Осторожно, злая собака!

 
      Ивана, ныне охранника частного охранного предприятия, всю жизнь хвалили и ставили в пример другим. Еще в школе учителя говорили, что он, хоть звезд с неба и не хватает, зато какой послушный мальчик. Затем в армии: мелкий, немногословный, скромный, неприметный, однако же по службе – одни благодарности. И на заводе он был в числе лучших рабочих. Когда же родное предприятие прекратило существование, не выдержав натиска рыночной стихии, Иван стал лучшим охранником ЧОПа. Директор, бывший начальник районного отдела МВД, полковник в отставке, любил повторять, что доверяет ему, как себе, и что такие, как Иван, с виду совсем не богатыри, поднимают репутацию его фирмы.
      Так же обстояло дело и дома. Теща, извечный враг мужей своих дочерей, не могла на него нарадоваться и всем хвасталась, какой у нее замечательный зять – не пьет, не курит, зарплату всю домой приносит, по сторонам не смотрит.
      Вот и сегодня суровый директор вызвал его к себе и, дружески улыбаясь, сказал:
      – Как лучшему охраннику, решил доверить тебе ответственный пост. На стройке. Там и зарплата повыше. Не сомневаюсь, что справишься. Ну, а инструктаж пройдешь на месте, у прораба.
      Прораб, сухощавый мужчина предпенсионного возраста, которого все звали просто Петровичем, провел новичка по строящемуся зданию, показал все, на чем следовало заострить внимание и в заключении предупредил:
      – Да, собака у нас очень злая. Но ты не обращай на нее внимание и близко к будке не подходи. Это восточно-европейская овчарка, признает только меня. Но по выходным, когда меня нет, ее придется кормить. Вот в этом тазу сваришь ей рожки с костями. Таз поставишь поодаль и подвинешь к ней вон той длинной палкой, чтобы она тебя не достала. Все понял?
      – Справлюсь, – уверенно ответил Иван.
      Вид у собаки и в самом деле был грозный, и поначалу она облаяла нового человека, встав на дыбы из-за натянутой до предела цепи. «Да, такая цапнет, без руки останешься», – подумал новичок.
      Наступила суббота. Сварив в тазу еду и дав ей остынуть, охранник подошел к овчарке. Та сначала замерла, почуяв желанный запах, но стоило взять в руки палку, разразилась таким бешеным лаем, что ее слюна разлеталась по сторонам, а цепь, казалось, вот-вот оборвется. Невзирая на явные признаки голода, собака в запале перевернула таз, и весь наваристый бульон быстро ушел в песчаную почву.
      – Ну вот, себе же сделала хуже! – сказал вслух Иван, обидевшись на такое неблагодарное отношение.
      Однако не прошло и месяца, как собака перестала лаять на нового охранника. То ли от того, что он, привыкший дотошно выполнять любую работу, клал больше костей в приготовляемую пищу, то ли потому, что мягче к ней относился… А затем отпала нужда прибегать и к помощи палки. Овчарка молча смотрела на приближающегося Ивана, не проявляя никаких признаков агрессии, и спокойно принималась за еду.
      Как-то в выходной прораб заехал на стройку, когда охранник как раз кормил собаку.
     – Она, что, принимает пищу из твоих рук?! – он так удивился, что забыл про недокуренную сигарету, и та, продолжая тлеть, обожгла ему пальцы.
     – Да. Привыкла, наверное…
     – Такого тут еще не было! Других охранников она ни в какую не признает. Ты, видать, собаковод? Держишь собаку?
     – Да, нет. У нас только кошки всегда жили.
     – А-а, ну понятно. Значит, любишь животных. Они это чувствуют.
      Похвалы Петровича расперли охранника. Ему, привыкшему к ним с самого детства, почему-то особенно приятно было получить славословия от совершенно постороннего человека. 
      Еще через некоторое время овчарка, при появлении Ивана, стала дружески вилять хвостом. Даже когда он просто прохаживался по территории. Когда же шел ее кормить, к этому добавлялся своеобразный танец: она нетерпеливо перебирала лапами и раскланивалась, миролюбиво повизгивая.    
      Как-то раз, поставив пищу возле собаки, Иван выронил сотовый телефон. Тот, ударившись о перегородку, отлетел к самой ее будке. Охранник наклонился за телефоном и, вдруг, попал в крепкие объятия. Овчарка обняла его передними лапами за шею и стала облизывать ему лицо. При этом она беспрестанно скулила, а в глазах выступили слезы. Взгляд же выражал такую любовь, такую преданность и, вместе с тем, такую тоску, одиночество и отчаяние, что мужчине стало не по себе.
      Только сейчас он впервые задумался о том, как живется этой несчастной, от которой все шарахаются и видят в ней врага. Ведь это не жизнь, а самая настоящая тюрьма: тесная будка, несколько квадратных метров земли и тяжелая цепь. Да одна и та же скудная пища – тюремная баланда. И больше – ничего.
      Ее положение даже хуже, чем у заключенных. Тем хотя бы есть с кем пообщаться. Их каждый день выводят на прогулку. Им иногда приходят письма и посылки от близких людей. А самое главное – они живут надеждой, что их заключение закончится и они обретут свободу.
     Бедная же овчарка всего этого лишена. И за что ей такая участь, за какие преступления? Люди таких условий не выдерживают и накладывают на себя руки. А у нее и такой возможности нет.
      Иван понял, что сейчас из души собаки вырвалось все то, что накопилось за время ее заключения. Что никакая она не злая. Что всего-то ей нужно в жизни две вещи – любовь и нормальные условия. Поэтому он не посмел сразу оттолкнуть несчастную, позволил излить душу и терпел резкий запах свалявшейся шерсти, никогда не знавшей воды и мыла.
      Он понял и то, что единственным благородным поступком для него было бы забрать ее к себе домой.
      «Но куда я возьму ее в двухкомнатную квартиру? – возразил он сам себе. – А жена что скажет? Семейного конфликта не избежать. Вот кошка – это совсем другое дело! Она маленькая, чистоплотная и хлопот с ней никаких».
      Однако в глубине души охранник догадывался, что есть куда более веская причина не брать собаку. Догадывался, да не хотел в этом себе признаться. «Не смогу я ответить ей взаимностью, – думала глубина его души, – нет во мне такой любви – большой, чистой, настоящей, просто огромной, всепобеждающей, безоглядной, бесконечной… Как я буду смотреть ей каждый день в глаза, видеть в них эту сумасшедшую любовь и сознавать, что мне до такого, как до Луны?!»
      Собака совсем забыла про еду и, похоже, готова была пробыть в объятиях до самой смерти. Но человека эта сцена стала тяготить. Он к такому оказался совсем не готов. «Уж лучше бы ты лаяла на меня, как прежде», – подумал он, а вслух сказал:
      – Извини, подруга!
      Затем освободился от собачьих объятий и, стыдливо опустив глаза, поплелся восвояси.