первые же присланные папой чеки-сертификаты «Кука» по-честному пополам разделил со старшим братом Сандро. Прихватив меня в качестве советчика, исстрадавшийся по модному импортному прикиду, рок-музыкант Колька всю свою долю истратил в «Берёзке», приодевшись с головы до ног: джинсовый костюм «Super Rifle», клетчатый батник - писк моды и, конечно, хит сезона, «шузы» на платформе. Сандро же, купив себе такие же ботинки двумя размерами меньше (Колька был на голову выше и на три размера худощавей старшенького) остальные деньги отнёс на бега, завсегдатаем которых и являлся.
Спустя неделю мы с «Кукой» договорились с «герлами» ехать к ним на «флэт». После институтских занятий я дождался приятеля на Соколе, и мы на рысях ломанули к Кольке - ему необходимо было переодеться после работы. Отсрочку от призыва в ряды СА «Куке» обеспечивала служба дежурным сантехником на оборонном ящике. Влетев домой и наскоро ополоснувшись, «Кука» не обнаружил ни приготовленного батника, ни джинсовой куртки. Как сгинули! Чертыхаясь и проклиная неряху Сандро, вечно умудряющегося всё куда-нибудь забельшить, Колька напялил джинсы и видавшую виды дизайнерскую, но самострочную рубашку от Шуры Клей-на (нашего друга из Пищевого), влез в «шузы», и мы убыли на гулянье. Ему и в голову не пришло, что брат мог надеть его вещи, настолько разнилась геометрия их фигур.
Внезапно вернувшиеся родители хозяйки квартиры нарушили наши далеко идущие ночные планы, и мы вместе с подружками ретировались в «Кукину» малогабаритную двушку. Через полчаса после нас домой явился совершенно невменяемый Сандро. Как позже выяснилось, после удачного посещения бегов и не менее успешного гулянья в ресторане ипподрома. Его франтоватый вид поразил всех присутствующих – поверх беспартийных брюк свешивался край модного клетчатого батника, доходивший едва не до колен, верх модной рубашки лопался на изрядном животике Александра, а джинсовая куртка с закатанными до локтя рукавами не сходилась на груди сантиметров на тридцать. На праведное Колькино возмущение старший брат ответил достойным, ставшим впоследствии легендарным вопросом -утверждением «А ты мои носки одевал?!», чем окончательно закрыл тему и из последних сил проследовал в ванну, откуда немедленно послышался его мерный храп.
И хотя у нас с младшим братом проблем с джинсами и куртками не существовало (мы шили их сами себе и друзьям), то, что касалось изделий из кожи – полная «засада». Вошедшие в моду кожаные пиджаки классического стиля и удлинённые куртки – блайзеры стоили запредельных денег и являлись супер дефицитом даже в валютной «Берёзке». Лёгкая промышленность братских социалистических стран споро освоила выпуск изделий из кожзаменителя, которые сразу стали очень востребованными. Сокурсник Колюня путём неимоверных ухищрений «укупил» себе выдающийся блайзер из кожи, при ближайшем рассмотрении оказавшейся искусным ГДР-овским заменителем.
Мой приятель Валерка Нос-ов летал стюардом Аэрофлота по всему миру и являлся палочкой-выручалочкой во всём, что касалось заграничных товаров. Учитывая, что на привозимых вещах он делал основные деньги, не идущие ни в какое сравнение с 80-ти рублёвой зарплатой стюарда, а мне по-товарищески отдавал заказанное по себестоимости, я особо просьбами ему не докучал.
Но когда Валерка прилетел из Карачи в сногсшибательном кожаном блайзере, сидевшем на нём как влитой, я не выдержал. В пересчёте на рубли пиджак получался совсем недорогим, Нос-ов назначил цену «как для себя». Фигурой мы не разнились, так что примерка не требовалась.
Я не мог нарадоваться на привезённое вскоре чёрное кожаное чудо, только что не сдувал пылинки. И как назло – никаких мероприятий, куда бы стоило проветрить обновку. Внезапно позвонил младший брат, уже прослышавший об удачном приобретении: «У меня предстоит ответственное судьбоносное мероприятие. Хочется выглядеть! Дай пиджачок на вечер. Утром верну в целости и сохранности!». Отказать Борьке я никогда не мог, и, скрепя сердце, выдал блайзер, но попросил вечером, по возвращении домой, позвонить и доложиться о благополучном прибытии домой.
Ни с вечера, ни с утра долгожданный звонок не прозвучал. Не выдержав, рано поутру, по дороге на службу, я перебежал двор и позвонил в дверь родительской квартиры. Открыла опечаленная мама и со словами «Не знаю, что и делать. Опять вернулся за полночь и сильно не в себе!», - махнула рукой в сторону притворённой Борькиной двери.
В кромешной тьме угадывался на диване силуэт спящего мёртвым сном брата, прямо посередине комнаты перед письменным столом на стуле валялись скомканные джинсы, а на спинке висело что-то, отдалённо напоминающее куртку. Слегка отдёрнув штору, я обмер. То, что предстало в ярком свете лучей утреннего солнца, назвать кожаным блайзером категорически не представлялось возможным. Бесформенная хламида грязно-серого цвета, вытертая до дыр на локтях и спине, с наполовину оторванным воротником и без единой пуговицы, наводила на грустные мысли о весело проведённой вечеринке, окончившейся внутри вращающегося барабана, сплошь оклеенного наждачной бумагой, усиленной рашпилями особо крупной насечки в качестве рёбер жесткости.
Пока я, неспособный осознать произошедшее, собирался уже в животной злобе; гневной тирадой разбудить вероломного вандала, раздался совершенно трезвый весёлый хохот. Умирающий от смеха Борька, не в силах разговаривать, жестом указывал на дверцу стенного шкафа, за которой я и обнаружил свою совершенно неповреждённую обнову, аккуратно висящую на вешалке.
Отхохотавшись, брат произнёс как пароль «А ты мои носки одевал?!», сразу напомнив «Кукину» ситуацию пятилетней давности, после чего и я, ещё не окончательно успокоившись, скупо ухмыльнулся.
А мой замечательный пакистанский блайзер, к сожалению, долго не зажился. После участия в бурном «товарищеском недоразумении» на первом же праздничном мероприятии, свадьбе Нос-ова, где я выступал свидетелем, кожаный пиджак уже восстановлению не подлежал.