На улице стоял сильный декабрьский мороз и свистела пурга. А мы «безбашенно» веселились среди тепла и уюта этого кафе под модные шлягеры (которые не уставая ставил и ставил ди-джей), и под свежую закуску, которую выставляли и выставляли проворные официантки.
Часам к 10 вечера компания уже была в таком настроении, когда не хочется есть, ещё немного хочется выпить и «скакать и скакать» на танцполе.
Часть гостей «колбасилась» под ритмичную музыку, большая часть уже выбралась на крыльцо, чтобы подышать свежим табачным дымом и «почесать языки».
Достаточно охладившись, под крепким ветерком, сыпавшим в лицо позёмкой, я вернулся в зал.
За нашим столом почти никого.
Я «просочился» вдоль широких окон между стульями и горячими радиаторами к своему месту, чтобы присесть, выпить воды и чего-нибудь ещё попробовать из закусок.
Раздался стук в окно. Пока я сгребал широкую – от пола до потолка, чуть ли не во всю стену – штору, стук по стеклу нетерпеливо повторялся ещё несколько раз.
Глянув в темень ночи, я увидел слабо освещённого от огней кафе мальчика в суконном пальто с коричневым меховым воротником. Клапаны цигейковой ушанки были опущены. Круглое пацанячье лицо, красное от мороза, перекошено гримасой детской беды. Щёки залиты слезами.
Разглядев меня, мальчишка что-то кричал. Сквозь толстое стекло я расслышал: «…что-нибудь поесть». И в мгновение представил, как пьяные родители выгнали голодного подростка на мороз. Я физически ощутил этот холод, пронизывающий тело до костей.
«Иди туда», – крикнул я ему, махнув в сторону служебного выхода.
Взяв несколько салфеток, я стал собирать со стола ещё нетронутые бутерброды, нарезанные ломтики колбасы, сыра, ветчины.
Набрав съестного в две ладони, я прошёл сквозь кухню и не без труда, манипулируя занятыми руками, отодвинул щеколду.
Пацанёнок лет 11 – 12 схватился руками за еду, и сразу жадно стал совать её в рот, даже забыв поблагодарить.
Я стоял на ветру, весь в смокинге и при «бабочке», и не знал, что делать. Впустить было бы не корректно - всё-таки я сам здесь гость, а не хозяин. Парень, как будто поняв моё замешательство, убежал и скрылся за углом здания.
Горький стыд и смятение до сих пор не дают мне покоя, когда вспоминаю эти голодные заплаканные глаза с огромными девчоночьими ресницами на раскрасневшемся лице. И ритмы поп-музыки, перемешанные с возбуждёнными голосами веселящегося общества. Общества косности и бездушия, бросающего своё б у д у щ е е на произвол судьбы.