В народе живет хлесткое выражение, на мой взгляд, не очень справедливое: «Бог создал три зла: бабу, черта и козла». О грубом отнесении женщины к злу не стану говорить: тут очевидная несправедливость. (Хотя женские «экземпляры» попадаются еще те). О мифической нечисти не буду упоминать: реальных либералов хватает. Каждый из них хуже черта…
Расскажу о козле.
С этим животным, редким по хитрому уму, надоедливости и насмешливому коварству, мне пришлось сталкиваться не одно лето.
Я был студентом и каждое лето, когда завершалась студенческая сессия, приезжал в родное село. В то далекое время все в деревне содержали различных домашних животных. Буренок и прочих копытных приходилось пасти по очереди. Так как я был, на взгляд соседей, свободным человеком, то почти все они перепрашивали меня «постеречь в долг», когда подходила их очередь гнать на луг буренок, овец и коз. Я не отказывался: всегда находилось время почти без помех прочитывать в лугах непрочитанные произведения литературы, которые были необходимы для следующего курса в пединституте.
Дни стояли жаркие и всегда грозовые. Толстые, непроглядно-темные тучи наползали внезапно, опускались вниз до самого луга, и из них вместе с шумным ливнем хлестали по низине молнии. Приходилось брать незаменимый пастуший плащ. Тяжелый, почти резиновый, он спасал от дождя пастуха или пастушку и переходил из рук в руки каждому очереднику. Я таскал его вместе с книгами в старом рюкзаке, потерявшем от старости свой изначальный цвет. Этот широчайший плащ, который я натягивал на небольшие ракитовые жердочки во время дождя и который служил мне своеобразной палаткой, где я под шум ливня читал книги, и возненавидел один бородатый непоседливый козел из стада. Его звали Борька. Подруга Борьки, внешне тихая и даже послушная старая коза по имени Райка, подходила к моему сооружению, протискивала морду к моему уху и как будто читала то, что читал и я. Боря был ревнив, как Отелло.
Однажды, убаюканный дождем, чтением и тихим поведением Райки, я внезапно почувствовал удар такой силы, что оказался далеко от своего сооружения. Впрочем, сооружение было на рогах Борьки, и надо было проявить чудеса ловкости, чтобы изловить неслуха и отнять спасительный плащ. Пока я ловил козла, его подруга Райка сжевала листки из бальзаковской «Шагреневой кожи», которая входила в цикл произведений великого француза под названием «Человеческая комедия».
На коварство Борьки я ответил своим коварством: плащ был вывешен на остатке бетонного столба, когда-то бывшего опорой телеграфного. Сверху я водрузил картуз. Борька был мстительным и свою месть тут же реализовал. Удар был такой силы, что козел долго тряс головой, а большие, некогда сливовые его глаза горели незатухающим красным пламенем.
К вечеру Борька исчез. В стаде его не было. Его искали всем селом. Но его нигде не находили: ни в канавах, ни в топях, ни в старых заброшенных колодцах. Казалось, он пропал неизвестно где и навеки. Я чувствовал себя виноватым за его судьбу. Мне было стыдно и неприятно.
Ранним утром ко мне прибежала старуха-соседка. Она ошалела от страха. На соломенной крыше сарая бабка увидела черта. Его рога торчали в утреннем тумане прямо на верхушке соломенной крыши. Однако сбежавшиеся соседи признали в чёрте козла Борьку.
Обиженного Борьку мне удалось приманить краюшкой ржаного хлеба, присыпанного солью.
Каждый раз, выгоняя стадо на луга, я нес с собой корочки хлеба, густо сдобренного соляными кристалликами. Рядом со мной семенил копытцами Борька. Райка тоже была рядом. Мы подружились. И дружба наша крепла день ото дня и не сокращалась, как бальзаковская «шагреневая кожа».
Думаю, установить мир можно со всеми. Даже с козлом. А мы всё воюем.