предыдущее - http://www.proza.ru/2017/03/26/964
- Смотри-ка, как ты отвык-то от нас…, - мать засмеялась. – Ну, гляньте на него, за две недели от своих отвык совсем… Ладно, иди тогда поспи. Ступай, - мать потрепала меня по волосам. – Ступай к Веруське на диван, там хорошо у неё. А ты не лезь к нему, - обратилась она к дочери. - Дай отдохнуть человеку.
- А я ему хотела принцессу показать…
- Принцессу обязательно, - сказал я непреклонно, уже еле ворочая языком, - я ради принцессы полгорода протопал. Семь пар сапог истоптал… Семь посохов или чего там ещё… в общем, изломал… Ну вот, правда, дракона не завалил, не попался мне дракон.
Я хорошенько потянулся, с трудом поднялся, ещё раз растянул спину.
- Пошли, Вероника Юрьевна…. – я сгрёб сестрёнку подмышку и потащил её из кухни.
Мы вошли в боковую комнатку, и я плюхнулся на диван совершенно сонный, с трудом тараща глаза на окружающее. Здесь уже всё было по-новому.
Нет, мать всё-таки молодец: бывшая бабушкина келья, темноватая, тесная и, на мой взгляд, совершенно бесперспективная, преобразилась неузнаваемо.Старенькую мебель переставили, и сейчас всё выглядело непривычно с новыми обоями и новыми занавесками – светло и весело. Сразу видно, что здесь теперь обитает ребёнок, и этот ребёнок – девочка: кругом куколки, ленточки, пушистые игрушки, на углу старого шкафа - красивая сумочка с чешками для танцев, на стене на вешалке – розовое танцевальное платье с широкой юбочкой, кругом цветные книжки, цветные карандаши, цветные тряпочки, на свежепокрашенном полу новый светленький ковёр… Ну, правильно, на ковре она и валялась по привычке, а полы тут холодные, дом-то старенький… Вот оно и прохватило… Хорошо, хоть бронхит не заработала…
- Значит, план такой, - сказал я, укладываясь на диван. - Я ложусь спать. А ты мне рассказываешь про свою принцессу.
- Как же ты услышишь, если ты будешь спать! - резонно возмутилась сестрёнка.
- Не-ет, как раз я всё хорошо услышу, - уверил я, - я так больше пойму. Во сне всё лучше усваивается. Во сне человек больше воспринимает. Чем больше спишь, тем больше знаешь. Знаешь, как в Америке учатся? Все студенты спят на лекциях. Представляешь?
- А подушки? - Она недоверчиво засмеялась.
- Подушки… подушки им учебные заведения выдают. Ну, давай, альбом. Показывай, пока я не уснул. Как принцессу зовут?
- Передоза…
Я закашлялся.
- Как??
Мать зашла в комнату, и мы засмеялись с ней вместе.
- Мда, - сказал я, отсмеявшись и откашлявшись, - хорошо, что вы у меня есть. – Без вас было бы мне не так смешно на свете жить…
- Славка.., - мама села рядом, посмотрела виновато, положила свою руку на мою, - сердишься на нас…
- Ой, мамулик, - я вздохнул. – Не начинай, а… Давай уже хватит?
- У меня душа болит, - сказала мать тихо. – Не хочешь ты нас простить… Не хочешь понять…
- У меня тоже душа болит, - сказал я. – Поэтому давай забудем всё. Чтобы ничего не болело.
- Я хочу, чтобы ты нас понял, - сказала мать. – Когда понимаешь – прощаешь.
- О, господи… - я безнадёжно вздохнул, понимая, что от разговора не увернёшься. - Слушай… ну понял я уже всех…
- Все тогда решили, что так будет лучше…
- Ну, так это вы решили, – не выдержал я. – Мне вот интересно: вы меня в армию спихнули, а что вы при этом думали? Вот Славка вернётся, узнает всё, и что - он нам всем спасибо скажет? В ножки покланяется? Мне просто интересно. Вы о чём-то всё-таки думали? Вот ты, мать, о чём думала?
- Я думала, как судьбу твою спасти. Думала: придёшь взрослый, всё поймёшь. В институте восстановишься, всё хорошо будет.
- А, вот как, - сказал я. – Очень возвышенно.
- Но что нам делать было? Что мне-то делать было?
- Вообще-то сообщают людям. Договариваются как-то. Интересуются, что человек думает сам… Ладно, - сказал я с безнадёжностью, - дело уже прошлое. Как вышло, так и вышло. Сделали и сделали. Что мне теперь на вас, всю жизнь крыситься?
- Ты с Костей не разговариваешь, с Любой не разговариваешь, с Петром тоже… Ни с кем не общаешься… Полина жалуется…
- Уж ей-то чего жаловаться? Она меня в любой день увидеть может.
- Говорит, не общаешься ты с ней.
- Ма, я вообще-то на работе там. Я вообще-то дело делаю. А не бегаю поминутно общаться неизвестно зачем.
- Ну, всё равно, видно же отношение…
- Да, нормальное у меня отношение! – воскликнул я, закипая. – Ну, мне что, в объятия всем кидаться ежедневно? Живу и живу. Отстаньте от меня, а?
- Просто все хотели тебе хорошего…
- Ой, ну хватит! - Я поднялся раздражённо и сел. - Надоело мне это слушать! Два месяца уже мочало это жуётся… Мне что сейчас делать? Ты чего от меня ждёшь? Чтобы я всем письма писал с объяснениями в любви?
- Ты к Петру на день рождения не пошёл… за столом у него не посидел…
- Слушай, ну мне уже просто эти ваши дни рождения поперёк горла встают. Каждый месяц чей-то день рождения, а то и два раза в месяц, и каждый раз вся когорта собирается, как на фронт… Из дома в дом, из дома в дом... Ну, сколько можно за столами сидеть, так всю жизнь можно просидеть за столами и пропеть «Черемшину». Дайте мне пожить так, как я сам хочу. Хватит вокруг меня круги нарезать. Мне двадцать два года, Эдисон в 22 года был уже изобретателем, у него уже был первый патент. В моём возрасте, понимаешь? Карпов к моему возрасту - гроссмейстер мирового уровня. Пушкин в 22 года уже придумал своего "Евгения Онегина" - и придумал его, между прочим, у нас, в Крыму! А я в свои 22 года должен с вами ходить по домам и петь песни за столами. Потому что дядя Петя обидится.
Мать попыталась что-то сказать, но меня уже понесло. Я встал с дивана.
- Всё, мама, - я внушительно повернулся к матери, увидел, как глаза её потемнели, но мне уже было всё равно. - Всё! Кончилось у твоего сына детство! Причём, давно. В восьмом классе. Сама знаешь. А в девятом оно у меня во второй раз кончилось - когда вот эта шкода родилась, - я показал на Веруську, притихшую в уголке. - А в десятом классе у меня уже любимая женщина была. И всё ты прекрасно сама знаешь, мама. И дайте вы мне нормально дышать. Занимайтесь своими делами, а не моими! Своими! У тебя вон, дочь малолетняя, ты за ней, давай, следи. Чтобы она босиком по холоду не бегала. И чтобы она тебе в седьмом классе замуж не выскочила!
Я сердито замолчал. Это был, конечно, запрещённый удар. Мать отвернулась. Вздохнула, поднялась, шагнула к дверям. И сразу словно меньше ростом стала. Я угрюмо смотрел ей вслед, закусив губу. Зря я так всё-таки ... Ну, вот сколько раз себя учил сдерживаться…
Она вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Теперь вот придётся идти извиняться, объясняться… Чёрт, ну почему родители так устроены, что вечно себя виноватыми перед ними чувствуешь, хотя ты ни в чём не виноват!
Я плюхнулся на диван и хорошенько пнул кулаком валик. Потом чертыхнулся, сложил руки на груди, сердито задрал ногу на ногу. Сон прошёл окончательно.
В комнате какое-то время стояла тишина. Потом Веруська подошла и тенью встала рядом. Маленькая, тоненькая, с трогательно закутанной моим шарфиком шейкой.
- Научи меня так ногу класть, - сказала она тихо, глядя исподлобья. – Так красиво… как в кино…
Я засмеялся.
- Эх, золото ты моё самоварное, - я подтянул её к себе, пригладил растрёпанные кудри. – Одна ты меня понимаешь. Научу, конечно. Давай, тащи сюда свой дом. Сейчас мы с тобой так всё приклеим, не отдерёшь…
----------------------------------
продолжение - http://www.proza.ru/2017/04/08/1891