Дед шестилетней Дашеньки был кузнецом и, выйдя на пенсию, построил себе собственную кузницу. Как же много было там всяческих вещей, завораживающих ее! И так как она любила что-либо мастерить, то, как минимум, молоток и плоскогубцы ею постоянно из «кузни» без разрешения на то деда утаскивались. Она мастачила какую-либо игрушку: из проволоки контур автомата (а потом с соседскими детьми играли всей улицей в войну, и фрицы всегда оказывались поверженными), или пистолетик, который стрелял зажженными спичками; или рогатку… Куклы у Дашеньки тоже были – стояли в доме, и даже закрывали и открывали глаза, когда она их брала в руки и переворачивала. Более ничем они ее и не занимали.
Молотков в «кузне» было несколько десятков, и поэтому Даша не утруждала себя возвращением их на родные полки, оставляя там же, чаще всего прямо на земле, где и совершалось производство очередного «шедевра». К середине лета можно было слышать раскатистые крики Дашенькиного глуховатого деда, исходящие из района «кузни»:
- Дэ цэ тые молотки? Ты бачишь? Цэ ж ворога трэба выкормить! (1) – разорялся он.
Она, холодея от ужаса, бросалась со всех ног на место оставленных инструментов, хватала их, на слух определяя, куда пошел кричащий дед, с «подветренной» стороны выходила к кузнице и зашвыривала инструменты внутрь, инсценируя их «падение» с полки. Сама же стремглав удирала подальше в ров, находящийся рядом с землей деда, дабы не попасться ему на глаза. Он был, в принципе, добрым, хотя и уж очень нелюдимым и вспыльчивым. А так как плохо слышал, то разговаривал громко, и Даше все время казалось, что он кричит. С дедом ей было неспокойно и боязно.
Лазая по «рову», выламывая ровные палки орешника для возможных удилищ или строя ступеньки на крутых спусках рва, чтобы было удобнее выходить наверх, она слушала, когда крики деда прекратятся. Обычно это происходило через час. Тогда, возвращаясь в хату, она обходила и дом, и кузницу совершенно с другой стороны, вроде как вообще шла с улицы или из гостей, попутно взбиралась на высоченный забор и, посидев на нем, пообозревав окрестности с нового ракурса, пробиралась дальше, потому что просто войти на территорию через калитку было неинтересно.
За отсутствием других занятий, делала себе «скибку». Так назывался местный сладкий бутерброд. Следовало намочить в воде одну плоскость белого хлеба и обильно посыпать ее сахаром. Мастерство заключалось в том, что макать ломоть следовало на определенную глубину и мокрый хлеб, отяжеленный сахаром, не должен был распасться в руке до тех пор, пока не будет съеден. Есть же его следовало степенно, не спеша, с достоинством, каким бы голодным не был. Самые «мастеровитые» умудрялись из дому на улицу вынести целый бутерброд и смачно куснуть его прилюдно. Этим они привлекали всеобщее внимание: заслуживали особое уважение за мастерство у независимых и выслушивали жалкие просьбы в дележке от особо «голодных» попрошаек.
Сварганив скибку в кухне хаты, и за неимением зрителей на улице, Дашенька куснула с наслаждением. Появилась ее ласковая бабушка и сразу же предложила:
- Може ты, мамочко, хочешь молочка?
- Та не, бабо.
- А може варэничков будэшь?
- Та не, бабушка, не хОчу.
- А може, зробыть тобе макара? (2)
Макар! Ее сердце ныло и млело от этого блюда! Дашенька таяла, когда поглощала его. Это были вареные макароны, перемешанные с яйцом, домашним творогом и, конечно же, сахаром, запеченные в чугунке в печке… Откуда взялось это название? Никто не знает…
Дашка очень хотела «макара», но прямо согласиться и обречь бабушку на дополнительную работу не могла и говорила, что «не трэба» (3). Но улыбающееся лицо бабули все же подсказывало ей, что она таки будет есть его сегодня. И, поторговавшись с хилыми потугами своей совести, Даша сдалась перед предвкушаемым праздником живота в виде гастрономического удовольствия. А также пришла к решению, подсказываемому ее услужливым лукавством, что «сделала она все, что было в ее силах, чтобы бабушка не делала блюдо исключительно для нее, а сама приняла такое решение». И Дашенька, еще немного поразмыслив на эту тему, со спокойной уже душой упорхнула в очередное приключение… Какое, бишь? «А сделаю-ка я себе лук, тетива-то уже есть… Подходящая тесемка висит вот уже несколько дней в «свинячьей» кухне (так называлось помещение, в котором готовилась еда не для людей, а для свиней с поросятами, для коровы, чаще всего с теленком, для кур, котов, собаки). Раз висит несколько дней - значит, никому не нужна… А вечером, после испытаний, пойду гулять на дорогу», – так распланировала свое время Даша и направилась к манящей ее тесьме, которой суждено было преобразиться в скором времени в тетиву.
По вечерам же на улице разыгрывались целые баталии: дети играли в «прятки», «штандер», «землю», «войну», «собачку», «казаки-разбойники», «вышибалу» или просто устраивали соревнования по стрельбе из лука или рогатки, или еще что.
Но любимой Дашенькиной игрой были «палочки». Следовало найти доску и полено, наломать одинаковых прутов по числу играющих. Доску положить на полено так, чтобы один край был поднят. На край доски, опирающейся на землю, следовало уложить все наломанные палочки. Выбирался водящий. С этого момента начиналось все самое интересное – никто не хотел им быть и дети доверялись жребию. Когда несчастный водящий был избран, один из игроков с разбега со всей дури напрыгивал на поднятый край доски, стремясь ударить его так, чтобы палочки разлетелись фейерверком как можно дальше друг от друга. Как только раздавался звук удара доски о землю, все играющие рассыпались в разные стороны, убегая со всех ног подальше. А в это время этот несчастный – «вОда» (на которого смотрели - кто поумнее - с сожалением, кто нет – практически свысока) - должен был как можно скорее собрать все палочки, потому что чем дольше он это делал, тем дальше убегали играющие. Собрав их все из травы, пыли, засохших испражнений домашних животных (а иногда и не из засохших), вОда орал во всю силу легких «Стоп!». Игроки обязаны были остановиться. И все - наступало время вОды, его власти… Выбрав на свое усмотрение одного из «бегунов», вОда должен был определить расстояние до него, которое измерялось «великанами», «плевками», «солдатиками», «лилипутиками» и т.д. Приблизившись к бегуну на названное расстояние, ведущий давал себе волю: нужно было запустить в выбранного игрока одним из собранных прутов и попасть. Дворовым этикетом считалось недостойным закрываться от летящей палочки, тем более уворачиваться, а она часто запускалась со всей силы в качестве мщения за выбитые, а нередко пригождалась и палочка, вынутая из свежего навоза… Тогда уж вОда в обязательном порядке привлекал внимание всех, сообщая, что сейчас полетит такой «снаряд»… Страсти кипели, азарт переполнял каждую клеточку, голоса надрывались от криков! Играть было до такой степени интересно, что даже лютое чувство голода не могло загнать детей домой. Они орали до хрипоты, споря о правилах и их нарушениях, принимали доказательства или отрицали, свидетельствовали сами и хитрили, как могли.
Каждый летний вечер на дороге, на фоне идущего к закату солнца, стоял несусветный детский ор. Выходили взрослые посидеть на лавочках у дороги, поговорить о прошедшем дне, понаблюдать за детьми, отдохнуть от тяжелого трудового дня.
А дети носились, не переставая галдеть, и некогда им было ни поесть, ни сбегать в туалет. Последнее вообще глубоко раздражало Дашеньку – сколько времени терялось от этого процесса! Да за это время можно два кона сыграть!
А сколько мольбы было в ее голосе в ответ на ледяной тон мамы, зовущей ее уже, наверное, в пятый раз идти домой есть и мыться. И какое же было счастье, если кого-то из играющих тоже призывали домой. Таких несчастных было уже два! Не сговариваясь, они объединялись и начинали уговаривать остальных завершить игру на сегодня. Конечно же, начинался спор с нежелающими это делать!
Как же было Дашке горько и невыносимо плестись домой, когда ей было слышно, что там еще играют! Мама через полчаса обращала внимание, что детские крики стихли, делая вывод, что все разошлись. Но досада, чувство досады, как огромная заноза, сидела внутри, несмотря ни на что. «Неизвестно, чем там все закончилось! Кто выиграл? Завтра будет уже другая игра, и никто не вспомнит о сегодняшней!». Разве что выскажут новые правила игры, чтобы «не було як в остальний раз» (4). На следующее утро и заноза эта совершенно не будет ощущаться, совершенно не будет, но пока… эту муку нужно пережить. «А как?» Ведь, уводя Дашку с дороги, мама подчеркивала ее статус «другой», приезжей, неместной девочки. А она хотела быть как все. Она дралась за то, что ее называли «москалькой», не потому что ее это обижало (нисколько), а потому что они не принимали ее за «свою». Именно поэтому, буквально уже на второй день после приезда, Даша начинала говорить на местном диалекте, хотя бабушка просила ее «говори по-русски». Дашенька же отказывалась в мягкой, но категоричной манере.
А на утро… Утром ее разбудили лучики солнца, бившие в закрытые глаза через покачивавшуюся на легком ветре листву яблонь. В приоткрытое окошко донеслись звуки села – курица оповещала округу о снесенном яйце, петух подзывал своих товарок, дед, считая, что его никто не слышит, ласково разговаривал со свиньями, подгоняя их на луг, залаял соседский пес, порыв ветра зашелестел листвой и уронил пару гнилушек с дерева. Немного понежась в постели, Даша оделась как подорванная, чтобы быстрее выбежать на крыльцо и вдохнуть этот необыкновенный, вкусный, пьянящий воздух, которым, кажется, можно насытиться, оглядеть окрестности, понаблюдать за причудливыми образами облаков на голубом небе и тумана над долиной, намочить обувь в густой росе яблоневого сада.
Наскоро проглотив то, что нашла на кухонном столе, дабы заглушить утреннее чувство голода, выбежала во двор в поисках приключений. Во-первых, следовало найти кота, который обычно спал под утренним солнцем, как правило, в трех местах. Во-вторых, требовал инспекции найденный вчера в огороде муравейник. Более того, черные муравьи заслуживали ее уважения, а красные относились ею к вредителям. Поэтому Даша с большим любопытством наблюдала за их битвами и, как могла, помогала черным. В-третьих, следовало сделать дополнительные стрелы к луку. «Так. Нужен нож… А его не разрешают». Даша вернулась в дом, на кухню, схватила нож и, воровато оглянувшись, зачерпнула из солонки горсть соли и высыпала в рот. «Вкусно! Почему-то мама не разрешает так делать. Ругается. Ну, значит, при ней так больше не делаю. Буду есть, когда никого нет». Она помчалась в ров вырезать подходящие ветки с такой скоростью, что периодически в ушах слышала гул ветра.
Добытые ветки принесла к складу досок, который дед сложил еще в прошлом году. Там было удобно разместиться – и лежит все не на земле, и сесть есть куда, и ходят там редко, а значит, не найдут и не загонят завтракать. А вот и кот! Сонный, теплый, счастливый потягивается, еле расщепляя глаза, зевает, мурлычет, переворачивается на другой бок от удовольствия поглаживания, кладет голову на ухо, а потом начинает точить свои огромные когти о старую доску… Уселся, смотрит на Дашу.
А та взялась за производство стрел. Почему-то кажется, что без коры стрелы будут лететь лучше, а если на стреле сделать еще и узор, то она вообще полетит до солнца. Даша так увлеклась своим занятием, что не заметила деда. Он медленно нес что-то тяжелое. Опустил. Заглянул, что внучка делает. Молча взял лук, нож, подточил пазы для тесьмы на луке и перетянул тетиву посильнее. Как она испугалась! Сначала подумала, что дед наругает ее за взятый нож, а потом боялась, что он случайно сломает ее лук… Затем дед вытянул небольшой гвоздик из старой доски (кажется, это Дашка его туда и вбила прошлым летом) и сделал на древке держатель для стрелы. Такого приспособления ни у кого еще не было!
Чувство несказанной радости переполнило Дашеньку! Она могла теперь выйти на дорогу с этим луком и небрежно показать всем это нововведение! А потом дед осмотрел сделанные стрелы, отложил. Вырезал новую стрелу, гораздо длиннее Дашиных, вставил ее в лук и выстрелил в воздух…
Стрела улетела так далеко, на такое расстояние, о котором Даша не могла и мечтать даже в самых своих смелых и сокровенных желаниях. Восхищению ее не было предела. Она подняла глаза, полные восторга, на деда и от переполняемых чувств и понимания обретения такой драгоценности не смогла произнести ни слова. Дед смотрел на нее сверху вниз и смеялся.
А потом поднял свой груз и понес дальше. У него всегда была какая-нибудь работа. Даша видела его отдыхающим два раза за день – в обед и вечером перед телевизором.
Дед ушел, а она, бросив и инструменты, и «материал», схватив лук, свою самую, как в тот момент казалось, великую драгоценность всей ее жизни, бросилась по направлению пущенной стрелы. Ее необходимо было найти, она была «зыкинская», то есть уникальная – это была вторая часть ее сокровища! «Потому что другую такую дед не сделает, можно и не просить - он всегда занят». Убив часа полтора, прочесав все, что было возможно, Даша пришла к выводу, что стрела застряла где-то между ветвей огромных яблонь, а без лестницы на них никак не залезешь. «Трехметровую лестницу втихаря через весь двор в сад никак не притащишь. Обязательно кто-нибудь увидит и тогда уж точно не сдобровать…» Погоревав по этому поводу, окружным путем, чтобы никто не заметил, «а то заставят есть», она ретировалась обратно. «Надо стрелы делать, чтобы выйти к обеду на дорогу»,- думала Дашка с надеждой встретить соседских мальчишек и форсануть.
Стрелы сделаны. Много. Правда, летят они как-то вверх и переворачиваются в воздухе, не то, что дедова… «Эх!.. Надо утяжелить носик стрелы. Как?» Обведя глазами окрестности, Дашка обнаружила скрученную проволоку, висящую на гвоздике. Долго накручивала ее по носу стрелы, но так ничего путного у нее и не получилось.
А тщеславие требует выхода… подгоняет к дороге все ближе и ближе!
Наконец, сдавшись, Дашенька надела через плечо лук, отобрала стрелы получше и вышла на дорогу. Жара. Никого. Послонявшись без дела, уже решила идти к калитке, как – о чудо! Идут двое самых ее лютых конкурентов - Игорь и Олег. Небрежно сдернув лук с плеча, она стала неторопливо вставлять стрелу. Мальчики подошли, с подозрительностью начали рассматривать лук и увидели держатель!
- Шо цэ такэ? (5) – спросил один из них, ткнув грязным пальцем с заусенцами в загнутый гвоздь.
- Прицел, - небрежно ответила Дашка и отпустила натянутую тетиву. Стрела полетела ровно, довольно далеко. Забыв о конкуренции и необходимости указывать на свое превосходство, мальчишки затараторили:
- Дай стрЕльнуть! Ну дай!
Даша царственно разрешила, выдержав некоторую паузу.
Пристрелявшись, один из них покрутил лук в руках и изрек, что стрелы плоховаты. А вот его брат делает стрелы… Вот это стрелы! Когда брат вернется из Армии, ему столько стрел наделает, что Дашке и не снилось сколько!..
У Даши брата в Армии не было… А парировать надо…
- Ты лук соби зробы покамест, (6) - дернула она плечом, отняла свою драгоценность и с достоинством, подражая походке оскорбленного кота, удалилась за калитку.
Они там еще что-то кричали за забором, но Дашенька не слушала. Как только захлопнула за собой калитку, от переполняющего ее торжества пустилась вприпрыжку по тропинке сада к дому. Ее триумф был всеобъемлющ. В голове звучала громкая музыка. Чувство величайшего удовлетворения окружило ее! «Ах! Теперь можно и поесть!»
Перепрыгнув ступеньки крыльца, в углу веранды аккуратно положила свой лук и стрелы так, чтобы никто («боронь Боже!») (7) не сломал или (не приведи Господи!) не выбросил эти несметные сокровища.
На кухне была мама, что-то готовила у плиты.
- Я тебя потеряла, думала, что ты все спишь.
Дашенька ощутила острое чувство голода и рыскала глазами по столу, который уже потихоньку накрывала мама к обеду большой семьи. Выхватив из тарелки соленый огурец и по ходу захватив кусок хлеба, она, пока это все не увидела мама, не подавая виду, отправилась на крыльцо поближе к луку, чтобы все это сжевать. Мама, конечно же, увидела и начала говорить, что Даша опять перебьет себе аппетит и так далее. Но была при этом не так настойчива, как обычно, потому что они находились сейчас у бабушки, а та так умела уговаривать поесть, что даже Дашка, несмотря на все ее категорические протесты, к концу обеда буквально сваливалась со стула, выползая из-за стола, и дышала мелко и неглубоко от переедания.
Обычно, когда стол был накрыт, бабушка просила Дашеньку обежать усадьбу и позвать всех к столу. Дашке такие поручения нравились - было весело: и делом занят, и все тебя благодарят. А деда, как правило, нужно было звать по три-четыре раза. Именно ему Даша передавала приглашение без особого энтузиазма. Дед казался сердитым, да и опасалась она его постоянно, потому что никогда не знала, за что может быть наказана им, а грешков, за которые ее можно наказать, за собой знала много. «Взять хотя бы молотки и ножи… Я их не вернула на место, кстати!» - осенила ее мысль, когда она размышляла на эту тему. «А, ладно! Потом отнесу, сейчас лень бежать через весь двор. Жарко».
- Деду! – кричала она, обычно стоя от него в метрах пяти. – Идеть ести! (8)
Он поворачивался и кивал, а Даша убегала.
Но сегодня… Такая теплота разлилась у нее в груди по отношению к деду, что вместо дежурного приглашения издали она подошла поближе и с большей расстановкой, но также громко, так как он плохо слышал, сказала:
- Деду, идеть ести!
- Шо? – повернулся он.
- Идеть ести, деду! – повторила она, глядя на него, и осталась при нем, прекрасно зная, что пока он не завершит свою работу, не пойдет на обед. Дашенька огляделась, пытаясь понять, что дед делает. Он что-то чинил. На брезенте, разложенном на траве, были разбросаны гаечные ключи. Поглядев, что внучка рядом, дед указал на один из ключей и сказал:
- Дай-но мэни тэй! (9)
Даша подняла, протянула. Дед продолжил свою работу. Заинтересовавшись, она подошла еще ближе, наблюдая, что дед делает, и исполняя его редкие просьбы, совершенно забыла, что ей нужно быть за столом. Через некоторое время они оба были окликнуты маминой просьбой идти обедать. Дед посмотрел на Дашу, и она сразу же смутилась – вдруг что не так сделала:
- Бежи. Мати кличе, - сказал он. (10)
Дашенька была в нерешительности. «Работа не закончена, я помогала-помогала, а тут гонит… Плохо я что сделала?» Дед улыбнулся и сообщил, что работа уже окончена и он скоро придет. Обрадовавшись, что все в порядке с ее «помоганием», она помчалась на кухню и весело и громко объявила, что дед работу окончил и «зарэз прийдэ» (11). А в ответ услышала общий смех и подшучивания папы, что теперь в семье два деда, которых не «докличешься» к столу.
Дашу такая реакция и замечания немного сконфузили, и она остановилась посреди кухни в нерешительности, но тут ее взгляд упал на тарелку, ожидавшую ее. Подойдя поближе, увидела свой любимый макар! Все сразу отошло на второй план.
- Бабушка тебе макара сделала, а ты не приходишь, - журила мама.
- Спасибо, бабушка! – крикнула Даша, взобралась на стул, а потом болтала свисающими ногами все время, пока уплетала блюдо за обе щеки.
Появился дед. Неторопливо обедая, поглядывал на маленькую Дашку и изредка улыбался. А она впервые с удивлением для себя обнаружила, что не смущается его, и, преодолев свою застенчивость и робость, улыбнулась в ответ.
1- Где эти молотки? Что же это такое? Врага надо выкормить!
2 - Может, ты, мамочка (ласковое обращение) попьешь молока?
- Нет, бабушка.
- Может быть, поешь вареников?
- Нет, бабушка, не хочу.
-Приготовить для тебя «макара»?
3 - не нужно
4 - не было как в прошлый раз
5 - Что это такое?
6 - Ты лук себе сделай для начала.
7 - Охрани (защити) Господи!
8 - Идите кушать
9 - Подай-ка мне вон тот!
10 - Иди. Мама зовет.
11 - Сейчас придет.