На меня будто вопрошающе смотрели отдельно глаза, совсем другие, почти ничего не выражающие, любопытство угадывалось едва ли в них. То был вопрос, на который уже не ждали ответа, просто глаза, с тенью вокруг и внутри них. Отдельно рот спрашивал о какой-то обыденности. "Что, прости? Как я живу?" Я всё не мог собрать глаза с вопросом без ответа, рот, говорящий об обыденности и её худобу, она не была такой худой в последний раз. Я смотрел на впадину ключиц, и думал что худоба ей к лицу и что-то было ещё во всей этой солянке ключиц, рта и глаз, что-то было.
"Мне некогда, прости, я ухожу", сказал я, отвел взгляд, выбросил это новое что-то из головы и уже хотел выйти из комнаты, как именно в этот момент я услышал позади себя её голос. Вот оно! Голос звучал ниже, глуше, он не просил, а звучал в просьбе простить её. За что опять? Да что ты сделала там, что всё просишь прощения у меня? Кто я тебе? Иисус? Вопросы протекали медленной волной отголосков былого раздражения, но я не слышал как она говорит это этим новым своим голосом, мне хотелось дослушать, в конечном счете чья-то любовь была мне не в новинку, от этой, например, было много шума, а голос почему-то не давал уйти. "Мне не за что прощать. Тебя", чеканил я каждое слово. Неужели снова будет нести эту чепуху. Нет, молчание, голос не дрожал и не всхлипывал. Но тут он заговорил бурно, много. "Любовь, нежная любовь, тихая любовь, много создавшая любовь, любовь всем Любовям просто. Отчаянная любовь, потерянная любовь, предавшая любовь, жаждущая любовь, всем Любовям любовь". "Мой бедный голосёнок", вдруг она услышала, прервав словоизлияние. "Ты - голосёнок".
K.