«Февраль. Достать чернил и плакать…»
(Б.Пастернак)
Февральские дни. Тихие, не вьюговейные снега почти каждый день осветляют безмолвные просторы. И уже и небо, и полевые дали едва различимы и сливаются с широким окоемом, где в белом мареве теряются и лес, и холмы, и овраги. Только близкому взору подвластно рассмотреть черненое серебро заброшенных полей, где из белого снежного ковра густо торчат темно-серые стебли полегшего дурнотравья.
Вокруг умильное беззвучие. Даже в дрёму клонит. Иногда только едва слышно прошуршит лишний снег, слетая с отяжелевших веток пустынного сада. И снова ни звука.
Вглядываюсь в заброшенные поля. Сразу за огородом, в густых зарослях вейника, высокой белесой травы с пышной метелкой, что-то проглядывается в белой пороше. Подхожу и вижу: маленькая елочка! Летом вейник скрывал от глаза людского и палящего солнца нежные зеленые хвоинки выскочившего на белый свет деревца, а зима выдала.
Как зернышко ели попало на пустынные поля? Какой зимней круговертью его занесло сюда год или два назад, чтобы оно пустило корни среди супесчаной пустоши? Удивляюсь этому редкому явлению: знаю, что сосна очень хорошо рассеивает семена из шишек, и занимает она супесчаные почвы сразу, как только человек на них перестает пахать и сеять. А тут ель! Очень прихотливое хвойное деревце. Любит тень и лесную дремучесть, где всегда можно укрыться глубокими снегами, защититься от жгучего и злого ветра. А здесь - на воле вольной! Смело, но неосмотрительно. Поэтому я наскреб побольше сыпучего снега вокруг елочки: пусть пышное белое одеяло защитит малютку и её нежно-зеленые хвоинки от зимней лютости и малоснежья…
И снова умиротворенная тишина. Не хочется двигаться, чтобы не вспугнуть природную дрему. Кажется, не нарушает этого зимнего покоя и вдруг возникший со стороны зарослей сирени звук, похожий на осипший звук флейты. Это нежно, задумчиво вздыхает снегирь. Оглядываешься и не можешь оторвать глаз. На сухих метелках сирени и под нею расселись красные нахохлившиеся птицы и неторопливо, мечтательно дуют в свои дудки. И все это так естественно уживается с тишиной, умиротворенным покоем, что и не воспринимаешь как помеху.
Долго еще из поникших веток сирени доносятся легкие вздохи флейты.
А чуть поодаль, в густом репейнике, хозяине заброшенных деревенских усадеб, вдруг слышу другую песню, но тоже нежную, переливчатую. Это яркоперые щеглы поют и бойко шелушат семена репейника, крапивы, лебеды и чертополоха. Целая стайка бесшумно перелетает от одного места к другому, чернит под собою белый ковер шелухою от семян.
Сквозь серебряную хмарь пробивается на минуту-другую солнце. И сразу бросаю взор на березу: «И стоит береза в сонной тишине, // И горят снежинки в золотом огне…». Со спелой её сережки срывается косым полетом, трепещется в инеевом воздухе, падает на нетронутый, свежий снег треугольник семени березы. Добрая кормилица зимующих птиц сохранила семена, знает, что зима – это и холод, и голод для птиц. Вот и подкармливает их, зная, что разнесут птицы семена по всей пустоши, и разрастутся дочки у березки по всему нашему краю. В основном синицы на березе лакомство её кушают и тоже поют, заполняя дремотную тишину новыми, веселыми звуками. И млеющую от тишины и умилительных звуков душу наполняют строчки поэта:
Свежей и светлой прохладой
Веет в лицо мне февраль.
Новых желаний - не надо,
Прошлого счастья - не жаль…
Вечереет. Завороженный чарами зимы, готовится ко сну всё, что меня окружает: и пустынная деревня, и белые безмолвные поля, и угрюмый недалекий лес. Из-за леса в мерцании ярких звезд, по белой глубокой тропе, в искрах синего льда и серебристого инея едет на резвой лошадке Февраль – последний месяц зимы. Потихоньку, незаметно он покидает наши края, увозя зимнюю свежесть и обнажая на взгорьях прогалины – надежду на рождение того хорошего, чего еще не бывало в жизни. За километры я слышу хруст снега под копытами белой лошади и шорох быстрых полозьев. А рядом с Февралем сидит в хрустальных козырях Мороз-Красный нос. Он машет белой варежкой на прощанье, и белые вихри за козырями застят всё, что ни есть вокруг. Летят они по звонкому снегу, а вверху над ними холодными льдинками мигают в небе далёкие зыезды.