Она стоит у маленького окошка тюремной камеры, но не смотрит в него. Она все уже видела. Ей не интересно. Спиной она чувствует сосредоточенный взгляд Свон, сверлящий ее и готовый проткнуть насквозь, но не спешит оборачиваться. Просто смотрит куда-то вверх, бесцельно, держа руки так, как держит обычно сигарету.
- Круэлла! Ты молчишь, а я пришла поговорить,
Она медленно оборачивается. Изогнутая в удивленном полукруге бровь, да едва заметно опустившиеся вниз краюшки губ – вот и вся ее реакция. Она даже не смотрит на Эмму. Что смотреть? Она ее сто раз видела. О чем говорить? Не о чем. Она уже все ей сказала и была уверенна – преступника так и не найдут.
Впрочем, один вопрос Круэлла все же задает - из чистого любопытства:
- Сигареты принесла, дорогая?
- Вообще-то здесь нельзя, - Свон воровато оглядывается по сторонам, - но – вот.
Одна пачка, только одна, завернутая в плотную ткань платка, делает Круэллу гораздо более счастливой, чем еще мгновение назад. Глаза ее буквально воспламеняются счастливым огнем, цепкие пальцы выхватывают пачку, достают из нее сигарету и, прикурив от принесенной так же Эммой зажигалки, она с наслаждением затягивается. Пачка сигарет – и счастье обеспечено. Ничто не может быть лучше.
- Спасибо, дорогая, - она затягивается снова, теперь еще глубже, прикрывая глаза от почти накатившего на нее оргазма, - как вовремя ты вспомнила свое бурное криминальное прошлое.
Круэлла снова отворачивается и глядит куда-то вдаль, только теперь из ее рта плывут клубы дыма.
Эмме хочется ее разговорить, заставить произнести хоть слово, издать хоть один звук. Не потому, что она жаждет самого разговора. Потому только, что, если Круэлла не признается в содеянном, или хотя бы не поможет с расследованием, если еще раз не изложит свою версию событий до самых мельчайших подробностей, ее посадят. Суд должен состояться через неделю, Круэлла рискует лишится самого важного для себя, что наиболее ценит – свободы, и Эмме крайне важно сейчас помочь Де Виль бороться за себя, как сама Круэлла помогала бороться ей, когда она была Темной. Но Круэлла не борется, а Эмма не знает, как ее попросить, что потребовать, как заставить.
Она встает, подходя к Де Виль. Решительно сложив руки на груди, чувствуя локтями, укрытыми только тонкой тканью свитера, защитное тепло красной кожаной куртки – своего талисмана – Эмма твердо произносит:
- Слушай, я понимаю, каково тебе сейчас. Я была отвергнута почти всю свою жизнь. Недавно так же пережила полное одиночество. Но ты не можешь вот так сдаться, Круэлла. Послезавтра суд и…
Резко поднятая, как для удара, рука заставляет Эмму замолчать:
- Хватит! – ледяным тоном обрывает ее Де Виль, все так же смотрящая в одну точку. – Меня достал этот разговор. Уходи, дорогая. Иди вон лучше, воспитывай сына, или сегодня очередь Реджины? Тогда займись сексом со своим пиратом, дорогая. Все равно полезнее, чем здесь со мной разговаривать.
- Если ты так хочешь – подергивает плечами бывшая Темная. Бросив еще один долгий, сосредоточенный взгляд на Круэллу, Свон шагает к выходу. Но уже около самых дверей, когда остается лишь постучать, чтобы выпустили, возвращается.
От ощущения ее пальцев, оказавшихся довольно цепкими, на своем плече Круэлла вздрагивает. Но по-прежнему не считает нужным реагировать словесно и все так же безотрывно пялится на стену.
- Говори со мной! – это звучит не почти как приказ, нет. Это и есть приказ. Тон Спасительницы, больше напоминающий команду для дрессированной собаки, что вдруг перехотела слушаться хозяина, смешит Круэллу. Она даже снизошла до того, чтобы повернуться, наконец, и посмотреть в глаза своей визави.
- Что мне еще сказать тебе, дорогая, если я уже и так все сказала пару дней назад? – сигарета добавлена, изголодавшийся по табачному дыму организм отчаянно требует новой дозы никотина, и Круэлла сильнее сжимает зубы, стараясь дышать как можно более ровно – у нее мало, ничтожно мало сигарет. Приходится об этом помнить.
- Правду – спокойно отвечает Эмма. – Ты действительно абсолютно никак не причастна к убийству Белль?
Круэлла нервозно хихикнула:
- Говорят, у тебя есть дар чувствовать, лгут тебе, или нет. Так где же этот дар, дорогая? Или его в природе не существует, это все сплетники виноваты? Покажи мне, что ты можешь, я жду.
Эмма опускает голову, облизав губы:
- Я почти уверенна, что ты не лжешь и убила не ты. Если бы все было иначе, меня бы здесь не было. Я пытаюсь помочь тебе, спасти. Но ты молчишь. Говори со мной, Круэлла. У тебя наверняка есть версии того, кто это сделал. Должна быть хоть какая-то версия, раз уж ты так хорошо указала на ошибки, которые допустил убийца. Послезавтра состоится первый суд, но у нас пока еще есть немного времени, чтобы помочь тебе. Только вот ты не хочешь этого. Как будто специально решила себя уничтожить.
- Я? – притворно удивляясь, Круэлла тычет себя в грудь, - ну что ты, дорогая, что я могу? У нас расследованием преступлений полиция занимается. Так вот и делай свою работу, будто бы я мешаю.
- Ты должна мне помочь. Поговори со мной, тебе это больше всех нужно! - снова и снова повторяет Эмма, точно зная, что это не подействует.
И правда – Круэлла снова не высказывает никаких эмоций. Только крутит в руках новую сигарету, что только что вытащила из пачки, впрочем, затем кладет ее на место. Передумала курить.
Минута в молчании, другая, третья. Нет, Эмма не собирается сдаваться, ей нужно, чтобы Круэлла заговорила – не ясно пока и самой, зачем она так этого желает, но инстинктивно чувствует, что это поможет. Ей нужно услышать, как Круэлла отвечает на ее вопросы, только тогда она уйдет.
Круэлла действительно в следующую же секунду выходит из своего оцепенения, но совсем не для того, чтобы разговаривать. Она слишком уж резко и рьяно топает по крохотной камере, почти мечется, а потом, так же внезапно успокоившись, садится за стол, положив ногу на ногу.
- Поразительно, дорогая! – она удивленно смеется, хотя, этот смех скорее, горький, насмешливый, чем веселый. – Я не перестаю удивляться этому городу. Здесь почти каждый день кто-то кого-то убивает у всех на глазах, но показательное избиение младенцев устраивают только в отношении меня. Я думала, я одинока в своей тотальной ненависти к городу, но теперь вижу – он отвечает мне взаимностью. А все потому, что я не из героев и не записалась в сестры Христовы. Удивительно, правда: ты можешь резать людей, грабить их, совершать налеты, жечь леса и деревни – и тебе ничего не будет, кроме статуса неприкосновенного, а можешь всего лишь отправить на тот свет мамашу и трех папаш, да пустить пару тысяч жалких тварей на шубки, но не каяться, и будешь презираема и ненавидима всеми. Справедливость – превыше всего, не так ли?
- Ты просто не хочешь использовать свой шанс. Я хочу, чтобы мы поговорили. Чтобы ты рассказала мне еще раз в деталях, о чем вы разговаривали с Зеленой, и какие у тебя догадки насчет возможного убийцы. Я хочу, чтобы ты помогла мне помочь себе. Неужели ты не понимаешь, в какой сложной ситуации оказалась? Так помоги же себе сама, если не хочешь остаток жизни провести за решеткой! Поверь, Круэлла, тебе там не очень понравится! Говори! Говори со мной! Скажи мне хотя бы, кого лично ты подозреваешь в убийстве, я знаю, что у тебя есть подозрения. Мне нужно знать, Круэлла!
Круэлла откланяется назад, будто сидит в мягком кресле, а не на жесткой скамье в тюремной камере, и, выстукивая пальцами странную мелодию, почти по слогам произносит:
- Если ты хочешь очистить свою совесть за то, что однажды меня убила дорогая - успокойся. Мы в расчете. В помощи я не нуждаюсь. Оставь меня в покое, нам не о чем разговаривать. Уходи.
И до самого того момента, когда Эмма закрывает дверь камеры, выходя за порог, как ей видно, Круэлла не двигается и не открывает глаз.