Дворняга

Владимир Кочерженко
               
               

     -Найда! Куд-да тебя несет, шалава лохматая! Вернись! Кому говорят, вернись! — нарочито строжилась у машины немолодая дородная женщина.
     Вислобрюхая собака тем временем тяжело вспрыгнула на подножку грузовика и улеглась на сиденье, скосив на хозяйку хитрющие, не по-собачьи синие глаза.
     Женщина напустилась на сидящего за рулем такого же крупного, как сама, кряжистого шофера:
     —А ты чего скалишься, дуб корявый! Приучил кататься! Лучше бы пассажира какого прихватил: все лишняя копейка в кармане.— она погрозила собаке кулаком.— Вот ощенится в дороге — посмеешься!
     Мужчина раскатисто хохотнул:
     —Ладно, Дарьюшка, не буянь. Пусть себе катается.
     -Ох,   Василий,    Василий,— улыбнулась Дарья,— голова уж сивая, а все как дите малое...
     Василий ласково потрепал собаку за ухом, включил зажигание...
     Прямая дорога, мощеная плотно пригнанными бетонными плитами, сама просилась под колеса. Собака дремала, изредка вздрагивая от Васильева покряхтывания. Она знала, что хозяин скучает, хочется ему, чтобы она слушала его разговоры. Он ведь не мог знать, что собаки умеют слушать с закрытыми глазами.
     А Василий все понимал и поэтому молча крутил баранку. Покряхтывал же по причине свербящей нуды в горле. Хотелось курить, да поди ж ты, нельзя: мадам-то в интересном положении. Вишь, блаженствует.
     Права Дарья: как бы, не ровен час, в повитухах не оказаться.
     Сорок километров от деревни до районного центра грузовик покрыл за полчаса.
На станции грузчики покидали в кузов ящики с краской. Василий решил заскочить на базар. Миновал овощные ряды и направился к полотняному навесу над горой темно-зеленых астраханских арбузов. Следом за ним бежала лохматая дворняга, высунув язык, поводя вздутыми боками в бурых подпалинах.
     Василий решил прицениться к арбузам. Баловство, конечно, но пусть уж Дарьюшка посластится солнечной ягодкой… Долго перебирал тяжелые, налитые шары. Прикладывал к уху, сдавливал короткопалыми ладонями с боков. Купил два, самых больших. С удовлетворением оглянулся, но собаки нигде не было. Исчезла...
     Василий носился по базару, прижимая к груди арбузы, расталкивая покупателей. Звал: «Найда, Найда! Куда же ты, зараза, подевалась!..»
     Собака пропала. Только к концу дня Василий вывел машину за город. «Люди из деревни бегут, и собаки туда же...» — думал со злостью.
    Всю ночь ворочался на широкой деревянной кровати, мешая спать жене.
     — Да уймись ты, наконец! — не выдержала та.— Нашел об чем печалиться! Спи!
     Утром Василий поднялся с головной болью. Достал из холодильника банку молока. Поискал кружку. Дарья вышла в сенцы.
     «Ой!» — послышался из-за двери ее приглушенный возглас.
     Василий кинулся на крыльцо, увидел Дарью. Она стояла, прижав подрагивающие пальцы к губам.
     У порога лежала уже остывшая собака. Два мертвых щенка приткнулись к ее опавшему брюху. Третий слепо тыкался головой, ища сосок, тоненько попискивал.
От дороги к крыльцу тянулся по влажной траве свежий след, будто волокли что-то тяжелое.
    Дарья жалостливо проговорила:
     — Она ведь в городе ощенилась. Детеночков, болезная, к дому родному всю ночь перетаскивала.
     Василий тоскливо обвел глазами двор и вдруг с силой пнул босой ногой пустое ржавое ведро. Оно покатилось с грохотом по крыльцу и, ударившись в стенку, задребезжало.