Я не сразу заметил, что Чик куда-то запропастился и его давно не видно. Обратил я на это внимание в конце восьмидесятых. Чик время от времени и раньше исчезал по своим малопонятным делам. Дома я у него никода не был и встречал то у общих знакомых, то на улице. Тем не менее, до моего сознания наконец дошёл факт его исчезновения, но до начала девяностых его судьба оставалась мне неизвестной.
Напоминаю, что Чик – бас-гитарист и наркоман-экспериментатор, создававший смеси наркотиков и галлюциногенов по собственным рецептам. Наступавший эффект, в просторечьи именуемый «приходом», на время полностью изменял процесс восприятия и зачастую сопровождался видениями разной степени тяжести. Смысл мероприятия заключался именно в результирующем событии. Чего добивался Чик, словами объяснить трудно, тем более, я сам Чиковы смеси никогда не пробовал и могу судить о его целях только по Чиковым сбивчивым и не всегда членораздельным объяснениям. За исключением этой сверхценной идеи, Чик был совершенно незаметной и даже скучной личностью. Но его фанатизм в указанном отношении затмевал остальные характеристики. Он являлся ходячими вратами в изменённое восприятие. Никто никогда, насколько мне известно, не интересовался как относятся к психоделическим идеям Чика Чиковы родители и есть ли они вообще, встречается ли Чик с какой-нибудь девушкой и если не встречается, то почему, собирается ли он вообще жениться, и так далее.
Гораздо ближе меня с Чиком знался художник Лёня, которого я описал в отдельном рассказе. У меня в восьмидесятые наступил период богоискательства и такая мелочь, как Чиковы поиски расширения сознания, меня не интересовала. Не очень интересовал меня и сам Чик, который, как я уже сказал, за пределами этого расширения не сильно угадывался. Художника Лёню я тоже забросил, так как он ничем мне в моих богословско-мистических раскопках помочь не мог. Как позже выяснилось, все эти раскопки на девяносто девять процентов чистый шлак и никого забрасывать ради них не стоило. Но это позже. А тогда я ползал, натыкаясь на стены или протискиваясь в слепые и сырые норы, как новорождённый щенок. Наконец, когда голова моя несколько прояснилась и я начал оглядываться вокруг, выплыли на свет божий старые знакомые, но Чика среди них не оказалось. Кое-что рассказал художник Лёня, кое-что я сам додумал и довообразил. Картина вырисовывалась следующая:
Неизвестно какой дури в собственном исполнении наелся Чик в тот раз. Надо сказать, что не обязательно он зарядился непосредственно перед тем. Он мог съесть что-нибудь и за неделю до событий. Как он сам объяснял, включить могло и через несколько дней. Лёня рассказывал, что в тот день встретил Чика и он был вполне в себе. Так или иначе, его понесло на площадь Дзержинского, где проходил резкоперестроечный митинг, из несанкционированнных властями. Вокруг разгорячённой толпы дежурили мусора типа ОМОНа или чего-то в этом роде. Я уже не помню как назывались тогда части милиции специального назначения. Чик неожиданно оказался на импровизированной трибуне. Никогда Чик ранее политикой не интересовалсся ни в каком виде. Художник Лёня рассказал со слов очевидцев, что Чик произнёс пламенную речь. Но вот о чём речь, понять было невозможно. Кем Чик себя вообразил или в кого расширилось его сознание, может, в Че Гевару, непонятно, но толпу красноречием или его иллюзией он заворожил и подчинил своей психоделической воле. В конце речи он призвал к немедленной революции и повёл народ на штурм обкома партии, расположенного в торце площади. Кончилось побоищем с милицией неслыханного дотоле размаха. Чик находился в первых рядах и воодушевлял эти первые ряды бесстрашием и энтузиазмом. В результате он получил дубинкой по голове и ударился головой же о ступеньку перед главным подъездом обкома. Его оттащили в сторону, а когда стало ясно, что он мёртв, толпа подхватила его, подняв над головой, как знамя революции. Такого накала событий Харьков не знал, надо думать, лет триста, с самого возникновения, когда казак Харько, или как там его, основал слободу, позже переросшую в город. Люди ещё долго вспоминали пламенного революционера и отчаянного человека, положившего жизнь за освобождение Харькова от коммунистической заразы. Горячие головы даже предлагали поставить ему памятник или по крайней мере назвать его именем улицу или повесить мемориальную доску по месту жительства. Выяснилось, что у Чика есть родители, которые, естественно, горевали и даже пытались объяснить, что их сын больной человек и не следует принимать всерьёз его выходку. Но на родителей смотрели с жалостью и сочувствием и уверяли их, что они в полной безопасности, активисты Перестройки не позволят властям причинить им вред, и благодарили за сына-героя. Чик сделался едва ли не символом антикоммунистического движения в Харькове, и только я и мне подобные, погружённые в разную мистическую ахинею, могли ничего об этом не знать.
Ну что ж, остаётся снять шапку и поклониться Чику, сумевшему поднять своё восприятие до таких высот.