Саша Бабушкин торчал с папкой своих рисунков под мышкой возле художественного музея и глядел в солнечное апрельское небо расфокусированным взглядом. Саша недавно влюбился и его худенькая фигура приобрела словно размытые очертания. Саша и до того находился в общевоспринимаемом мире только частично, а теперь выбыл из него примерно наполовину. Росту в Саше было около метра семидесяти, а о его лице можно только сказать, что оно вспоминалось с трудом даже его близкими друзьями, и не потому, что невыразительно, а потому что повёрнуто в сторону только Саше видимой реальности. Глаза вроде бы голубые, а больше ничего сообщить не могу. И сам затрудняюсь вспомнить. От влюблённости Саша начал больше рисовать и ещё реже заканчивать рисунки. Сашу знали все художественные натуры Харькова. Было что-то завораживающее и внушающее надежду в разговорах с ним. При этом Сашины художества мало кого интересовали сами по себе. Другое дело, когда Саша принимался их объяснять. Ничего из его объяснений не запоминалось, но собеседник уходил весь какой-то расслабленный и вдохновлённый.
Что до влюблённости, то эта влюблённость не имела никаких надежд на укоренение в жизни и была направлена исключительно в параллельные пространства и художественное выражение. Предмет Сашиных чувств в этом совершенно не участвовал. У девушки были свои планы и цели и Саша в них отнюдь не попадал. Девушку, если не путаю, звали Ляна, и она хорошо относилась к Саше и тоже расслабленно слушала его речи, затрудняясь, как и все, вспомнить их через минуту. Так что история эта происходила скорее в психическом пространстве Саши, чем в реальности. В дальнейшем Саша таки женился и даже обзавёлся детьми. Но случилось это гораздо позже описываемой сцены и по правде мне очень трудно представить себе Сашу в роли семьянина, разве что семья тоже помещалась не совсем в нашем мире.
Пока Саша мечтательно пялился в апрельское небо, к нему приблизился Генка Чулпанов, то есть «Чулан», если кто забыл. Он окинул критическим взглядом расплывающуюся в воздухе Сашину фигуру и несколько даже грубо потребовал показать рисунки. Саша смущённо заулыбался и они отошли к стене музея.
- Вот здесь в центре я попробовал подход Пикассо к материалу, не метод или форму, а подход, а здесь в углу я применил принцип сделанности Филонова. – Саша собирался углубиться в ещё более тонкие материи, но Чулан его перебил. – Не морочь мне голову, лучше объясни - почему ты не закончил рисунок? Сколько можно складывать заготовки? – На Чулана сегодня Сашин гипноз не действовал. – Ты знаешь, что Гера Котенко уже в Москве, перевёлся в Строгановку? – хмуро и без всякой связи с предметом разговора выпалил Чулан. - Нет, не знаю, - робко признался Саша и заморгал. Ему сделалось совершенно ясно, что рисунки Чулана сегодня не интересуют, а интересует его Гера, а точнее, Герин триумф. Он был совершенно прав. Чулан только утром узнал куда вдруг подевался Гера и заскрежетал зубами. - Тоже мне, чучело Хлебникова, - мрачно размышлял Чулан, добавляя для усиления мысли разные непечатно-сексуальные приправы. – Обошёл, гад! – Надо сказать, что его злость вполне себя оправдывала. Гера, успешно иммитировавший Хлебникова в быту и на задворках социалистического реализма, то есть перед нужными людьми, имел громадный потенциал проходимца и фальсификатора. Рядом с ним не угадывался даже Чулан с его немалым напором. Нужно было выместить раздражение на ком угодно, иначе оно начинало душить. - Ляна, между прочим, выходит замуж, - вонзился Чулан в Сашину голубиную грудь. Саша затрепетал, но постарался взять себя в руки. – Ты точно знаешь?, - подрагивающим тихим голосом переспросил он. – Точно. Лёня с ней сегодня разговаривал и она сказала. – Чулану немного полегчало. Саша конечно являлся лёгкой добычей, но ничего другого под рукой не оказалось. Саша тем временем начал процесс самоовеществления. Контуры его фигуры приобрели давно утерянную чёткость и Чулан понял, что можно уходить, больше ничего интересного не предвидится. Он и ушёл. Саша некоторое время стоял, как истукан, но постепенно его взгляд снова переместился в сторону апрельского неба и контуры его фигуры снова начали размываться. – Ну и что? - спросил он сам себя шёпотом. - Всё равно я смогу её иногда видеть. Мало ли... замуж... семья. Разве я претендую? – Он собрал рисунки и поплёлся по Сумской к Театральному Скверу.