Некрасивая

Некрасивая
Рассказ

…Правильно: не с лица воду пить. Только, скажите, пожалуйста, при чем здесь вода? И какое, извините, отношение к ее питью имеет лицо?
Людочка Самойлова с детских лет страдала от своей жуткой некрасивости. Сначала она только догадывалась об этом, потому что чужие взрослые, думая, что она не слышит, шептались про нее с ее родителями, что мол, что же это она на вас никак не похожа – вы вон эдакие какие видные…
Потом она стала чувствовать, что других девочек любят больше, чем ее. Даже воспитатели в детском садике… кого-то и по головке поглядят, и косички переплетут. А Людочке даже на утренниках стихов не давали заучивать.
В школе Людочка училась неплохо. Но там, где другой смазливой девочке пятерку поставят, ей неизменно ставили – четыре. У нее было много подруг, но все они дружили с ней, как бы с оглядкой: не ходили к ней домой и к себе не очень-то зазывали. Нет, ее никто не обижал. Наоборот, из-за ее хороших спортивных достижений (Людочка хорошо бегала на разных городских соревнованиях) ее часто ставили в пример и давали почетные грамоты. Но на доску почета, конечно, сфотографироваться не предлагали.
А в шестом классе, она, как и все ее подружки, влюбилась. Мальчишку новенького – Макса –  Любовь Андреевна, их классный руководитель, посадила за парту именно с ней. Он какой-то немножко нервный был… а Людочка – само спокойствие. Никогда ни во что не встревала, и спорить с ней было не о чем. Макс сразу начал реплики всякие, совсем необязательные – на уроках учителям подавать. С одноклассниками держался настороженно и особо ни с кем не сближался. Сам себе – на уме.
А с Людочкой почему-то сразу стал вести себя как-то подозрительно дружелюбно. Даже как бы – сконфуженно. Замолкал, если она на него строго взглядывала, и переставал крутиться на парте, если она трогала его за локоть. И как такое максово поведение было одноклассникам не заметить? Но начавшиеся было шутливые дружеские подначки Людочка как-то сразу резко пресекла. Да и Макс оказался парнем, что называется, с характером… Вобщем побалагурили по поводу них в классе, да и отстали… что – больше не над кем балагурить, что ли?
Как-то так получилось, что у Макса сразу не заладилась математика. То ли это было связано с переводом его из школы в школу, то ли пропуски уроков из-за болезни на это повлияли, но только сидел он на уроках Любови Андреевны грустный и задумчивый и чертиков в тетрадке рисовал.
Вот однажды и подошла к Людочке классная на переменке и строго спросила:
- Что с этим нашим новеньким? Может быть, ты что-то знаешь?
- Он дроби десятичные не понимает… - чуть подумав, ответила Людочка, вздернув свой курносый в мелких конопушках носик.
- Любопытно… - удивилась учительница, - а что же он сам-то молчит? Чем же он целый год занимался, если эти дроби еще в пятом классе проходили? Надо будет разобраться с ним…
- Не надо, Любовь Андреевна…
- Что не надо?
- Разбираться… я ему помогу…
- А сможешь, Самойлова? – глаза учительницы в улыбке округлились, - на тебя теперь вся надежда… буду очень рада, если получится…

… В тот вечер, когда Людочка пришла  к  Максу учить уроки, на улице бушевала настоящая метель. Она зашла в его квартиру вся красная от холода и со смерзшимися волосами.
- Боже ж ты мой…- всплеснула руками мама Макса Ираида Семеновна, - Вы к кому?
- Ко мне, мама, - выглянул из-за ее спины Макс, - Это Люда Самойлова…
- Люда Самойлова… - эхом повторила Ираида Семеновна и как-то недоброжелательно буркнула сыну, - ну, помоги ей раздеться…
Не очень обрадовалась максова мама дружбе сына с Людочкой. Она смотрела по телевизору свой очередной сериал и краем глаза то и дело взглядывала на склонившихся к тетрадкам ребят. И укоризна, и боль, и жалость, и непонимание происходящего – странным образом перемешались в ее чувственных переживаниях, к которым прибавлялись незабытые болезненные ощущения от разрыва с любимым мужчиной – отцом Макса.
Потом кончилась зима. Пролетела звонкоголосая с черемуховыми запахами весна. А летом Людочка уехала с родителями в Казань, к папиной маме – бабушке Тамаре. И тревожным ожиданием, и непонятным чувством счастливых перемен все это время сжималось ее девичье сердечко от мыслей об оставшемся в родном городке ее школьном непоседливом дружке – Максиме.
Но осенью, когда шумной многоголосой компанией их класс заполнил ставшее снова родным и узнаваемо привычным пропахшее географическими картами, пособиями и невыветривающимися мебельными красками помещение, оказалось, что Макса среди ребят не стало. Оказалось, что в семью вернулся отец и увез Макса с мамой куда-то на Дальний Восток.

…Повзрослев, Людочка уже не так болезненно переживала свою некрасивость. Она просто очень быстро поняла тонкости самых разных косметических ухищрений. И потом – разве молодая и спортивная фигурка в обтянутых коротеньких юбочках не может быть вполне себе приемлемой альтернативой невзрачной внешности? Людочка успешно окончила политехнический институт и устроилась, вернувшись в свой родной городок,  на работу в один из отделов металлургического завода. К своим двадцати трем годам она немного располнела, что совсем не портило ее женской притягательности для мужчин-сослуживцев.
Да, так уж получилось, что Людочка еще с институтских времен не могла пожаловаться на недостаточность мужских притязаний на ее женственную, очаровательно припухлую сущность, которая так пронзительно заявляла всегда о себе. С ней заговаривали на улице, приглашали на «чашечку кофе» и даже дарили цветы. Но никогда Людочка не чувствовала в тех мужских притязаниях даже намеков на искренность чувств. Все ее знакомцы как будто бы по инерции (или по какому-то природному зову?) знакомились с ней, чтобы через некоторое время расстаться и тут же сделать вид, что никогда с ней не были знакомы. Вот и выходило, что Людочку никто и никогда не звал замуж, в то время, как все ее подружки (и по школе, и по институту) давно обзавелись семьями и нарожали кучу ребятни.
И надо ли говорить, что первый из мужчин, кто намекнул Людочке на «серьезность отношений» тотчас был ее облагодетельствован и искренне обласкан. Славик и родителям людочкиным очень даже понравился, потому что тут же бесплатно отремонтировал их старенькую «Волгу», на которую в уважаемой городской сервисной мастерской даже смотреть не стали.
Осенью сыграли скромную свадебку. На работе им выделили комнату в заводском общежитии. А к лету родители дали им взаймы денег на однокомнатную квартиру.

*
И жить бы молодым да радоваться, а у них как-то сразу все наперекосяк пошло. Людочка думала, что с рождением дочки муж к ней станет повнимательнее. Да куда там… Славик, как с катушек съехал. Домой стал приходить поздними ночами и всегда в глубоком подпитии. С работы, где он до свадьбы был «передовиком производства» его давно турнули. Перепробовав себя в других местах, Славик определился в охранники в продовольственный магазин, где его и подпаивала хозяйка этого «гадюшника», спрятавшегося в густых зарослях черемух на окраине города – Аннушка Самохина.
И ладно бы был он, этот Славик парнем-рубахой, мачо с голубоглазой улыбкой… ладно бы пылинки сдувал со своей женщины… или просто был бы домовитым и хозяйственным… Когда туман людочкиной влюбленности рассеялся (а он очень долго висел перед ней из-за ее доброго сердца) она увидела пред собой за кухонным столом чавкающее слюнявым  ртом чмо, одетое в несвежую майку и пузырящиеся на коленях штаны. «Боже мой, - содрогнулась от ужаса Людочка, - и он сейчас полезет ко мне со своими трясущимися от пьяных желаний руками…».
- Я тебя давно спросить хотел, - икнув после вечернего супа, как-то спросил Людочку Славик, - твои предки… ну, не могли бы нам еще одолжить… хотя бы тысяч триста?
- Чего? – не поняла Людочка.
- Мне тут друганы иномарку подержанную… вобщем, подогнать хотят…
- А при чем тут мои родители? Они и так в долги залезли из-за нашей квартиры, - Людочка нервно затеребила в руках кухонное полотенце.
- Чего ты тут мне втираешь? – качнулся на стуле Славик, - Есть у них деньги! Если хочешь знать, твой папаша сам мне тогда хвастался…
- Когда тогда?
- Ну… когда я собирался жениться на тебе… знаешь, что он мне сказал? - Славик хитро прищурил свои масленые глазки, - что поможет мне купить и квартиру, и машину… ты что, думаешь, я бы на такой страшилке, как ты, женился бы просто так – без тех отцовых обещаний?
- Что ты сказал? – побелела от гнева Людочка.
- А что слышала, - криво усмехнулся Славик и добавил, бесстрастно глядя на пошатнувшуюся от жуткой обиды жену, - красавица, блин, народная…

*
Прошло с того момента их ссоры пять лет. Славик ушел от Людочки тихо и на удивление – без каких-либо претензий. Первое время жил у матери – в частном доме на окраине их городка, потом перебрался приходящим хахалем к той самой Аннушке Самохиной…
 Остепенился. Стал ходить по городу бритым и в приличной одежде. Даже пил где-то украдкой, чтоб никто не видел его пьяным.
Славик и алименты платил исправно, и в последнее время стал захаживать к Людочке в гости «повидать дочку». И начала потихоньку оттаивать людочкина совсем было заледенелая душа. Она старалась не вспоминать горьких эпизодов их со Славиком прежней жизни и с тихой радостью смотрела на возню и шумные игры бывшего мужа с их шустренькой и звонкоголосой Настеной.
- Ты бы, дочка, подумала… - как-то сказала ей мама, заплетая тугую косичку Настены, - какой-никакой, а мужик в доме – это же гораздо лучше, чем одной…
- Не начинай, мама, - отмахивалась Людочка, а сама уже и не знала: прогонит ли Славика, если он попросится назад или нет?
Хотя, конечно, она понимала, что прежних чувств к Славику у нее никогда не будет. Какая там, извините, любовь, которая, как она понимала, у них была лишь жалкой потугой соответствовать сложившимся и принятым всеми представлениям о счастье? Купилась… да-да, купилась самым примитивным образом на славикову дешевую ласку, какая на поверку оказалась фальшиво сыгранной ролью притворившегося влюбленным мужиком. «Но ведь живут люди, очистивши приземленные бытом души от потускневшей мишуры чувств, – думала Людочка, - ругаются, мирятся… неужели их может связывать после того, как исчезает любовь, что-то другое, где нет места привязанности и тоски по духовной близости? Привыкают? Слепо идут на поводу маразматически замшелой присказки «стерпится – слюбится»? Как же может слюбиться там, где надо терпеть?
Но может быть в том жизненном укладе, какой проглядывает  в одурманенных бытом мозгах и какой подразумевает собой понятие «бабий век» женское терпение и есть тот единственный шанс спасения семей от распада? Может быть, бабья извечная паническая боязнь одиночества – просто некая природная данность, провоцирующая женщину на «унижения ради блага»?
Людочка подолгу стала задерживаться у зеркала. Она часами колдовала над вариантами стрижки и цвета волос, косметическими идеями… но результат был всегда – обескураживающее никудышным.
Она все чаще стала замечать бросаемые на нее насмешливо-скептические взгляды женщин-коллег и равнодушно-незаинтересованные – мужчин. Ей все реже стали улыбаться и открывать перед нею двери в магазины незнакомые мужчины на улице. А бабушки у подъезда даже разговаривать переставали, когда Людочка проходила мимо них, едва волоча ноги после работы.

*
Жизнь, которая никогда не дает шанса все вернуть и прожить заново, утекала, как усталая вода из сломанного крана.
Был летний теплый вечер выходного дня, когда Людочка, возвращаясь из парка вместе с возбужденной от катания на аттракционах  Настеной, у дверей своего подъезда едва не столкнулась с высоким усатым красавцем.
- Люда! – протянул руки мужчина, - не узнаешь?
- Максим… - неуверенно промямлила Людочка.
- Я, понимаешь… проездом… вот решил заглянуть…
- И хорошо… ты как? Ты где остановился? Зайдешь? Я так рада…
- Я тоже рад… Люда… а это дочка твоя?

…И снова жизнь обрела смысл. И снова красками стали расцвечиваться будни. И некрасивость существующая где-то на задворках сознания Людочки едва была замечаема в светлых потоках тепла и близости с любимым человеком.
Максим, потерявший в автокатастрофе семью (жену и сына) вернулся туда, где и ожидал найти душевный покой.
И Людочка, которая ему снилась еще в мальчишеских снах, стала той единственной женщиной, которая его спасла.