Так уж случилось, что из-за болезни сынишки пришлось нашей семье пожить два года на маленьком, затерянном среди уральских лесов хуторке Шулаи (местные жители называют такие крошечные деревеньки «починок»). Выбрали мы это место не случайно: профессор-аллерголог советовал пожить с ребенком в тех краях, где родовые корни его матери. Наш сын к пятилетнему возрасту забыл вкус ягод, меда, конфет, яиц, рыбы; сыпь и мокнущая экзема не проходили, современные медицинские препараты не помогали. Вот тогда мы и решились переселиться в уральскую глубинку.
Здесь, в бывшей Пермской губернии, жили когда-то мои прадеды, и я с детства много слышала от бабушки о раздольных уральских просторах, студеных реках, богатых малиной и грибами лесах, но побывать здесь раньше не привелось. Если бы не сохранившиеся в памяти фамилии родственников, нам бы не продали дом в Шулаях, так как живут здесь кержаки-старообрядцы, которые ревностно охраняют свою общину от влияния современного безбожного мира.
Когда мы приехали в деревеньку, там проживало семь человек: четыре старушки, два молодых парня и 90-летний старичок (его в шутку называли «Король Шулаев»; он прошел две войны, не раз был ранен, но и в старости вел большое хозяйство).
Поселения кержаков появились на западных границах Перми Великой во времена правления Петра I, когда бежали от церковных реформ из Центральной России приверженцы старой веры – последователи Аввакума и Морозовой. В эти годы и основал Шулай небольшой починок; со временем к нему присоединились семьи Мошевых, Мальцевых, Красносельских (фамилии многих оканчиваются на «их» потому, что пришли староверы из деревень Мошево, Мальцево или Красноселье).
До сороковых годов была здесь большая деревня, но война многих вымела с родных мест – кто погиб, кто остался в чужих краях. При нас пришло в деревню письмо из Франции. Писала его француженка – жена одного из шулаевцев, который после фашистского плена остался на чужбине. В послевоенные времена многих переманила легкая городская доля. Некоторые переехали на центральную усадьбу совхоза, в село Сепыч, поближе к месту работы и учебы детей. Только истинные кержаки, крепко держащиеся своих традиций и веры, остались жить на починках.
Поселения кержаков в отдаленных районах Пермской области – это, наверное, последние общины, так ревностно сохраняющие свою веру. И потому сюда часто приезжают, не пугаясь большого расстояния и размытых глинистых дорог, сотрудники областного, а иногда и московских музеев. Встречали недавно в селе Сепыч группу старообрядцев из Америки.
Всем хороши эти встречи, но зачастую тянется за ними шлейф криминала. Одна из московских ученых дам выманивала у местных жителей старинные книги, обменивая их на новые издания. Некоторые работники за бесценок скупали старинную утварь. Сразу после отъезда одной из подобных экспедиций произошла трагедия. Пришедший из заключения внук, живший у своей бабки, вдруг понял, что старушкины иконы и книги имеют огромную ценность, и есть люди, которые их могут купить. Ночью он решил их выкрасть, но старушка проснулась и попыталась помешать, ведь для нее эти иконы и книги – святыня. Закончилось все непоправимой бедой.
После этого случая даже у нас в Шулях дома стали закрывать на замок, а не на палочку, как это делалось испокон веков. Большого богатства, по городским меркам, нет у общинников, но старинные вещи и небольшая пачка сотенок на полочке всегда найдется. Пенсию здесь почти не тратят, живут натуральным хозяйством, а излишки продуктов продают на рынке в селе. Сбережения свои чаще всего детям в город отправляют, считая, что там тяжелая жизнь. У дедушки деньги как-то раз мыши погрызли. Достал дедок их пересчитать, глянул, а углы пачки съедены распроклятыми грызунами. Пришлось сыну соседки ехать в райцентр менять «обглоданные» купюры.
Богослужениями у староверов кержаков управляет духовник или духовница (священников у них нет). По большим праздникам сходятся из окрестных деревенек богомольцы, и все вместе поют каноны. Довелось и нам побывать на таких сходах. Не раз мы были и на отпевании усопших. За два года нашей жизни в Шулаях были похоронены три ее жителя: две бабушки и старичок «Король Шулаев». Отходили они тихо, без агонии, будто глубоко засыпали, желая наутро проснуться в другом, лучшем мире. У каждого на чердаке были припасены высушенные оструганные доски для гроба, наткан холст для савана, а в горнице стоял сундук с платками – для раздачи на помин души. Приготовлены были и сорок свечей из натурального, пахнущего медом воска.
Старушки пели заупокойную всю ночь, лишь под утро прилегли на часок. А с рассветом опять продолжили, до самого выноса гроба. Откуда в этих сухоньких изработавшихся тельцах такая сила?! Во время поминок (и любого другого застолья) каждый приносил свою личную чашечку. В нее накладывали сначала шти – так называется каша из перловой крупы со сметаною, затем клали кусок пирога. А в конце трапезы в эту же чашечку, но тщательно «вымытую» мякишем хлеба, наливали брагу. Это направление в старообрядчестве так и именуют кержаками-чашечниками. У них все предметы домашнего обихода делятся на две группы: кержацкие (для себя и общинников) и мирские (для всех посторонних).
Готовят в уральских деревнях до сих пор в русской печи или на «подтопке». Испечь в ней каравай, особенно ржаной - целая наука. Освоив ее (месяца за два), я до слез была рада, глядя на пышный, с румяной корочкой, душистый ярушник – так называют небольшой каравай. Получился настоящий хлеб, когда я бросила городскую «чистоплотность» и посадила тесто прямо на под печи – то есть на ее дно, чисто выметенное от золы. Научились мы со временем и масло взбивать, и сыр делать – этим любил заниматься муж. Он и козочку, и «плюшевых» барашков наших обихаживал. Шерстка у них всегда была чистая, белая, пушистая; летом на лугу они мне напоминали большие одуванчики.
Вместо холодильника используют здесь специальный погреб-ледник, в который за зиму наметывают снег, утрамбовывают и летом хранят скоропортящиеся продукты и любимый напиток – бражку. Это густой квас, приготовленный из пророщенных и перемолотых зерен ржи. Бражку называют в Шулаях «уральское кофе», так как сделанная строго по старинной технологии, она почти не дает алкогольного опьянения, а лишь бодрит в течение крестьянского трудового дня.
Мед добывают тоже по старинке, используя не ульи, а выдолбленные внутри колодцы-улейки. Первым сбором делятся со всеми, разнося по чашечке каждому жителю в деревне. «Иначе пчелы роиться не будут», – говорил наш ближайший сосед. Он жил квартирантом у своей тетки – бездетной больной старушки. Его улейки можно было увидеть везде: на огороде, в поле, в лесу.
Нет в домах шулаевцев ни холодильников, ни телевизоров, из предметов цивилизации разве что электричество, радио да телефон (на всякий случай) заставила провести к ним администрация местного сельсовета. Поселяне любят живое человеческое общение: вечером собираются на посиделки с вязанием и плетением корзин. Песни звучат здесь часто, они не только вносят поэтический настрой в жизнь, но и прибавляют силы в работе. Возможно, при глубоком вздохе (а русские песни без этого немыслимы) легкие в большей мере снабжаются кислородом и, уж не скупясь, передают его в кровь, тем самым, повышая тонус всего организма.
Прожив эти годы в Шулаях, мы будто побывали в далеком прошлом – по крайней мере в XVIII веке, во времена русской крестьянской общины, где жизнь течет медленно, радостно и умиротворенно. Когда пришло время уезжать, мы боялись, что скоро опустеет наш починок: старушки могут долго не протянуть, а молодые разъедутся. Но напрасны были наши опасения. Живет сейчас в Шулаях молодой фермер, поселившийся в доме своей недавно умершей матери. Приехали и к нашей соседке дочь с зятем из райцентра. Возвращается молодежь на круги своя - и не только потому, что в городах безработица. Есть нечто глубоко рациональное, мудрое в естественном образе жизни на лоне природы.
Возможно, поэтому сегодня все больше и больше создается в мире таких сельскохозяйственных поселений. Это Амиши в Америке, вегетарианское поселение под Римом, толстовские общины во многих странах мира и у нас в Подмосковье. В Тульскую область в перестройку перебралась из Закавказья община духоборов, традиции которой насчитывают боле ста лет.
На Псковской земле живет община сельскохозяйственного труда «Белые вороны»: так прозвали поселян, которые решились поменять уютные квартиры на нелегкую жизнь вольного хлебопашца. Такие поселения на первый взгляд разнообразны, но суть их одна: человек желает жить в гармонии с природой, среди родных и друзей, работать на своей земле, а главное – вырастить детей здоровыми, духовно богатыми и продлить свою жизнь в прекрасном мире.
статья опубликована в журнале «Наука и религия» в №5 за 1997г.