Я не любитель балета. Но однажды моя бывшая, тогда еще мы с ней встречались, затащила меня в театр. Я силился не заснуть, пока на сцене дрыгались балерины и парни, затянутые в трико. А потом я увидел её. И уже не мог оторвать глаз. Она трепетала, как мотылек, подлетающий к огню, попрыгивала и словно зависала в воздухе. Моё сердце подпрыгивало и зависало вместе с ней. Она не танцевала, а летала. А я знаю толк в полётах. С тех пор я не видел эту балерину. Так, посмотрел пару фоток в интернете и видео с её танцами. Но всё было не то. Потом закрутился в делах и только когда вдруг слышал пиликанье классической музыки, сердце начинало тонко ныть и падать куда-то.
Так прошел год. Слышал краем уха, что театр разорился, а балетные разошлись кто куда. Я за это время окончательно расстался с бывшей, перевелся в другой отряд и получил новый вертолет. Летал вторым пилотом. Обещали повышение: Петрович, мой командир, последнее время сильно сдал и ходили слухи, что следующую комиссию он не пройдет. Но я не торопился. Летать с Петровичем - класс, пилот он - от Бога, да и машина у нас совсем новая.
И тут посылают нас в коммерческий рейс, снимать рекламу для телевидения. А нам что? Сказали в горы - значит в горы. Прогноз погоды отличный, ветра нет. Хоть облетайся. Стали грузиться. И тут я снова увидел её. Балерину. Если бы она была одета как все, я может и не узнал бы никогда. Но она стояла на взлетке в белых колготках и балетной пачке. На плечи накинута кожаная куртка, на ногах - кроссовки. Пуанты с длинными атласными лентами она держала в руке.
- Познакомься, это наши пилоты, - сказал оператор.
- Нонна, - балерина потянула руку и улыбнулась.
Все начали знакомиться, а я стоял, как дурак, не смея прикоснуться к маленькой узкой ладони.
Пока мы летели, я не смог разглядеть её. Она сидела сзади, бледная, укутанная клетчатым пледом. Потом начала возиться - надевала и затягивала пуанты, а режиссер всё ей рассказывал что-то.
Мы прилетели на точку вовремя, зависли над вершиной, а дальше начался какой-то сюр. Они прицепили к Нонне страховку, чтобы спускать вниз. Я к Петровичу:
- Ты знал? Они же угробят её!
- Не наше дело, - буркнул он. - Никто её не тащил. Сама подписалась. Штурвал держи, а я спускать буду.
Она стояла на узеньком уступе, подняв одну ногу вверх и протянув руку навстречу солнцу. Мы облетали её по кругу, и маленькая балетная юбка трепетала от потоков воздуха.
- Ближе! - орал режиссер, - еще ближе!
Но Петрович сжал губы и словно не слышал. Мы с ним понимали: стоит подлететь ближе и маленькую балерину просто сдует с камней.
Тогда режиссер плюнул с досады, схватил громкоговоритель и обратился к Нонне:
- Теперь на пуант! Я сказал: на пуант! И глаза открой. И улыбайся! Улыбайся, я сказал.
Нонна вся вдруг затрепетала, как лист, который вот-вот оторвется от ветки, вскинула руки и поднялась на самый носочек. Я думал, у меня выпрыгнет сердце. Она едва касалась серого камня кончиком пуанта, и мне казалось, что кто-то невидимый придерживает её на вершине. Потому что иначе было невозможно. Слепящее солнце, вершина горы и маленькая балерина на носочке. Она стояла почти неподвижно, чуть поводя руками, чтобы сохранить равновесие.
Восхищение и страх наполнили меня, не давали дышать.
- Снято! - крикнул режиссер.
И тут я увидел, что в Нонне словно сломалось что-то. Она опустилась на камень, склонила голову на колени и больше не двигалась. Мы поднялись повыше и я спустил трос с креплением.
Нонна не реагировала. Режиссер кричал, грозил, но она так и сидела на камне. А до меня вдруг дошло.
- Я спущусь за ней, - сказал я командиру.
Петрович кивнул. Он тоже понял.
Я снял ларингофон с наушниками и уже не слышал, что говорил Петрович. Впрочем, он обращался не ко мне, а к режиссеру.
Я опустился не на саму вершину, а рядом. Оглянулся. Под нами плыли облака, окрашенные золотыми лучами заходящего солнца. Камни вокруг тоже отливали золотом. И я понял почему. Они были влажными. Скользкими.
У меня снова пересохло во рту. Эта хрупкая девочка рисковала даже больше, чем я думал.
"Только бы она не очнулась раньше времени. Только бы не дернулась" - подумал я и полез на вершину. Нонна сидела, опустив голову и обхватив колени. Солнце заливало её золотым светом.
Она была в сознании, только смотрела странно, словно не видела меня. Зрачки глаз расширились, в них отражалось заходящее солнце.
- Пойдем со мной, - я потянул руку. - Выберемся отсюда.
- Здесь высоко, - сказала Нонна неживым голосом. - Я боюсь упасть.
- Мы полетим вверх, - успокоил я, а сам осторожно поднял её, закрепил ремни и защелкнул карабин. Махнул рукой.
Нонну госпитализировали в состоянии шока. Я прихожу в больницу так часто, что меня принимают за её мужа.
Я понял, почему Нонна согласилась сниматься в рекламе. В соседнем отделении лежит её мама. Только теперь ей сделали операцию.
После полета телевидение запустило новый ролик, а нам с Петровичем подарили по ящику рекламируемых шоколадок.
Ненавижу шоколад!