Вечером раздается звонок. Брат поднимает.
– Привет, братаны! – слышен голос двоюродного брата. – Вы это, сегодня на Шайбу не хотите? Два билета халявных есть.
– А что там будет? – спрашивает Валик.
– Не знаю.
– А-а, ну тогда давай. Во сколько за билетами заезжать?
Через час мы уже у Шайбы с двумя билетами, девушкой брата, Саней – тем, что в итоге уедет в Москву, – и его Вероникой. На улице зима, скользко. В клуб стоит огромная очередь. У половины – недовольные рожи, другая половина – бухая в хлам. Тех, кто уже наклюкался, вряд ли пропустят, пройдут лишь одни недовольные.
У нас так заведено со времен маленького картавящего человека: бухих – к стенке, а с кислыми мордами – на поста директоров, идеологов, политработников и техничек. Вся страна воспитывалась людьми с недостатком секса и интеллекта, и это привело к тому, что мы сейчас наблюдали. Излучающие гнев и тупость – пройдут, чтобы портить ночь бухим, что успели проскочить, а веселые и пьющие студенты останутся у порога и потом романтично накидаются у речки.
Как-то раз мы с братом попытались зайти в клуб местного значения на Каменной Горке. Местного значения – по сути значит барыжатник. Рыгаловка, отстойник, хлеборезка – как угодно. Ситуация была почти безвыходная, и срочно нужно было куда-то податься. На входе охранник в спортивных штанах и до блеска начищенных лакированных туфлях с усмешкой на нас посмотрел и показал на меня пальцем:
– Да ты ж в кроссовках, парниша! Сегодня вы сюда не пройдете, – он развел руками, как заботливая мамаша, говорящая, что мультиков не будет.
Как хорошо, подумал я тогда, что в нашей стране не продают оружие. В противном случае я бы по одной пуле всадил в его туфли и, немного отодвинув его тело, торжественно прошествовал бы в зал с гопниками.
Мы не стали ему напоминать, что на ногах у него – треники. Может, он ранимый человек, как знать. В конце концов, может быть, это – фамильная традиция.
Прошло много лет, а в тот клуб мы больше так и не ходили. Зато теперь мы огромной когортой стояли у входа в Шайбу – и уже не в кроссовках. Валик подошел к одному из охранников и уверенно сказал, что мы в списке, махнув перед ним двумя билетами и рублями.
– Проходите, – сказал он, поспешно забрав у него рубли и забыв про билеты.
Вещи мы, как люди достойные, сдали в гардероб и поднялись на второй этаж, где и происходило все действо. Впрочем, ничего необычного не происходило, да и действом это назвать было сложно. Обычная дискотека, все пытаются навалиться, но, видно, дорого, поэтому часто ходят в туалет со своими сумочками и барсетками.
У нас каким-то образом нарисовывается столик. Чувствуется, что на этом поле сражения – мы явные фавориты. Возможно, это чувство возникает из-за выпитого, но никто не хочет вдаваться в подробности.
Танцпол кишит людьми и студентами, барышни танцуют вокруг своих сумочек, ди-джей играет кривой сет за выпивку. Все идет своим чередом.
Тут краем глаза я замечаю нечто странное. Брат где-то нашел микрофон и, возомнив себя репортером, тычет им какой-то девушке в зубы. Она, ясное дело, опешив, плотно смыкает губы на зубах и дает Валику оплеуху. Девушка Валика случайно замечает оплеуху и, понятное дело, отвешивает ответку барышне. В это время Валик по-прежнему пытается взять у нее интервью, обернутый проводом от микрофона.
Девушки начинают тягать друг друга за волосы – дело житейское. Танцпол немного утихает – наконец-то стало происходить что-то интересное. Тут подключается Саня – он пытается оторвать ту, у которой брали интервью, от той, что заступилась за репортера. В конце концов возмущаюсь и я – что за бесчинство! – и по волоску вытаскиваю волосы одной из рук другой. При этом крики продолжаются, а Валик уже снова спокойно сидит за столом и наливает себе шампанское. Потом удивленно смотрит на микрофон и откладывает его в сторону.
Через пять минут прибывает наряд. Девушки разняты, клочья волос валяются на полу, дискотека продолжается, а менты, выслушав истеричку, берут меня с братом под руки и выводят вниз. Мы, как порядочные люди, забираем куртки из гардероба и пытаемся по-товарищески объясниться. Мол, это не по-христиански, она не хотела давать интервью, мы всего лишь репортеры.
– Поедете с нами, там расскажете, из какой вы газеты, – говорит нам толстый.
Нас выводят на улицу, начинается задушевный диалог. Мол, начальник, пойми, так и так, загреметь не хотелось бы. Хороший вечер был, та падла все испортила, ну это у нее на совести. А нас, мол, отпустите, пойдем, как студенты, у речки бухать.
Толстый ни в какую – отмораживается, берет нас под руки, чтобы повести в машину. Тут у меня возникает гениальная идея. Я вырываю свою руку и резко начинаю бежать по направлению к речке. Убегу, думаю, и хрен с ним. Через три метра поскальзываюсь и с хрустом падаю на копчик. Толстый товарищ понимающе меня поднимает и бережно отводит в машину с братом.
Ночь мы проводим в опорке. Заставляют подписать какое-то заявление. Нетрезвый вид, потасовка, виноваты и прочее. Приезжают остальные – Саня, Вероника и защитница. Утром после всех допросов нас наконец-то отпускают. Когда выходим, я вижу, как на скамейке грустно сидит та самая истеричка. Я громким шепотом и говорю ей:
– Мадам, вам в дом печати путь заказан. Будьте здоровы. Чистите карму.
Из опорки мы сразу пошли в бар. От свежего утреннего воздуха немного подташнивало. Стояла прекрасная погода – солнце пробивалось сквозь тучи, а город тихо молчал в преддверии зимнего воскресенья.
После ледяного бокала пива все вновь стало на свои места. Вспомнились события ночи.
– Ты зачем, – спрашиваю, – полез к этой девке?
– Не знаю, – говорит Валик, – мне показалось, она хочет поговорить в микрофон.
Отлично, думаю. Если бы у меня для всего бреда в моей жизни были такие простые объяснения.
После этого халявных билетов в Шайбу нам почему-то не предлагали и по спискам со стопкой рублей в руке уже не пускали. Я предположил, что виной тому были ненадетые кроссовки.