I. Дар Божий
Кому доводилось бывать зимой в волжской степи, тот знает, как люты в здешних краях морозы, как беспощадны ветра. Деревня хоть и стоит под уклоном, в затишке, все одно - избы заметает по самые окна, и на много дней прекращается всякое сообщение с миром.
Как-то вечером, в сильный буран постучалась в крайнюю избу женщина. Ее впустили и провели к печи. Лицо женщины было белым, как снег, глаза полуприкрыты от усталости. На руках, укутанное в овечью шкуру, спало дитя.
Едва почуяв тепло, женщина лишилась чувств. Все попытки привести ее в сознание оказались тщетными, и к утру несчастная скончалась. Кто она, откуда пришла, и являлась ли матерью младенца, осталось загадкой. Судя по одежде, богатой, но изрядно поношенной, женщина была чужестранкой. В карманах ее платья нашлось несколько серебряных монет, на запястье – металлический браслет грубой работы.
Младенца, оказавшегося девочкой, окрестили Доротеей [1] по дню, в который она была найдена, звать же стали по-простому - Татьяной, и оставили у себя до выяснения обстоятельств. Покойницу увезли на санях в станицу, расследование затянулось, и девочка прижилась в семье, приютившей ее в страшную ночь.
А всей семьи то и было, что бабка Прасковья да Анисья-вековуха [2].
Когда малышку крестили, заметили небольшую странность – мягкая, розовая кожа на ее ладонях и ступнях была покрыта пупырышками и напоминала змеиную. Бабка усердно натирала ручки и ножки девочки гусиным жиром, однако проку от того не было и, поскольку беспокойства ребенку изъян не доставлял, все привыкли и до поры не вспоминали.
Неприятности начались, когда девочка начала ходить: кожа на ступнях была настолько нежная, что обычная обувь растирала ей ножки в кровь, и приходилось торговать у захожих коробейников самые мягкие кожаные башмачки. То же с руками – сунется дитя к прялке, или в стирке помочь – вмиг на ладонях появляются волдыри, превращающиеся в суровые мозоли.
Как подросла Татьянка, задразнили ее ребятишки приемышем и белоручкой.
Пришла она с улицы и спрашивает Анисью:
- Мамка, скажи, где мой тятя?
- Много будешь знать, скоро состаришься, - отвечает Анисья, - будешь как бабка Паня - лежать на печи, жевать калачи…
Не отстает Татьянка:
- А правду сказывают, что я не твоя?
- А чья же тогда? – удивляется женщина. – Моя и есть.
На том и порешили.
Бывает, придет Татьянка в горницу и кличет:
- Баб Пань, иди я тебе косу переплету!
Сядет Прасковья на скамейку, даст девочке гребень. Начинает Татьянка расплетать бабке волосики – седенькие, жидкие, не коса, а одно название. Водит гребнем, старается, а Прасковья меж тем ей сказки сказывает.
Вот пересказала за зиму все сказки, нечего стало говорить.
- А ты мне про мамку скажи, - подначивает ее Татьянка.
- Что ж про нее говорить – придет она домой, сама у нее и спросишь.
- Так не интересно, - говорит Татьянка, - давай ты скажи. Почему ее змеёвой невестой кличут?
- Кто ж тебе сказал такое?
- Все говорят, - пожимает плечами девочка. - А вчера приходила утром к порогу бабка в черной одёжке, попросила водицы. Поднесла я ей ковшик, а она на руки мои глянула и говорит: «Змеёвой невесте и дочка змеёвая!». Плюнула и ушла.
- Ах, поганая, не уймется никак, - рассердилась Прасковья. Потом погладила девочку по волосам: – А ты ее не слушай. Не слушай! Мало ли что люди брешут.
Помолчала немного и стала рассказывать.
II. Про то, как Анисью трижды змеевой невестой окрестили
Росли у родителей две дочки-погодки, Авдотья [3] старшая, младшая – Анисья [4]. Обе умницы, красавицы, как вишенки на веточке, только вот ладу между ними не было.
Старшая больно характерная была, все обидеть Анисью норовила. А Анисья – добрая душа – любую проделку за чистую монету принимала, и все сестре с рук сходило.
Попросила как-то матушка Дуняшу почерпнуть воды из колодца, а та и рада на сестру свалить. На, говорит, Аниська, ведерко, ступай на реку, приказала мамка воды принесть.
Взяла Анисья ведро и пошла. Солнышко греет, речка меж камышей блестит, майская степь травой колосится. Весело девочке, идет, по сторонам поглядывает. Вдруг из-за камня вывалился клубок шипящих змей, и прямо ей под ноги! Испугалась Анисья, застыла от страха, стоит, смотрит. А как в себя пришла, кинула в них ведерко и побежала домой. На счастье, змеи за ней не погнались, а вот людская молва прицепилась:
- Наша Аниська змеиную свадьбу встретила! – поведала шепотом Дуняша подружкам.
- Быть беде! – отвечают те. – Теперь она – змеева невеста!
Дети подразнили да забыли, но сыскались недобрые взрослые, которые все это заприметили.
Как отдали замуж Авдотью, так настал Анисьин черед. Девица она была красивая, приданное за ней давалось недурное. Тщательно выбирал жениха строгий отец. Наконец, выбор остановился на Федоре, сыне сельского старосты: семья зажиточная, родители уважаемые. Решено было свадьбу по осени играть. Настал день, расплели невесте косы, стали обряжать, тут стук в дверь – дурные вести! Встретилась по дороге змея, конь Федора напугался и понес, хмельной жених не удержался в седле – расшибся насмерть.
Тут и вспомнилась людям гадючья свадьба. Так второй раз стала Анисья в людях зваться змеевой невестой.
После этого случая, весной, сидит Анисья на приступочках, с котенком играет – дите еще, даром что невеста. Идет мимо черная старуха. Остановилась, приловчилась и кинула пучок полыни девушке в подол: я, говорит, свое отжила, всякое видала на своем веку, и сладко, и солоно хлебала. А тебе, говорит, боюсь, как бы горько не было!
Зашла за угол и как сгинула: кто такая, чья старуха? Видать, с жениховой стороны, девку обвинила, значит.
Добрая слава за печкой лежит, а худая по свету бежит: пошла гулять молва, что горькая да неплодная Анисья, и что на ней порча на лютую смерть всякому жениху.
После такой славы никто больше не сватался к девушке. Семь лет она ходила на гулянья, семь лет сторонились ее парни, семь лет хихикали над ней соперницы-соседки.
На восьмой годок отступилась Анисья, приняла свою горькую долю: не пошла больше к девкам в круг. Раздала вышитое приданое по родным, по подружкам, надела простую рубаху, а как померли родители, ушла к двоюродной бабке Прасковье век коротать.
Попервой тяжко им пришлось – люди брезговали покупать «проклятые» пояса, что искусно вышивала Анисья. На счастье, попалось ее рукоделие на глаза цыгану Рамиру. Сговорились они: стал он раз в месяц поделки Анисьины брать, платил хоть недорого, но исправно. Стали дела поправляться, стала изба подновляться, а вскоре справила Анисья себе бабке по новому платку.
Тут надо сказать, что с годами красота Анисьи расцвела – статная, пригожая, коса в руку толщиной, волос темный, как колосья перед жатвой, брови черные, и сурьмить не надо. Другие бабы перед ней хорохорятся, серьгами да нарядами выхваляются, детишек одного за другим рожают. Рожать-то рожают, да не все мужьям угождают: у кого пузо обвисло, кто щеки разъел, кто со свекровью не поладил. А Анисья все в одной поре, как бессмертник-цветок – ни морщинки, ни сединки, легкая, тонкая, со спины за девицу принять можно, если б не темный наряд.
А когда еще и деньги в избе завелись, стали завидовать бабы, желчью исходить. Как известно, на чужой роток не накинешь платок – пустили слух, будто спуталась Анисья с нечистым, не иначе, как он ее рублями одаривает и красоту ее блюдет. То одна, то другая углядит, как сноп искр над трубой поднимается: «вот те крест - огненный змей у Аниськи ночует!» [5]. И давай избу ладаном окуривать и окошки зааминивать [6].
Натерпелась от людей Анисья, в третий раз стала она змеевой невестой. И накрепко прилепилось к ней это прозвище.
Вот и Татьянку, появившуюся в доме среди зимы, принимать в свой круг никто не собирался, и ребятишек от нее отваживали.
Выслушала девочка бабкин рассказ и спрашивает опять у матери:
- Так я не твоя, выходит, и батюшки у меня нету?
- Как же не моя, - Анисья ей отвечает. – Моя и есть. У Бога много путей, как привести чадо в семью. Бывает, родится ребеночек сразу у матери с отцом, а бывает и по-другому. Я вот никак не могла принять, что детей у меня не будет, и все просила, все просила Боженьку. Тебя принесли мне ночью, через буран и стужу, видно, молитвы мои освещали путь. Поэтому ты мне особенно дорога, ты – мой подарок от Бога. Возьми и ты от меня подарочек! – С этими словами сняла с себя Анисья расшитый красный поясок и повязала Татьянке поверх рубашонки. Обрадовалась Татьянка обновке и не стала больше допытываться.
А тут случай вышел. Играли ребятишки на улице и спроказничали – отняли у нее дареный матерью поясок и забросили на соседский двор. Отворила девочка калитку, вошла к соседям. Подняла свой поясок, смотрит – мужиков во дворе полно, колодец роют.
- Не там, - говорит им, - копаете, тут до воды не достать.
- Вот еще, нашлась ученая! – смеются мужики. – Где же, по-твоему, надобно копать?
- А вот здесь! – указывает им Татьянка.
- А ты почем знаешь?
Повела девочка плечиком – знаю, мол, и все тут. Подпоясалась и ушла. А мужики до вечера рыли, до воды не дорыли. Ради смеха решили копнуть, где девчонка показала. Чуть вглубь копнули, сели отдохнуть, поворачиваются – а там уже воды набралось на локоть!
Люди это приметили, и, если кому колодец копать, стали звать Аниськину девчонку. А она и рада стараться, и невдомек ей, что их еще больше за ведьм держать стали, в глаза добрые слова говорят, а за спиной крестятся. Бывало, как увидят, что Анисья или Татьянка идут, так веник поставят в сенцах вверх метелкой, чтобы не дай Бог, не вошли они в дом. Вроде как порчи боятся, а за защитой не к Всемогущему обращаются, а веником отмахиваются. Но про то Анисья с дочкой не знали, и обиды ни на кого не держали.
III. Невеста Полоза
Как-то летом решили бабка с Анисьей тюфяки с перинами хорошенько на солнце прожарить. Разложили настил, стали добро во двор выносить, а Татьянка им помогает. Заодно открыли сундуки с зимними вещами. Тут и углядела девочка браслет. «Ой, какой ладный», - говорит, - «можно я его себе возьму поиграться?»
Поглядели друг на дружку Прасковья с Анисьей – бери, говорят, отчего ж не взять, только не потеряй. «Не потеряю», говорит им девочка. Покрутила его на руке так да эдак – великоват. Дай, думает, начищу его песочком, чтобы блестел. Побежала за огороды, где в камышах течет речка-Язычок, присела на бережку и давай браслет мыть, а он возьми да и соскочи с руки, и прямиком в ил.
Уж как не искала его Татьянка – все напрасно, то ли в тине застрял, то ли теченьем снесло. Воротилась она домой грустнехонька, про браслет никому не сказала.
Стала с того дня речка мельчать. А жара стоит невыносимая, июль-месяц. Выжгло солнце степь дожелта, раскалило землю. Начала из колодцев вода уходить. Гибнет урожай, ни людям, ни скоту воды не стало. Что за напасть, сроду такого засушливого лета не было.
Говорит тут одна старуха – мне, мол, бабка моя сказывала, что в старые времена случались засухи, когда Великий Полоз речку преграждал. Под Калиновым мостом, под ракитовым кустом гнездовье у него было. А за воду откупные требовал – невесту на выданье и сундук злата-серебра в приданое. Обнищала деревня, перевелись красавицы; то ли скучно стало Полозу проказничать, то ли помер, но уж лет сто его в этих краях не видели.
Сказки сказками, а проверить надо. Взяли мужики багры и колья и пошли к Калинову мосту. Смотрят – лежит под ракитовым кустом змей невиданной величины, шея что у твоего быка! Мост кольцами обвил, речку перегородил, хвост под землей тянется неведомо куда. К такому и подойти-то боязно! Стали мужики с ним торг вести, сулить драгоценные украшения и стада.
Выслушал Змей их и говорит:
- Не нужны мне ваши драгоценности, вы лучше девицу, что браслет в речку обронила, невестою обрядите и ко мне приведите! А не приведете – обовьюсь вокруг деревни в три кольца, перекрою воду, уничтожу посевы, уморю голодом и жаждой!
И браслет им из пасти выплюнул.
Приходят мужики в деревню, пересказывают друг по дружке змеевы слова. Услышала и Анисья, вспомнила про браслет и стала у дочки спрашивать, та и созналась, что уронила его в речку. Соседские ребятишки услыхали, и через час вся деревня знала, что Татьянку требует змей себе в невесты.
Собрались люди у ворот, вышли к ним Анисья и бабка Прасковья, стали совет держать. Добрых молодцев заступиться за чужую девчонку не сыскалось, да и, правду сказать, сторонился их народ.
- Придется тебе, Анисья, подкидыша твоего отдать, будет тебе перед людьми оправданье, понесешь подвиг, спасешь деревню.
- Образумьтесь, - говорит бабка Прасковья, - наша Татьянка мала, какая из нее невеста – ей всего от роду шесть годков!
Стали судить, рядить – всяко выходит: раз Татьянкин браслет, то Татьянку змей и требует! А невесты в деревне наперечет, и отдавать змею своих дочерей никто не собирается.
- Не бывать тому, - говорит Анисья, - чтоб крещеное дитя гаду поганому отдавать! Батюшки и братьев нет у моей Татьянки, некому заступиться – сама вместо нее пойду, обряжайте меня невестою!
Повели Анисью в дом, распустили косу, надели рубаху, понёву [7], бабы воют, ребятишки плачут, не свадебную, а похоронную песню тянут!
Принесли и браслет. Надела его Анисья – ровнехонько он ей впору. Поклонилась она всем на прощание и наказала бабке Тятьянку беречь, села в повозку и поехала к Калиновому мосту. А того и не приметила, что дочка прыгнула за ней следом и под ворохом тряпья схоронилась.
Едет – жарко, невмоготу, пить хочется. Не доехала до моста, спустилась к измельчавшей речке, наклонилась водицы зачерпнуть. Напилась, оглянулась и видит – стоит у повозки мужчина, хорош собою, одет в диковинную одежду, будто барин какой.
- Здравствуй, - говорит, - невестушка! Куда путь держишь, отчего одна? Или со свадьбы сбежала?
- Здравствуй и ты, добрый человек,- отвечает ему Анисья. – Куда я путь держу, тебе того знать не надобно, - и хотела на повозку забраться, а он насмешливо поглядывает и с дороги не отходит:
- Коли не хочешь говорить, куда едешь, скажи хоть, как зовут тебя?
- Зовут меня Анисья, да нет тебе в том проку – сосватана я за Полоза, скоро и сам жених за мной придет, потому убирайся подобру-поздорову.
- За самого Полоза? – удивляется барин. – Говорят, у него в подземных пещерах несметные сокровища. Чем же ему приглянулась простая крестьянка?
- А вот чем, - говорит Анисья, обнажив запястье и показывая браслет. – А теперь хватит разговоры водить, пропусти меня, а то как бы жених не заждался!
Внимательно поглядел барин на руку Анисьи:
- А что, разве не боишься ты своего жениха?
- А чего мне бояться? – отвечает ему женщина. – Было у меня одно счастье – моя дочка, коли мне ее потерять, мне и белый свет не мил.
- Дочка? Дочччччка? - зашипел, закачался вдруг барин в жарком мареве, и Анисья увидела, что глаза у него зеленые, как два изумруда, и что не барин это вовсе, а огромный степной Полоз. Закричала она и упала без памяти.
Как пришла в себя, видит – сидит рядом с ней ее Татьянка, рушник [8] в речке мочит и ей лицо обтирает. На руке у Татьянки – браслет, а в руках красный поясок. Чудится Анисье, будто появился из-за моста Полоз, хочет она закричать, а не может. Улыбнулась ей Татьянка, протянула змею руки, гладит его огромную морду, а он ей в ладони, как щенок, тычется, и кожа на ладошках у нее, как у Полоза, узорчатая, переливается перламутром.
Повязала она змею на шею поясок и повела его на привязи по выжженной степи, за Калинов мост, за ракитовый куст [9]. Обернулась и кричит: «Не горюй, матушка, это батюшка мой, он за мной приходил! Передай людям – не будет в деревне засухи!»
- Не пущу, не пущу, - хочет вымолвить Анисья, а ни двинуться, ни слова не может сказать – такой морок навел на нее Змей.
Эпилог
Всю ночь в степи пролежала, к утру отошла, все вокруг обыскала – ни следочка ее Татьянки! Кое-как добралась до повозки, поехала в деревню. Подъезжает к дому – а там народу, и слышится ей – сваты, к Анисье сваты приехали!
Что еще за невидаль, думает женщина и идет в дом. А там незнакомые люди с бабкой Прасковьей судачат, - у вас, мол, товар, у нас купец!
- Что вы тут устроили, - говорит им Анисья, - разве не знаете, что я третий десяток прошлой весной разменяла, какая я вам невеста?
И так задорно она это сказала, «какая я вам невеста», а сама невестою обряжена, что забавно это всем показалось и стали вокруг нее народ посмеиваться, а она растерялась, покраснела – не поймет, отчего всем весело.
И дала сватам отказ.
Трижды за лето приезжали к ней богатые сваты, навезли даров немеряно, сулили сытную жизнь. Трижды отказывала им Анисья, тоскующая по дочке.
А на Воздвижение [10] к ней и сам жених пожаловал - давешний зеленоглазый барин.
- Ну что, - говорит, - невестушка, пойдешь за меня?
Глянула на него Анисья, а на рубахе возле шеи у него красной ленточкой поясок обвит, что она с себя сняла, чтоб Татьянку перепоясать.
- Как же не пойти, - отвечает, - пойду. Только что ж ты под Праздник явился? Придется подождать, венчать нас теперь некому.
- Я к тебе все лето сватов засылал, - говорит ей барин. - Сделай милость, собирайся теперь быстрее, а то дочка истосковалась, не пойду с тобой на зимовье [11], говорит, без мамки. Да бабку Прасковью не забудь прихватить!
Примечания
1. Доротея (гр.) - то же, что Дорофея, женская форма от Дорофей, которое в свою очередь произошло от древнегреческого имени ;;;;;;;; (Доротеос, поздн. Доротеос, Дорофеос): ;;;;; (дорон), «дар, подарок» + ;;;; (теос, феос), «бог, божество» - означает «дарованная Богом». Именины св. Дорофеи Кесарийской (Каппадокийской), мц., девы – 19 февраля.
2. Вековуха - старая дева.
3. Авдотья – народная форма имени Евдокия (греч.) - благоволение . Сокр. формы : Дуня. Дуняша, Дуся.
4. Анисья (греч.) – благотворная.
5. Огненный змей - (также змей-любака, налёт огнянный, прелестник) — злой дух, мифологическое существо в преданиях славян. Появляется он из облаков, летит по воздуху, и, рассыпавшись искрами над крышей, проникает в дом через печную трубу. Огненный змей считался злым духом, который посещал в ночное и вечернее время вдову или девицу, чрезмерно предавшихся тоске (прим. автора). Все эти поверья заставляли семью вековухи или деревенских баб, увидев огненный сноп над трубой или просто заподозрив старую деву в сожительстве с нечистой силой, предпринимать меры. Чтобы отвадить огненного змея, избу окуривали ладаном, окропляли святой водой, посыпали пол и постель семенами льна или мака, втыкали в стены и наличники окон ветви рябины, чертополох, надевали на вековуху пояс, сшитый из ризы священника, на постель ей клали уздечку, оставляли на ночь зажженной пасхальную свечу. Рассказывали, что огненный змей, увидев все это, кричит: «А, догадались!» – хлопает в ладоши, хохочет и тут же пропадает
6. Зааминивать - ставить крестное знамение на дымоходы, окна, двери с произнесением слова «Аминь!»
7. Понёва - элемент русского народного костюма, женская шерстяная юбка замужних женщин из нескольких кусков ткани (как правило, темно-синей клетчатой или чёрной, реже красной) с богато украшенным подолом. Существовал обряд — одевание поневы, который говорил о том, что девушка уже могла быть просватанной.
8. Рушник - в южных областях России и на Украине: расшитое полотенце. Рушник использовался на всех этапах сельской свадьбы и выполнял функции соединения (связывания), скрывания/покрывания, украшения, дара.
9. Традиционно считается, что победить Змея силой невозможно, а красивая девушка, сняв поясок, может смирить чудовище. Подобный сюжет описан в «Чуде Георгия о змие», когда св. Георгий спас царевну, поразив Змея копьем (в некоторых вариантах силой молитвы), после чего приказал царевне связать змея поясом и вести его в город. Также пояском связала дракона с человеческим лицом св. Марта, и мн. др.
10. Воздвижение (сдвижение) - день народного календаря славян, приходящийся на 14 (27) сентября; в православной традиции - Воздви;жение Честно;го и Животворя;щего Креста; Госпо;дня, отмечается 14 (27) сентября. В этот день венчание не совершается.
11. По народному поверью, змеи и вообще все «гады» в день Воздвижения выходят на открытые места или забираются на деревья, чтобы напоследок погреться на солнце, сплетаются в один большой клубок, а затем прячутся под землю, которая замыкается до Благовещения, где и проводят всю зиму, вплоть до первого весеннего грома, который служит сигналом, разрешающим гадине выползать из чрева матери-земли и жить на воле… В русских деревнях и сегодня пожилые люди воздерживаются ходить в лес 27 сентября: «Гад сдвигается... Будешь идтить, и оны прямо хапками, хапками. - И оны прямо вот дорогой идут». По народному мнению, на Воздвиженье человека в лесу может подстерегать беда: так, во многих местах были известны рассказы о том, как человек, нарушивший запрет ходить в лес/поле в этот праздник, провалился вместе со змеями под землю и остался в подземных вертепах до весны, пока земля вновь не «отворилась».