Один из вариантов перевода с английского - вездесущность и повсеместность.
Мяч, предательски изменив траекторию, вылетел за пределы площадки. Костя, что только что упустил идеальный момент сравнять счет, аж заскрипел зубами от злости. Зубы скрипнули и от песка. Играли то на песчаной площадке. Ворота – вот же они, а мимо. И как он не попал. Уму не постижимо…
Тут Серега из другой, выигрывавшей команды, бросил:
— Беги за мячом, мазила!
Костя тяжело посмотрел на противника. Серега сегодня вратарь. Высокий, с длинными руками. Такому, поди, забьешь.
…
Нехотя Костя направился за улетевшим мячом. А тут он. Идет себе незнакомый парнишка мимо. Так не спешно идет. Маленький и по возрасти и по росту. Щупленький и слегка лопоухий. Как раз мимо него мяч пролетел. А пацан даже не остановился. И тут Костя крикнул.
— Эй, пацан! Принеси нам мяч?
Мальчик никак не отреагировал. Как шел, так и шел. Медленно, как будто даже задумчиво. И мимо. Костя крикнул еще раз, громче и сильнее:
— Парень, мяч, говорю, подкинь нам?!
Парень и ухом не повел. И тут словно бес, или демон, словно все обиды, все невысказанные вещи высыпались сразу на Костяна. Он подбежал к пацану и ни говоря, ни слова, толкнул его в плечо.
— Ты чё, не слышал? Мяч быстро нам принес! Живо! – говорил он отрывисто, с угождающей интонацией в голосе. Затем взялся за ворот футболки, сминая ее в кулак. Тряхнул снова.
Парень как-то виновато остановился, и робко улыбнулся. Казалось, он не понял ничего из того, что только что прокричал в его сторону Костя. Ошибочно, ох как неправильно, прохожий мальчик посмотрел в глаза остановившему его человеку.
— Ты чё лыбишься! – Костя дернул его на себя, от чего мальчик послушной куклой подался вперед, а затем - резко с силой ударил парня в скулу. Потом еще и еще раз. Мальчик пошатнулся, из глаз брызнули слезы. Рот раскрылся, но он почему-то не кричал… Недоумение, растерянность и страх… «Ага, боишься, значит не прав. Осознал?! Да поздно. Ну теперь держись. Получай!» - в эти мгновения мелькнули обрывочные мысли футболиста-хулигана.
Костю, теперь Кастета, как его иногда звали, было уже не остановить. Казалось сейчас, он готов был уничтожить весь мир. Разорвать, искромсать, рвать зубами, коль бы не получалось руками. Невероятная злоба, сила, внутренняя решимость, как пороховая бочка вспыхнула в нем. И по мере того, как мальчик, едва не падая под ударами, отступал и не сопротивлялся, сила Кастета возрастала. Он словно черпал ее из хрупкой маленькой фигурки. Вычерпывая ее вгрызаясь, пьянея от осознания собственной силы и могущества. Ему уже не казалось, что он где-то играет во дворе. Он уже ощущал себя в той самой игре, где удары оцениваются баллами, а жизни множатся от поверженных противников переходящих к победителям.
Кто-то кричал, кто-то оттаскивал взъяренного ребенка от его жертвы. Кто-то даже держал его, силясь перехватить руки и приглушить рвущуюся наружу гнев, неистовство и злобу. Но Кастет не желал останавливаться. Видя, что хватка его внезапных пут то ослабевает, то крепнет, он ловил эти моменты, как пес, знающий свою правоту и рвался снова вперед и снова с кулаками.
Наконец, кто-то из взрослых сумел его остановить. Даже заломал руки назад, чтоб не вырывался. Вокруг стоял шум. Восклицали обвиняя взрослые и шумели дети. Он вдруг услышал весь этот гам и не мог даже понять, почему он, Костя, оказался в его эпицентре.
Кастет тяжело дышал, свисая вниз, как пленный партизан на допросе. Пот ручьем лил с его лица, капая с носа. Футболка пропиталась внезапной ненавистью, взмокла, хоть выжимай. Даже на футбике он так не потел. Руки, сбитые в ссадины болели. Озверевший взгляд метался по толпе. Выхватывал своих товарищей футболистов. Мамочек с колясками. Каких то старушек. И прочих людей, что как муравьи на сладкое, сбежались на его драку.
Он победил. Без сомнения. Краем глаза он видел, как мальчишка стоит на коленях, возле большой лужи, куда Кастет едва его не загнал и собирает что-то на земле. Он даже увидел, что ищет пацанчик. Свои зубы. Поднял один и положив на трясущуюся ладонь, как-то заворожено смотрит на выбитый зуб. Кровь сочится из брови, скул и губ, с носа капала, а мальчик заворожено смотрел на свою ладонь… Кто-то присел рядом с мальчиком. Какие-то женщины, вечные сочувствующие.
Взрослые обсуждали случившееся, кто-то его отчитывал, нудя над головой. Кто-то предложил вызвать полицию. Все это казалось нереальным.
— Кастет, ты чего? Ты чего? – приговаривал вертящийся друг Лешка. – Ты чего поднялся-то? – И обращаясь, к тому, что все еще держал Кастета, парню в олимпийке и шортах, бегуну, говорил: - Дяденька, отпустите, его, это он так, не нарочно. Не со зла. Дяденька, отпустите его!
— А чего… тот… лыбился? – тяжело оскалившись, восклицал время от времени Костя. Его все еще держал бегун и еще какие-то прохожие мужчины. Чужие. Но вырываться он перестал. Устал.
— Кастет! Это же Мишка. Он по жизни глухой!
— А? Что значит глухой? Я ему сказал, подай мяч, а он что?
— Да я тебе говорю! – тряс его Лешка. - Он совсем глухой. Не слышит. И не может… слышать, - Леха как и все растерянно рассматривали Кастета. Просить за него уже перестали.
У Кости внезапно случился спазм в горле. Он застыл, и почему-то зарыдал. Слезы сами собой выступили на его глазах. Пелена набежала. Он бухнулся, как и его жертва на колени и завыл, словно только что был побит. От боли, от унижения, от несправедливости. От осознания… Затем вырвался, от протягиваемых к нему новых рук, и убежал так быстро, как мог.
Глухой мальчик Миша не рыдал, он только вздрагивал. Носовая кровь все капала куда-то в песок. Лицо горело пламенем. Он плохо соображал от перенесенных ударов. Весь мир для него сжался в единственно видимый предмет – его зуб на ладошке…
Повсеместность спонтанного насилия и жертвы, коей стать может любой человек вообще.