Она просыпается среди ночи, с трудом открыв глаза. Голова болит нещадно. Черт. Виной тому – не похмелье. Сегодня, очевидно, был приступ. Чертовы приступы. Круэлла до смерти их ненавидит.
Палец ползет по слегка согнутой спине Румпельштильцхена. Он поворачивает голову, улыбаясь. Осторожно берет ее за руку, и она щурится от света лампы, что он только что включил.
- Который час, дорогой?
- Почти пять утра, Круэлла. Поспи еще немного.
Спать? Ну нет уж! Круэлла садится на постели, потирая виски. Вот проклятье! Почему же этот кошмар настиг ее сейчас? Первый приступ при нем. Он никак не показывает этого, но она точно знает – приступ был. Он все видел.
Круэлла обнимает его за плечи, целуя небритые щеки.
- А если я не хочу спать, дорогой?
Конечно, он все понимает. Ослабив пальцы, выпуская ее руку из своих ладоней, он опускается на постель рядом с ней, и осторожно ныряя одной ладонью под ее рубашку.
- Ты совсем худенькая. Так нельзя.
Приблизив лицо к его губам, Де Виль лукаво улыбается:
- Будешь откармливать меня завтра в ресторане, дорогой. А пока я проголодалась. Утолишь мой голод?
Он отвечает ей лукавой улыбкой, продолжая ласкать ее соски и живот более настойчиво. Круэлла уже стонет, потому что, черт возьми, этот мужчина действует на нее совершенно гипнотически. Стоит ему лишь взглянуть на нее – и она становится чертовой сентиментальной сукой, о том, что происходит всякий раз, когда он к ней прикасается сложно описать словами, существующими в любом человеческом языке.
Его ладонь наглеет, бросается в атаку ее межножья, сладко терзая его, пока вторая рука бессовестно сжимает ягодицы. Круэлла мечется на кровати, сильнее разводя ноги, хотя вряд ли он нуждается в пояснениях того, как сильно сейчас она хочет его внутри. На миг оторвавшись от поцелуя, Румпель качает головой: о нет, он не будет исполнять ее маленькую (не) скромную просьбу, пока она не останется на его пальцах. Темп, заданный им, так быстр, пальцы столь настойчивы, что она взрывается с каким-то восторженным вскриком, переросшим во всхлипывание. Она кладет руку на потный лоб, бессознательно запуская пальцы в волосы. Нужно передохнуть, она готова умолять хотя бы несколько минут перерыва, но, конечно, он никогда никого не слушает. Тем более, своих женщин. Потому, когда Голд ныряет между ее ног, а его язык вторгается ей в пах, в мокрый центр женского удовольствия, она до крови кусает губы. Только для того, чтобы не завизжать от счастья и удовольствия. Впрочем, уже через несколько секунд она понимает, что, обладай даже железной силой воли, не смогла бы удержаться от этого. От ее счастливого, долгого крика способна, наверное, проснуться половина города, но когда это ее волновало? Его поцелуй, что он тут же ей дарит, носит ее вкус – горьковатый и немного ядовитый. Такой же, как и она сама.
Впрочем, Круэлла не может оставить его без положенной ему порции удовольствия. Нет, она не поступит так с ним.
Потому, едва только он снимает брюки вместе с трусами, Круэлла подтягивается ближе, закидывая ноги ему на плечи, наконец, предлагая осуществить то, чего желают они оба.
Наверное, она никогда бы не смогла описать последние мгновения перед оргазмом. Она их вечно забывает. То, как они буквально катались на постели, знают лишь смятые простыни. Чем быстрее он движется у нее внутри, тем быстрее она двигает бедрами, срываясь со стона на крик, а затем на свое ставшее уже привычным, всхлипывание. Вонзившись зубами в ее шею, в тонкую жилку, покрытую родинками, он взрывается, стиснув зубы, и остается в ней. Откинувшись на подушки, Де Виль пытается вспомнить, когда она в последний раз принимала таблетки. Ведь они были ей не нужны с тех пор, как они с Голдом расстались. Впрочем, к черту. Она не хочет сейчас думать об этом.
- Я скучал по тебе, дорогуша.
- А я нет – капризно заявляет она, все еще пытаясь что-то сделать со своими всколочеными волосами. – Я все еще злюсь на тебя, дорогой.
- Ты невыносима, Круэлла – впрочем, довольная улыбка на лице Голда означает, как минимум, что ему это нравится. Его пальцы находят ее руку и осторожно обвивают ее. Круэлла не проявляет особенной радости, но и не противится.
Вероятно, их отношения никогда не будут обычными. Она бы хотела, чтобы они были такими же, как у всех. Странное и даже дикое желание, если учесть, что она не выносит обыденность в любом проявлении. Да и не созданы великий Темный маг и великая злодейка для обычной жизни. Но есть то, что слишком даже для нее. Было слишком, когда она била его букетом принесенных им же цветов, когда они продолжили баттл подушками, переросший в безумный, страстный секс, когда потом спустились в ресторан при отеле, где Круэлла, наконец, смогла нормально поесть, и бесконечные подколы друг друга, шпильки в адрес друг друга. У них никогда не было спокойной жизни. Кто-нибудь из них вечно все портил. Преимущественно, Румпель, потому она всегда считала его говнюком, даже во время слабых попыток исправиться.
- Все еще считаешь меня дерьмом, дорогая? – усмехнулся Голд.
Да, и даже не думай, что это однажды изменится – самодовольно улыбается она.
Они просто признавались друг другу в любви таким образом. Как некоторые супруги называют друг друга дурацкими ласковыми прозвищами.
Видимо, он не намерен спорить, за что она ему очень благодарна. Просто поворачивается боком, принявшись гладить ее лицо и щеки. Он притащил сюда серьги, которые подарил ей в тот вечер, когда Белль сообщила о своей беременности. Это вызвало ее гнев, проявившийся в хрустальной вазе, брошенной в его голову, но разбитой об стену, потому что он, как всегда, исхитрился увернуться. Кажется, потом она колотила по его груди, крича что-то о собственной боли, она не помнит. В конце концов, после череды долгих поцелуев, изысканных словесных извинений и уверений в том, что она нужна ему и он ее до чертиков любит, Румпелю удалось уговорить ее надеть серьги. И теперь он просто забавлялся ими, впрочем, покусывая иногда мочку уха.
- Пойдем прогуляемся, Круэлла? – ласково предлагает он. – Погода чудесная, поедим мороженное, если хочешь. Ты ведь его любишь?
Конечно, любит. Иногда она думает, что маленькая девочка, лишенная радостей жизни мерзкой матерью все еще живет в ней, хотя прошло уже столько долгих и безумных лет. Но некоторые вещи остаются неизменными. Она все еще любит музыку, обожает гламур и жить не может без чертового эскимо. Обделенная им в детстве, глупо пытается наверстать эту потерю сейчас.
Она встает и направляется в душ, прихватив халат. Сегодня она не задерживается, не тратит время на банные процедуры. Он так же спешно моется, оставляя ванную комнату как раз тогда, когда она надевает чулки, а затем платье. Из душного номера они не просто выходят, это больше похоже на побег. Круэлла хорошо знает его, еще лучше – себя, прекрасно понимая, что до самого утра им не уснуть и они будут сидеть в каком-нибудь кафе до самого его закрытия, а потом облюбуют лавочку, чтобы снова бросаться колкостями друг в друга. Идеальное свидание. А ведь если разобраться, таких свиданий было всего два, включая это, и оба – совсем недавно, уже в Сторибруке. Эх, проклятая ненормальная жизнь! Видимо, никогда им не научиться обыденности хотя бы в отношениях друг с другом.
Город Большого Яблока накрыл хмурый вечер, впрочем, воздух довольно теплый и Круэлла не зря остановилась на легком манто. Сквозь кожу перчаток она чувствует легкое прикосновение его сухих пальцев. Она давно уже перестала следить, где они, по сути, ей абсолютно плевать, куда они забрели, потому что они вместе. Она привыкла следовать за Темным, даже если они играют в гонку на опережение. Он был достойным ее во всем – делил с ней Тьму, был идеальным соперником и восхитительным любовником, хорошим другом и опаснейшим врагом.
То, чего она ждала от бурной жизни, воплощал он целиком и полностью. Потому она не обращает внимания ни на что вокруг, разве что глаза слепят огни, мириадами рассыпающиеся в ночи. Эскимо вкусное, Круэлла с наслаждением ест мороженное, наплевав на то, что это уже вторая порция. За столько лет, что они с Голдом знакомы, она уже привыкла, что он видел те ее стороны, которые не видел никто. Они ему хорошо знакомы, так к чему скрывать от него их, или ненавидеть его за это? Наверное, это нормально, ведь и ей Голд знаком таким, каким не знаком никому другому.
Первые звезды, сияющие в небе, означают начало ночи. Очередная ночь в Нью-Йорке. Очередная ночь, позволившая ей определить, что ее состояние на протяжении последних восьми недель было вовсе не свободой, а просто тягостным одиночеством. Она могла называть это как угодно, суть не менялась. Она загнала себя в клетку, была одинока и просто не могла снова почувствовать прекрасный вкус города, который так любила всегда. Свободу, как ни странно, она обрела только рядом с Голдом, в его руках, одна из которых обвилась вокруг ее талии сейчас.
Круэлла удивлена своим мыслям, но больше их не боится. Все, наконец, должно быть по-другому, иначе. Они слишком измучили друг друга за все годы знакомства. Терпения и сил доставлять друг другу еще больше проблем и мучений нет ни у нее, ни у него. Хватит. С этим пора заканчивать. Но для этого, кажется, ей нужно спросить у него о ее главном демоне.
- Дорогой, я кричала во сне?
Он обращает на нее взгляд. Задумался, сказать ли ей правду, или солгать. Она усмехнулась. Без эмоций, без драмы. Значит, у нее снова случился кошмар, ночные истерики вернулись. Что ж, она знала. И все-таки она хочет услышать ответ. Ей нужно его подтверждение.
На его лице – сомнения, которые она спешит развеять:
- В твоих интересах сказать правду, Румпель.
- Да – сомнения мгновенно сменяются почти вселенскими страданиями, когда он снова смотрит ей в глаза. Он берет ее за руку, пытаясь сказать еще что-то, но Круэлла лишь качает головой: не стоит. Она поняла все, что хотела, узнала все, что ей было нужно знать от него на этот раз.
Ей снова снятся кошмары? Она пока не уверена. Один дурной сон ничего не значит. Хотя от того, что он приснился вообще, хорошего мало.
Голд сконфужен, тяжело дышит, повесил голову. О нет. Она задала этот вопрос вовсе не для того, чтобы посеять грусть. Хватит между ними грусти! Потому, улыбнувшись, Круэлла вновь скользит ладонью в его ладонь, выбросив обертку от мороженного в мусорный бак, мимо которого они сейчас проходили. Коротко поцеловав его в лоб, она показывает, что разговор закончен.
К счастью, Румпель в этот раз не стал с нею спорить. И это не может не радовать.
Она очнулась. Обнаружив себя взятой в охапку его объятий, подавлено стонет. Голова снова раскалывается так, будто ее били молотком. Гул отдается в виски. Она трет лоб, напрасно пытаясь прийти в себя. Ей не просто холодно, ее бьет озноб. Судорожно вздохнув, она принимает протянутую Голдом таблетку, проглатывая ее. Попытка запить лекарство водой провалена: вода истошным кашлем и рвотой выходит из ее желудка прямо на постель, вместе с лекарствами. Ее бьет озноб.
Она все еще дрожит, когда до нее, наконец, возвращается способность понимать хоть немного, что происходит. Это был только сон. Она видела дурной сон, в котором они с матерью поменялись местами. Мадлен убила ее в этом сне, и любовалась ее трупом. Ей хотелось сказать, что это неправда, невозможно, что так не может быть, и она жива. Но язык просто к нёбу прилип. А дальше – забвение, словно черная пропасть, захватило ее сознание и очнулась она уже на руках у любовника, протягивающего ей воду и успокоительное.
Она все еще дрожит, когда, покрепче взяв ее в плен своих объятий, Голд снова опускается на постель. От мягких прикосновений к ее коже и теплых поглаживаний спины она вздрагивает. Она не узнает собственного голоса, когда не просит, нет – приказывает ему:
- Завтра мы возвращаемся в Сторибрук, дорогой.
Он ничего не отвечает, совсем никак не реагирует, кроме как бросив на нее короткий, ничего не значащий взгляд. Тем не менее, в нем Круэлла читает сомнения.
- Не говори мне, что ты об этом не думал.
Он качает головой, будто не верит, что она могла произнести эти слова. Конечно же, он думал и знает, что ей об этом известно. Он не может оставить магию, не может отказаться от нее. Там его дом. Впрочем, с уст его слетает совсем другой вопрос:
- Почему?
И, почти ни секунды не думая, Круэлла отвечает единственно возможное, единственное, что считает правильным:
- Там наш дом, Румпель. Мы едем домой.