Вечерело. Сизая мгла поглотила поля, жерди заборов и линялые пугала – казалось, вся земля приобрела серый оттенок и медленно погружается в небытие, растворяется, теряет знакомые черты. Глаза болели от постоянного напряжения – всматриваться, всматриваться, всматриваться… потому что даже Великий Тракт и тот норовил ускользнуть из-под ног и потеряться.
Смирная рыжая кобылка покорно брела по снегу, который местами навалил по грудь. Особенно за Яблонивкой – едва закончилось житье, как дорога стала непроходимой. Три версты до знаменитого камня, казалось, никогда не кончатся.
И тут повалил мокрый снег, будто мало его было кругом. Серый, как темнеющее небо, липкий, противный – он набивался за шиворот, прилипал к ресницам, лез в рот.
- Тьху ты, в такую погоду только вешаться сподобно! – Орландо выругался и попытался поплотнее завернуться в плащ. Отсюда до Дремучего леса было рукой подать, но поди-ка проберись сквозь заснеженное поле! И какого черта он здесь делает совсем один?
Правитель вздохнул и покачал головой. Вместо того чтобы заниматься делом в жарко натопленном кабинете, он тащился сквозь поле в проклятый лес, подвергая свою жизнь опасности, а все потому, что надавал нелепых клятв под влиянием момента. И все же, несмотря на холод и сгущающийся мрак, Орландо чувствовал себя лучше, чем во дворце – ведь он выполнял просьбу Лии, он делал что-то для нее, как будто и вправду мог что-то сделать.
Двадцать два дня он уговаривал себя на эту поездку, оправдывая задержку текущими делами, но, наконец, решился. Он не боялся Змея, он боялся себя – хрупкая опора, на которой Орландо держался со дня казни, могла рухнуть от любого неверного движения. Поэтому Правитель избегал любых потрясений, а поездка в лес, на место своего преступления, мало напоминала увеселительную прогулку. Лишь когда он счел, что достаточно окреп для трудного разговора со Змеем, он тихонько улизнул из дворца, не поставив никого в известность.
Уже давно ему не случалось вот так выходить одному, без охраны. А с Белого Дня, как прозвали в народе день казни, он и вовсе носа не высовывал из дворца, и сейчас с удивлением смотрел на знакомые места, изменившиеся до неузнаваемости.
- Земля одела траур по тебе… - сказал он непонятно кому, думая о том, что в Полуденных странах белый считался цветом траура. Снежные поля простирались до самого горизонта, терялись на нем, неотличимые по цвету, и казалось, что нет им конца.
- Карррр!!!! – внезапно перед самым носом Орландо из сугроба вылетела ворона, заставив его отпрянуть назад, едва не потонув в глубоком снегу. Ее маслянисто-черное оперение ярко выделялось на снежном фоне, и выглядело неестественным, потусторонним.
- Кыш, проклятая! Чтоб тебя… - он взял лошадь под уздцы и стал пробиваться вперед с удвоенной энергией.
Появление вороны ясно говорило о близости Врановых ворот, за которыми заканчивалась его власть, как правителя. Там царил Змей XV Горыныч, который потерял свою наследницу. Но знал ли он об этом? Орландо размышлял, что если Змею все-таки донесли, то он сейчас доживает свои последние часы на этом свете. Но его это не испугало – в последние дни он так часто хотел умереть, что счел бы гнев Змея счастливым избавлением от бремени своей ненужной жизни.
Достигнув Врановых ворот, Орландо, как всегда, спугнул стаю жирных, неприятного вида птиц, со злобным карканьем закружившихся у него над головой. «Не дождетесь» - буркнул им он, переваливаясь через обледенелую корягу. Лес выглядел неживым, скованным холодом, будто сделанным из серебра – каждая веточка звенела на ветру. Волшебное и пугающее зрелище, причину которого не могли объяснить Правителю даже государственные метеорологи.
Много пересудов закружилось над Страной Вечной Осени со дня смерти принцессы. Одни порхали, как пушистые снежинки, оседали на головах людей и тихо таяли, а другие примерзали холодной коркой к городским стенам, становясь их частью. Говорили разное: что страну прокляла ведьма, которая воспитала принцессу, или что мертвые, которых Лия разбудила в Нарамане, явились за ней, и теперь бродят незримо по всей стране – оттого так холодно. Но главной, официальной версией, среди болтливых старух являлась та, что страна проклята из-за гибели принцессы. Дескать, народ должен был ее спасти, и тогда в стране воцарился бы мир и процветание, а нет – так жить им, как волкам, в темноте и холоде, покуда принцесса не вернется.
Согласно докладу Тузендорфа, именно так говорила смутьянка Ирья ДеГрассо перед тем, как превратиться в птицу и улететь. Ну да, все именно так и было: поговорила, потом обернулась совой и улетела, а чего тут необычного, такое каждый день бывает. И мертвые принцессы воскресают – это им вообще раз плюнуть. Иногда Орландо казалось, что страна массово галлюцинирует, мешая бред с фольклором. Хотя, он с радостью умер бы, лишь бы это оказалось правдой.
Тропа в лесу оказалась заваленной, и нельзя было понять, пользовался ей кто-нибудь или нет – каждый день шел снег, засыпая любой след. Взмокший и осатаневший от постоянного сопротивления, Орландо пробивался вперед со скоростью черепахи. Вокруг неуклонно темнело, а ночной лес был чрезвычайно неприятным местом даже в хорошую погоду. Одно радовало – он запыхался и вспотел от усилий, начисто забыв о холоде.
Прошел он уже мостик? Или нет? Под снегом все равно не разберешь, и даже черепушек не видать, завалило. Но когда Орландо вывалился на более-менее широкую тропу, ведущую к башне, сумерки вокруг него сгустились, и он с трудом различал деревья в общей серой массе. Но самое трудное было позади, и он зашагал вперед со всей возможной скоростью.
Окна в башне светились желтым, теплым. Так и подмывало подойти и постучать в дверь: «Впустите, люди добрые!» Двор был аккуратно выметен, очищен от снега, и большая лопата торчала в сугробе, как ложка в деревенской сметане. Легкий дымок поднимался над крышей: мирное, уютное жилье, в котором живут простые люди. Орландо не был лично знаком с Василисой и Рыцарем, но был наслышан, в том числе от Лии. Положив руку на калитку, он с трудом ее убрал – так велик был соблазн зайти и посмотреть на то место, где она росла.
Но надо было спешить. Положившись больше на инстинкт, чем на зрение, Орландо оставил башню позади и углубился в лес. Последний раз он был здесь дождливой ночью, шестнадцать лет назад, когда привез Змею золото. Пробираясь по заснеженным зарослям, он отмечал про себя, что дорога не хожена – не случилось ли чего со Змеем?
Однако, поравнявшись с Красными воротами, Орландо заметил такой же несмелый дымок на фоне потемневшего неба, вьющийся над берлогой, и на душе у него отлегло. Жив. Оглянувшись кругом, как в последний раз, он глубоко вздохнул и постучал молотком в ворота.
- Ну, Рыжий, если что, не поминай лихом…
Ворота открылись далеко не сразу. Орландо пришлось выслушать долгое шарканье, кряхтение, ворчание, потом – скрежет многочисленных засовов и скрип несмазанных шарниров.
- Я ж тебе говорил, что подожду до завтра. Какого черта ты по такой погоде шатаешься с этой кашей…
Змей был замотан в старое лоскутное одеяло, голова повязана чем-то наподобие клетчатого бабьего платка. Увидев вместо Василисы незнакомого мужика, он остолбенел от удивления, а когда Орландо откинул капюшон, подставляя ветру редеющую рыжую голову, то даже сделал движение, чтобы закрыть ворота.
- Подождите, пожалуйста, у меня к вам дело! Это по поводу вашей дочери…
Волшебные слова, открывающие любую змееву дверь. Посторонившись, зеленый с тревогой наблюдал, как Орландо привязывает коня к железному кольцу. Наученный горьким опытом, он размышлял, что, может, не стоит с ним разговаривать, а лучше сразу съесть мерзавца? Но тревога за Лию не давала ему даже вздохнуть как следует.
Принцесса не ошиблась в расчетах – у Василисы с Рыцарем не хватило духу сказать Змею о ее смерти, а с наступлением зимы любое сообщение между лесом и Амарантой совершенно прекратилось. Для Змея она была жива, и слова Орландо подействовали на него подобно сильному наркотику. Полуудивившись, полуиспугавшись, Змей разглядывал постаревшего Правителя, но намерения у того вроде были не враждебные.
В жарко натопленной берлоге полыхал камин, целая гора дров громоздилась на полу. Орландо вмиг вспотел и еще подумал, для чего так кочегарить, но потом вспомнил, что Змей – существо холоднокровное, и ему должно быть особенно тяжко от наступившего холода. Тщательно закупорив дверь, старый ящер снял с головы платок и присел на кучу золота напротив незваного гостя.
- Слушаю вас.
За этой репликой наступила минута молчания. Они смотрели друг на друга и понимали, что каждый из них сильно изменился. Наконец, Орландо вздохнул и полез во внутренний карман, в котором находилось первое из писем, написанных Лией перед смертью. Орландо упаковал его в конверт, чтобы создать видимость конфиденциальности, хотя сам уже давно выучил наизусть косые строчки, написанные мелким Лииным почерком.
- Что это?
- Это письмо для вас от вашей дочери. Она была вынуждена бежать из страны, но с ней все в порядке… - Орландо подавился своими словами и закашлялся. Змей с тревогой следил глазами за конвертом в его руке. – Она написала вам и просила меня доставить этот конверт…
Змей изловчился и выхватил у него письмо.
- Подождите, я что-то не понял. – Конверт исчез где-то под обширной задницей ящера. – Лия ведь с вами воевала и от вас скрывалась, а теперь вы у нее почтальоном работаете?
Проницательный зверь буквально впился глазами в покрасневшее от жара и стыда лицо Правителя, и тот поневоле вспомнил древнюю легенду о том, что взгляд ящеров обладает магической силой и может заставить говорить правду. Что-то в этом было, потому что Орландо с трудом переборол сильнейшее желание броситься на колени и зарыдать, покаявшись в содеянном.
- Понимаете, это все не так просто… Лия была у меня в плену, мы много общались с ней… - врал Орландо, мечтая о том, чтобы все так и было на самом деле. – Я убедил ее бежать, потому что сейчас ей небезопасно здесь находиться. Она согласилась и попросила меня быть посредником между вами. Кто еще на это согласится?
- Вот в этом месте поподробнее, пожалуйста, - желтые глаза Змея все так же цепко держали Правителя, пригвоздив его к стулу. – Почему это ей нужно было бежать?
- Да потому что здесь небезопасно! Здесь ей угрожала казнь, как государственной преступнице! – выдохнул Орландо и едва не схватил себя руками за язык, но было поздно. Могучий зеленый хвост угрожающе зашевелился, шелестя монетами.
- Могу я узнать, от кого исходила такая опасность? – голос Змея стал медово-бархатным, что напугало Орландо больше, чем напугал бы самый яростный рев.
- От закона этой страны, перед которым все равны.
- В самом деле? Все равны? Наверное, все-таки некоторые равнее, потому что ты сейчас сидишь передо мной, а не болтаешься в петле. – Хвост описал широкий полукруг, порядочно раскидав золото по углам.
- О, разумеется! Да только в Амаранте куча народу, который совсем не заинтересован в восстановлении королевской власти, да и не в Амаранте тоже.
Пан или пропал. Орландо понимал, что его жизнь висит на волоске, но не испытывал ни страха, ни паники, только мучительное желание как-то оправдать себя. Ему и правда было все равно – останется он жить или нет, но почему-то хотелось соврать так, чтобы Лия была жива, и самому в это поверить. Змей это почуял и засомневался.
- И кто эти люди, которых Лия должна опасаться?
- Берите всю нашу верхушку – не ошибетесь. Сейчас каждый из них по-своему король, а при появлении настоящей королевы им придется отказаться от очень многого. Они выбрали меня Правителем, потому что я безроден, потому что я ничей, потому что я никогда не буду претендовать на трон. Я обеспечиваю им равновесие, а они тем временем копят силы, чтобы после моей смерти вступить в настоящую борьбу. Королева Лия I им совсем ни к чему…
Это смахивало на правду. Змей нахмурился.
- …и кроме того, есть Ландрия, Каррадос. А в Каррадосе есть королева Вильгельмина, старая вешалка, которая каждый день возносит молебны, чтобы я костью подавился.
- А вот это вранье: Вильгельмина – двоюродная бабка Лии, она не может желать ей зла.
- В самом деле? – Орландо истерически расхохотался. – Вильгельмина спит и видит, чтобы присоединить Амаранту к своему скипетру, для этого она и племянницу свою замуж выдала за Ибрагима. Ах да, вы же думаете, наверное, что это я короля убил!
Змей молчал, с трудом продираясь сквозь нагромождение вранья.
- А вам не кажется бредом, что какой-то лакей заказывает вам убийство короля? Да, это я приходил сюда и говорил с вами, да это я осуществил расчет, но я выполнял чужую волю. И воля эта исходила издалека-а-а… - он махнул рукой в неопределенном направлении, которое должно было означать большую отдаленность. – Даже герцог Карианиди, на которого я работал, был пешкой в чужой игре. Но не срослось, благодаря вам, кстати. Лия выжила. И теперь будет попытка номер два.
- Да зачем Вильгельмине убивать собственную внучку? – почти заорал Змей.
- Да потому что Лия – последняя в роду, последняя из Сигизмундовичей, и, по совместительству, одна из Ландеррасов. Сигизмундовичей больше нет, значит, их трон перейдет к ближайшим родственникам – угадайте к кому?
- И почему тогда он до сих пор не перешел?
- А это уж благодаря мне. И пока я жив – не перейдет, но после моей смерти Ландеррасы будут здесь, если мы не сможем уберечь Лию.
Завернув такой блестящий монолог, Орландо плюхнулся на стул и огляделся в поисках водички, а Змей сдавил лапами виски – голова его жутко раскалывалась от обилия информации.
- Какая мерзость… Уж лучше бы она жила здесь, в лесу, и не знала ни о чем. Зачем я отдал ее в город? Образование решил дать… идиот.
- Это точно, - пробормотал Орландо. – У вас не найдется чего-нибудь выпить? Голова болит…
Змей посмотрел на него страдающим желтым глазом, поднялся и вышел в кухню. Орландо, оставшись в одиночестве, внимательно осмотрел берлогу – теперь он видел следы присутствия Лии: на стене висели ее рисунки, на книжной полке сидел потрепанный плюшевый медведь, а в прихожей, возле вешалки, стояли самодельные удочки. Вряд ли Змей увлекался рыболовством. Интересно, он позволит взять один из рисунков? И Орландо сам ухмыльнулся над своей наивностью – разве он бы позволил? Сердце защемило, да так, что перед глазами все расплылось.
- Не надо тут у меня в обмороки падать, - проворчал Змей, сунув ему под нос стакан с вином. – Где сейчас Лия?
- Она уехала. В… - Орландо запнулся, - …Бромбуардию…
- Куда?! – Змей наконец взял конверт, разорвал его и стал лихорадочно читать придуманное Лией бегство. – По Серану?... В Каррадос?!... Там же Вильгельмина!
- Все хорошо, она проскочила.
- Полуденное море? Черт побери, это же край света! Почему не нашлось места ближе? – Змей напялил очки и пробежал письмо еще раз. – Она могла бы укрыться здесь, в лесу. Посмотрел бы я, как эта Вильгельмина сюда сунется!
- Все не так просто… - в словах Орландо оболганная ландрская королева представала монстром, которому и Змей не помеха. Его мутило, от вина и от вранья, и от этого места, в котором еще жила принцесса. Он даже и представить себе не мог, что будет так тяжело – чувствовать ее присутствие, почти физически ощущать ее рядом, зная, что она никогда не войдет сюда и не заговорит. Никогда. Она лежит в мерзлой земле в Голубиной роще, совсем одна – только ветер поет ей песни.
- Знаете, мне пора. – Орландо с трудом поднялся и взялся за плащ. Бежать скорее отсюда, бежать прочь, пока еще ноги держат! Змей с трудом оторвался от исписанного листочка и поднял очки на лоб:
- Куда же вы? Мы еще толком и не поговорили. Я так и не понял, где эта Бромбуардия…
- А вам зачем? Письма я буду вам доставлять без промедления, а присутствие ваше в чужой стране, где Лия вынуждена скрываться, будет немного лишним. Главное, что с ней все в порядке.
- Да, но…
- Я понимаю, это нелегко, но пока придется пожить так. Вы извините, мне нужно спешить, у меня много дел. Всего вам доброго.
Орландо выскочил во двор, где свистела поземка. Задубевшая веревка никак не желала отвязываться, а он хотел исчезнуть отсюда как можно скорее. Изумленный Змей, повязавший свой платок, увидел только, как хлопнули ворота за непрошеным гостем, который тут же исчез в порывах метели. Он задвинул засовы и поспешил в берлогу, перечитывать письмо снова и снова, выискивая малейшие нюансы и читая между строк.
А Орландо брел по пояс в снегу и рыдал в голос – он не боялся, что его услышат. Метель мгновенно слизывала со щек набегающие слезы и глотала его рыдания. В темноте и холоде он был совершенно один – и так ему теперь предстояло жить всегда.