У меня сосед режиссером на телевидение работает. Узнав, что я в отпуске, он предложил мне:
- Миша, не хочешь подзаработать?
- Чего, - спрашиваю, - делать надо?
И Владик мне популярно объяснил, что в связи с тем, что общество наше черствеет и люди отдаляются друг от друга, задумал он снять сюжет о человеческом равнодушии.
- Твоя задача простая, - втолковывал мне Владик. - Оденешься попроще, ляжешь, куда я тебе скажу, как будто сознание потерял. А мы в это время будем скрытно снимать, как на тебя реагируют прохожие. Согласен?
И во вторник повезли они меня к главному в нашем городе супермаркету.
- Не доходя вон до той лавочки, ложись на газончик. Но чтобы голова была на тротуаре! И не шевелись, - разъяснил суть стоящей передо мной задачи Влад. И я аккуратно лег поперек тротуара.
Поначалу мне показалось, что Влад прав насчет равнодушия людей. Они обходили мою голову, а то и перешагивали через меня, и шли себе дальше. Я уж думал вздремнуть немного. И тут кто-то ка-ак пнет меня! И напротив меня стали две пары ног в форменных штанах. Полицейские!
- Живой, нет?
Один нагнулся, стал ко мне принюхиваться. А я как выйти из дома, по привычке поодеколонился.
- Ффу! Да он парфюма нажрался! - говорит тот, что нагнулся. - Синяк, короче!
- Факт! - соглашается второй. - И что будем делать?
- А куда его? Вытрезвители позакрывали. Так что проспится, сам уйдет.
И полицейские ноги, перекатив меня на газон, зашагали дальше. Лежу я, покряхтывая и потирая незаметно бока. И вдруг слышу участливый старушечий голос:
- Что, милок, холодно?
Около меня остановились боты типа "Прощай, молодость!". Бабка лет семидесяти пяти в круглых очках, с большой теплой шалью на плечах, с жалостью смотрела на меня. А трава действительно сырая, холодная.
Ага, думаю, нашлась таки добрая душа, сейчас шалью своей меня покроет.
- Вот мой так же любил поваляться на сырой матушке-землице, - запричитала бабка. - Да так и околел, язви его! Я из-за этого козла уже тридцать лет вдовствую. Ты тоже жену свою вдовой хочешь сделать, да?
И так покрыла меня, что я поразился богатству ее лексикона. Мало того, бабка пустила в ход свои боты и трость. Охаживала меня, да приговаривала:
- А ну вставай, рожа пьяная, да бегом домой! Пошел, пошел, тебе говорят!
Худо бы мне пришлось, если бы с той стороны улицы не прибежал из своей засады Владик. Кое-как угомонил он эту добрую бабку и спровадил от меня подальше.
- Владик - или двойной гонорар, или сам ложись сюда! - выставил я ему ультиматум, почесывая ушибленный копчик.
- Тихо ты! - зашипел Владик. - Ложись обратно! Будет, будет тебе гонорар! У тебя все замечательно получается. Потерпи еще немного!
И убежал к машине с оператором. Ну, думаю, ладно, потерплю ради искусства и истины. Да и гонорар неплохой мне, похоже, светит. Только пристроился на уже подсохшей подо мной травке, как слышу топот и шарканье многих ног. Приоткрыл глаз и вижу, что по тротуару валит толпа в несколько десятков человек, все с синими плакатами и синими же галстуками на шеях и виднеющимися на них белыми буквами ЛДПР.
- Во, бездомный! - обрадованно вскрикнул шедший первым солидный лысый дядька. - И приличный такой, не бомжара. Как раз то, что нам нужно. А ну вставай, друг, под наши знамена, и пошли к мэрии на митинг против существующей власти! Будешь представлять собой отряд обманутых дольщиков.
- А сколько заплатите? - шепчу я ему.
- А что, идея уже ничего не стоит? - пожурил меня лысый, уже приготовивший для меня один из их плакатов. - Ты же получишь моральную поддержку от одной из самых влиятельных партий!
- Не-а, лучше деньгами! - помотал я головой.
- Ну, как и наш вождь, мы больше пятихатки на нос не даем, - деловито сказал лысый и полез в карман.
- Пять тыщ? - обрадовался я и уже хотел послать куда подальше Владика с его авантюрой, стоившей мне уже не одного ушиба и синяка на теле.
- Пятьсот рублей, - поправил меня лысый.
- Шли себе мимо и идите. Мимо! - сразу же остыл я к мелочной ЛДПР и снова улегся на травку. - Мне за работу "не бей лежачего" куда больше дадут!
Элдэпеэровцы нестройными рядами пошли дальше, горланя что-то малопристойное. А я остался лежать и ждать дальнейшего развития событий. И они не заставили себя долго ждать.
Послышались крики, ругань, выстрелы, топот бегущих ног. Не успел я опомниться, как ко мне подбежали и... залегли за меня двое смуглых парней и стали отстреливаться от настигающей их с матами группы других парней, посветлее. Те тоже стали палить в укрывшихся за мной джигитов.
Матерь божья! Это куда ж я попал: пули свистят, маты летят! Хорошо, что никто из воюющих толком стрелять не умел, так что ни друг в друга, ни в меня они не попали. Но я не стал дожидаться окончания этой битвы, а на карачках, но с невиданной скоростью, стирая коленки и ладошки, перелетел на ту сторону улицу, откуда велась сьемка скрытой камерой сюжета с моим участием.
Владик встретил меня, потрясая рукой с оттопыренным вверх большим пальцем.
- Вот такой фильм будет! - орал он радостно. - На "Тэфи" его выставлю!
Но с гонораром, шкура телевизионная, все же меня нагрел.
- Ты, Мишаня, - сказал он, похлопывая меня по плечу, - должен был лежать до логического завершения складывающейся вокруг тебя ситуации. А ты поломал ее, слабак! Но все равно, держи!
И заплатил мне вдвое меньше. Но обещал снова пригласить на съемки. А что, я не против. Но теперь только в в бронежилете...