Дураков, внуча, не сеют, не жнут, оне сами рОдятся. Тока вред от их всему народу. Ни радости, ни жисти.
Вот, как я ищё молода была, а твоя мамка под стол пешком бегала, жила в Пьяной деревне, чё около Лосихи, Васёна. Ох, и сверга была, на месте три дырки свертит, никому рта разинуть не даст. Трешшит, навроде сороки.
Так в етой Пьяной деревне кохоз сделали, Красный городок прозвали. Всё бы ладно, тока в преседатели людям дали свою жа бабу. Туё самаю Васёнку. Вишь мужиков то согласных не оказалось. Все на пахоте и при деле, а Васёна цельный день хлыстает по деревне из края в край. Ох и горласта была. Как чё, так по рельсе бить не надо, она на всю поскотину голосит. Не стоко сделает, скока наорёт.
Начальникам с Бийску ето шибко по сердцу, шибко любо. Навроде как работа как конь Савраска шебарчит.
Вот напридумали начальники воевать с Боженькой. Приспичило их, аж за грудки хватаютси. Тока гумагу из Бийску прислали, Васёна уже бегит по избам, велит сымать иконы и в печку кидать. Она хоть и баламошка, а всё жа власть, но кто жа на тако богохульство возрадуетси?
Кто сымал иконки, да прибрал по сундукам от греха подале. Пасечник Горохов Тимоня по ульям натолок и свои, и чужи, кто принёс. Кулаев Сергей молодёшенек был, так он иконку патретом вождя залепил. Так оне и молились на ентот патрет.
Тока Лева Куздов ни в каку. «Она мине не мешат, есть, пить не просит. Её ищё моя бабка с Расеи приташшила. Портки бросила, а образок сберегла», - так сказывал Лёва, когда Васёна к ему прибёгла. Мужик то он справный был и хмурной. На две головы выше Васёнки, да и лапишша у ево, чё твоя головёнка. Не больно-то поспоришь.
Васёнка то от ево и отступиласи.
По осень у Лёвы старшой сын вздумал обженитьси и жинку в избу завести. Ну всё ладом исделали. Ис сельсовету домой молодые на тройке летять, гостеньков встречать, да кланятьси.
Тока за столы сели, вот тебе и Васёна на пороге. Хозейвам не поклониласи, в красный угол не перекрестиласи, молодых не повеличала. Сяла за стол в передний угол, бражку медовую пьёт и всё на иконки глазом косит. Ищё бражки отхлебнула, раскраснеласи как та свёклуха у тына. Тут из её преседатель то и полез… Как уж она разначальниласи.
- Чёй-то ты, Лёвушка, иконки из избы не снял, да в печь не кинул, - встала она из-зо стола, подбоченилась, чё тыква на бахче.
- Не тибе миня учить и указывать, - ответствует Лёва да гостенькам подливает в стакашки для увеселения. – Дед наказал их для щастия.
- Я преседатель, - стрекочет на весь Курский край Васёна, - ты должон миня слухатьси и починятьси.
Тока Лёва на её не глянул, говорит гармонисту:
- Но-ка вжарь «Барыню», а то гостеньки чёй-то заскучали.
Лёнька то Панов бражки ищё хлебнул, да за гармошку. Она у его сама выговаривала…
Ишь помянула Лёньку, а ноги то уж сами приплясывают, топочут. Ох и играл наш гармонист, в Филатовой слыхать было.
Как Лёнька заиграл, тут Васёна и впрыгнула в круг. Схватила Божию Матерь, да как даст её об пол. Люди помлели со страху.
А Васёна как давай плясать. Лёнька гармонь бросил, рот раскрыл. Лёвина Морька с лавки встать не могёт, белая, как снег сидит.
Батя Сёма, ето чё Бэключарский чертознай, за руку Васёну взял, остановил.
- Охолонь, девка, - хмурит брови он. – Не гневи Бога.
- И чё ты мине могешь поделать? - хохочет хохотом Васёна. – Ты свои чертознайские штуковинки жинке своей сказывай, а я преседатель! Власть!
Подобрал Батя Сёма досочки.
- Не греши, не гневи Бога, а то к полу прирастёшь.
У нас душа захолонулась, чё батя Сёма почернел ликом, из глаз молоньи летят. Тока Васёну уж не унять, сгребла она из рук бати Сёмы досочки да опять их хрясь о пол.
Стукнула ногой по досочкам, да как заблажит на дурнинушку. Думали чё она придуряетси. А она повалилась снопком и орёт:
- Ой ноги мои, ой ноги…
Её мужики на ноги то подняли. Стоит столбом и дуром голосит. Хотели посадить на лавку, ноги от пола оторвать не могут. Ореть чё к полу приросла.
Свадьбишка уж вся разбежаласи. Хозяевы из избы на сеновал убёгли. Да и хто такой крик выдюжит. Сутки орала. Её брать, а она, как её режут, визжит.
Тут Лёва пошёл кланятьси к бате Сёме. В двери постучалси, в ноги поклонилси, в красный угол помолилси, шкалик пашаничной на стол поставил и просит:
- Батя Сёма, опусти глупаю бабу, а то нам спать опеть на сеновале.
Хмурит брови Батя Сёма, к шкалику не прикасаетси.
- Я молодых басловил? На икону молилси, а Васёна по-своему повертать вздумала. Погулять на свадьбе не дала, попеть, поплясать… Пусть стоит!
- Батя Сёма, над жинкой моей сжальси. Она сердце об етот крик обломила. Кресница жа твоя. Знашь жа, чё слабая она. До беды не далёко.
Посмотрел на иконы Батя Сёма, бровки размоховел, на жинку глянул и головой кивает.
- Садись за стол, обедать пора, эй, жинка, шти неси.
А надо сказать чё чертознай один пить не любил. Еслив ты принёс, уважь Батю Сёму, будь разлюбезен. Тока не кажного он за стол позовёт, не у кажного шкалик возьмёт.
…Вытер губы Батя Сёма и Лёве сказывает:
- Иди домой, Лёва, вечерний петух крикнет, так в гости прибуду.
Лёвушка домой бежал, ног не чуял. Жене и невестке криком кричит:
- Ужин готовьте на особинку. Батя Сёма в гости будет.
А как свечерело идёт Батя Сёма к Куздовскому двору. Брови на переносье в кучу собрались. В избу не заходит, во двор ни ногой. Тут у прясла на чурбачок сел, слушаит ор из избы, как Васёнка горло дерёт.
Молодые Куздовы стол во двор ставят, на стол шти горячие, грибы, да снедь всяку. Прямо тут диковинку – консерву рыбью купорят. В серёдку стола четвертину самосядки. А та чистёхонька, как слеза. Идут кланяютси Бате Сёме.
- Семён Петрович, зайди во двор, откушай, да баслови нас на жисть.
Сели за стол, выпил Батя Сёма самосядки, закусил да и сказывает:
- Хороша солонинка у твоей жинки, Лёва, век бы ел.
Глянул из бровей на нёбушко и посылат Лёву с сыном в избу.
- Идитя в избу с сыном.
Токо те порог переступили, петух возьми да закричи.
Васёна глаза закатила, замолчала и повалилась на пол, как сноп. Лёва с сыном чуть успели её словить. На улису выводют. А она на одну ногу ступит, а друга подгибатси.
- Чё сидите, - сказыват Батя Сёма бабам, - идите, да избу помойте и будет в ей щастье.
Бабы то как кинулися и давай шоркать. Полы с песком да голяками так отшоркали, чё оне желтыми стали. Постелю перетрясли, как перед Паской. Ну любо!
Батя Сёма в избу зашёл, брови из кучи развел. Лицом посветлел, икону из пазухи достает и сказывает:
- Живите дети в добре.
Так с тех пор молодые Куздовы и любилися. Всё у их ладом было. Лёва нарадоваться не мог.
А Васёна ушла из преседателей в доярки. Так ничё, тока потишала шибко, да хроменька осталась.
Зайдет в избу к кому, на красный угол крестится, у сибя иконку повесила.
Видно умишка то набраласи, пока к полу приросша была. Ну не всем головку то матери в утробе дают, кому она через ноги приходит.