Суетное и бесшабашное лето подходило к концу. Теплолюбивые птицы, поставив на крыло своё потомство, готовили молодняк к дальнему путешествию в поисках тёплого уголка на чужбине. А люди ждали золотую осень. В это колдовское время года можно отдохнуть от жаркой поры полевых и огородных работ.
Степан Митрофанович Куланов с супругой жили на краю села в пятистенке среди белоствольных берёз. Раньше у них был большой огород, сад и подсобное хозяйство: корова, поросята, птица разная. А как вышли на пенсию, сено корове заготавливать стало не по силам, вот и продали её, да и поросят перевели. Оставили только кур и уток.
Хозяин – худощавый старик среднего роста, с жёлтыми от табака зубами и морщинистым лбом, был заядлым охотником. Ещё мальчишкой тайком от матери брал отцовское ружьё, патроны и уходил с другом Петькой подальше от дома учиться стрелять. Готовые патроны закончились. Пришлось самому заряжать латунные гильзы капсюлем, порохом и дробью, крепко трамбуя пыжи. Как-то осенним вечером мальчишка вернулся с улицы весь мокрый. От него несло болотной тиной и потом. Протянув матери первую добытую утку, малец весь светился от гордости и счастья. Мать улыбнулась, а потом строго посмотрела на сына. Пришлось сознаться во всём. Его не стали ругать, а из утки сварили наваристые щи. В тяжёлые послевоенные времена многие семьи недоедали, и добываемая сыном дичь спасала большую семью без отца от голода.
Много лет прошло с тех пор, а он не бросил своё увлечение: осенью на велосипеде ездил по уткам, а зимой ходил по зайцам. Бывало метель, а он чуть свет, и на охоту.
- Куда ж ты прёсся, старый, на улице ни зги не видно! – недовольно пробурчит жена.
А он молча оденется, рюкзачок с куском хлеба, салом и луком за спину, ружьё на плечо, в сенцах возьмёт лыжи и из вон дома. Не спеша обойдёт свой сад, в соседские заглянет и двинет в сторону заброшенных конюшен: там, в густом бурьяне часто прятались зайцы, а в снегу ночевали куропатки. Оттуда через болото на табор, и к обеду, глядишь, вернётся домой уставший, но довольный. Раньше зайцев было пруд пруди, и он на их тропах в саду, чтобы не глодали кору на стволах яблонь, ставил петли. Однажды вместо косого в одну из них попался соседский кот. Кота, правда, вовремя освободил, но с тех пор петли не ставил. А уж когда ночью выпадал снег, и восходящее солнце озаряло грозди красногрудых снегирей на искрящихся ветвях берёз, душа старого охотника пела! В азарте распутывая предрассветные сдвойки и скидки хитроумных зверьков, он уходил далеко от дома и возвращался, еле волоча ноги. Хозяйка волновалась: не молодой всё же, к седьмому десятку. А он распутает, бывало, цепочку следов подойдёт к лёжке, да как топнет лыжей. Заяц от неожиданности вверх на метр из своей зимней пещеры подскочит, и задаст стрекоча! Охотник выждет немного, свистнет, что есть мочи. Лопоухий, словно под гипнозом, тормознёт на секунду-другую, оглянется, и с новой силой помчится вдаль. Теперь свисти, не свисти – толку не будет. Старик улыбнётся в усы и в который раз придёт домой пустой, а жене скажет, что промазал. Супруга уже давно догадывалась о его вранье, но вида не подавала.
Зато заядлый охотник водил подсадных кряковых уток уже не один десяток лет. Охотиться он с ними давно перестал, но рубить их хозяйке не разрешал. Пусть живут. Так эти утки и жили у него годами: выводили птенцов, улетали, снова возвращались. Иногда к нему приходили охотники одолжить подсадную. Он никогда не отказывал.
Один из самых любимых праздников у мужиков - день открытия осенней охоты. Ждут они его с нетерпением и трепетом. Наскучали за год по любимому увлечению.
Накануне вечером Степану Митрофанычу не спалось, он вышел на крыльцо покурить и посмотреть на звёзды. В свете фонаря на столбе летучие мыши бесшумно гонялись за жуками и мошками. Собаки лениво перебрёхивались по всему селу. Из соседнего двора потянуло свежим сеном и навозом. «К хорошей погоде», - сделал вывод старик, затушил окурок и пошёл в дом.
И вот подошёл долгожданный праздник. К вечеру почти всё мужское население посёлка дружными компаниями разъехалось по близлежащим болотам, речкам и прудам. Село опустело. С первой минуты наступающих суток начиналась охота на уток.
Поднимая за собой клубы пыли, к дому с берёзами лихо подкатил «ГАЗ-69».
- Игорёк, чего задержались-то? Цельный час жду, - спросил Степан, постукивая пальцем по стеклу циферблата наручных часов марки «Заря».
-Не волнуйся, без нас охота не начнётся, - открыв дверь машины, успокоил его друг за рулём: коренастый мужик, в потёртой куртке из грубой кожи, с беломориной в зубах.
С заднего сиденья со стариком уважительно поздоровались два односельчанина, и ГАЗик, подпрыгивая на кочках и ухабах словно козлик, помчался по пыльной дороге.
Ещё на подъезде к лагерю хорошо было видно тонкую струйку дыма костра. Под раскидистыми деревьями стоял «ГАЗ-51» и мотоцикл «Урал», а поодаль, в лучах солнца сиял новенький «Москвич».
Компания собралась большая, человек двадцать. Поздоровались. В основном были все свои, но двоих Степан Митрофанович видел впервые. К таким он относился с опаской. Однажды подвыпивший городской гость с большой должностью из-за безобидной шутки стал гоняться с табельным пистолетом за молодым охотником, грозя отправить на тот свет. Несмотря на положение и пьяные угрозы, его скрутили и вызвали участкового. Праздник был испорчен, а ухаря, говорили, разжаловали.
Лагерь уже успели обустроить: на кольях натянутый брезентовый полог от дождя пах сыростью, а белые доски отремонтированных лавок источали приятный запах осины. На убогом, но ещё крепком столе была аккуратно разложена еда: нарезанные ломти ржаного хлеба и варёные яйца, чуть подтаявшие кусочки сала с прослойками и свежие помидоры, наломанная кусками краковская колбаса и варёная картошка в чугуне. В середине стола на тетрадном листке в клеточку аккуратно насыпан бугорок соли, а между рассохшихся досок кто-то воткнул маленький букетик уже сухих полевых цветов. Тут же, в тени старой ивы, лежали железные чашки и один в другом гирлянда гранёных стаканов. Горкой навалены консервы из сельмага: фрикадельки в томатном соусе, сардины в масле, завтрак туриста и ещё что-то без этикеток.
- Уха готова, - тихо сказал Пётр Львович, пробуя её на вкус. Весь седой, как лунь, интеллигентного вида старик был другом детства Степана. Вместе они учились в школе и охотились на окрестных болотах, и на север в ракетные войска вместе служить попали, а потом… Да почитай всю жизнь работали в одном колхозе.
- Уха готова, уха готова! - радостно закричали два пацанёнка, стриженные «под горшок», в одинаковых клетчатых рубахах из того же магазина. Тот, что постарше - худенький Арсений был на голову выше своего младшего брата - толстощёкого Никиты.
Пётр Львович и Арсений аккуратно сняли котелок, принесли и поставили его на край стола. Никита тем временем длинной палкой доставал из углей костра печёную картошку.
Всех позвали за стол. Толстый мужик в шляпе с пером и с голым пузом большой деревянной ложкой, похожей на корец, разлил уху по железным чашкам - сначала пацанам, а потом всем остальным. Мужики наполнили стаканы и под дымящуюся уху и короткий, как выстрел, тост «за встречу» после чоканья выпили. Митрофаныч поднял стакан, пригубил, но пить не стал, чем вызвал гул неодобрения.
- Всё, я с вином завязал: сердечко прихватило, - потупив взгляд, сказал он. Полгода назад, после очередной попойки, клялся и божился бабке, что всё это в последний раз. Уговаривать не стали, но посмотрели на него с сожалением.
На закате Пётр Львович с мальчишками пошёл на разведку к ближнему болоту, послушать уток.
- Крякают! Там их так много! - с восторгом и горящими глазами наперебой кричали ребятишки по возвращении. Это был их первый выезд.
Кто-то одобрительно кивнул головой, кто-то невнятно промычал, а Игорь коротко, как приговор, произнёс: «Хорошо».
На землю медленно опускалась чёрная, как дёготь, ночь. Перепёлки скомандовали «спать пора» и умолкли. Земля постепенно отдавала накопленное за день тепло. Большая компания разделилась по интересам: трое продолжали пить и балагурить, а пьяный мужик в шляпе храпел на свежем сене под кустом. У костра же лилась тихая простая беседа: байки старожилов сменялись интересными историями молодых охотников из своей, ещё совсем небогатой, жизни. Никита и Арсений с открытыми ртами ловили каждое слово взрослых и смеялись вместе с ними, часто не понимая смысла шуток, и под потрескивание дров в костре грустили вместе.
Обычно душа компании Степан Митрофаныч сегодня был немногословен.
- Степан, что с тобой случилось-то, отчего такой смурной? - спросил его Пётр Львович.
Неожиданно в ночи раздался выстрел. Все встрепенулись, мальчишки вскочили. За ним последовал второй выстрел, третий… Наступила полночь. Наши тоже начали палить из ружей в воздух. Салют открытию охоты! Никите и Арсению дали выстрелить по два раза. Счастью не было предела! До рассвета оставалось ждать совсем недолго. Одни решили подремать часок-другой, другие остались у костра.
- Подъём! - скомандовал Василий, как только появилась бледно-оранжевая полоска рассвета на горизонте. Со стороны болота надвигался туман, окутывая каждую травинку, каждый кустик на своём пути, капельками росы застревая в паутине. Кто-то вскочил сразу и стал собираться, кто-то не спеша раскладывал ружья и надевал патронташи, а гуляки остались храпеть рядом с батареей пустой тары, на сене под кустом. Ребятишки под тёплым дедовым тулупом, прижавшись друг к другу, тихо посапывали. Будить их не стали. Охотников набралось девять человек. Заранее обговорив места, гуськом пошли на болота, растворяясь в тумане. Митрофанович далеко не пошёл, а остался на коровьем водопое.
Степан с умиротворением слушал тишину. Светало. В середине болота, открывая зорю, ухнула выпь, прозванная за грубый голос «водяным быком», затрещали дрозды, и послышался шум крыльев возвращающихся с ночной кормёжки уток. И вот охота началась! Одиночные выстрелы и дуплеты следовали один за другим.
С шумом из тумана вылетела кряква. Охотник инстинктивно вскинул ружьё и выстрелил. Большая птица маленькой уточкой упала у берега. Митрофанович сделал шаг, наклонился было, чтобы поднять дичь, но нога попала в глубокий коровий след, и, потеряв равновесие, он плюхнулся в болото. С чирком в руках, весь мокрый, в ряске и тине охотник вернулся в лагерь первым. Разводившие потухший костёр пацаны, увидев эту картину, покатись со смеху, а мужик без шляпы, колготившийся спозаранку возле стола, улыбнулся и налил страдальцу медовухи, чтобы тот не заболел. От лекарства потерпевший отказаться не смог.
Лёгкий ветерок разогнал остатки тумана, а яркое солнце высушило последние капли утренний росы. Охотники потянулись в лагерь. У Петра Львовича на отвисшем ремне патронташа тяжёлой ношей висели пять добытых материков. Кто нёс пару уток, а кто шёл налегке. Лагерь ожил, встречая удачливых добытчиков радостными возгласами и весёлыми подколами мазил.
- С полем вас! - приветствовал их Степан, поднимая стакан.
Вернувшиеся охотники, чуть отдохнув, начали разделывать птицу, чтобы зажарить на костре. Кто-то начал было уже щипать лежащего на траве чирка.
- Не тронь, бабке отвезу! - сказал старик и от греха подальше повесил его на ремень.
Молодёжь тем временем соревновалась в меткости. Стреляли по бутылкам влёт. Очень редко кто мог попасть, и целёхонькие бутылки падали в высокую траву. Там их искали мальчишки и приносили взрослым, а те вновь подбрасывали в воздух.
За стрельбой с интересом наблюдали аксакалы.
- Степан, да иди, покажи им класс! - попросил Петр Львович своего давнишнего друга.
- Петро, зрение уже не то, опозорюсь!
- Иди-иди.
Степан Митрофанович снял с сухой вязовой ветки своё старое ружьё, подошёл к линии огня, зарядил бекасином и приготовился.
- А ну, дай!
Молодые стрелки, хитро переглянувшись, почти одновременно подбросили бутылки высоко вверх. Дуплет прозвучал неожиданно громко. В пыль!
С насмешкой посмотрев на стрелков и подмигнув мальчишкам, дед, гордо распрямив плечи, пошёл к столу, на ходу вытаскивая ещё дымящиеся латунные гильзы. Пацанам тоже дали пострелять. Видели бы их глаза, когда от попадания банка со звоном улетала с кола в кусты!
После обеда пошёл сильный ливень. Спрятавшаяся под пологом компания просто угорала от прибауток и заплетающегося языка крепко подвыпившего Степана Митрофановича. Сейчас он был настоящим - таким, каким его привыкли видеть на празднике охоты.
Из-за тучи выглянуло солнце.
- Мужики, поехали, - скомандовал Игорь.
Полевая дорога совсем раскисла, и в большой луже машина застряла. Мужики, сидевшие на заднем сиденье, вышли помочь водителю, а старику приказали сидеть. Митрофаныч тем временем открыл дверь и, пытаясь вылезти спиной вперёд, случайно столкнул свой рюкзак. Держась за сиденье, опустил ногу в болотную грязь, нащупывая дно. Не достал. Теперь надо было вытащить ногу. Игорёк матюгнулся, выловил из лужи рюкзак, с трудом вытянул сапог и отдал хозяину.
- Митрофаныч, приехали! - раздался громкий голос водителя, остановившего машину напротив большой лужи, в которой плавали жирные домашние утки. Охотник открыл один глаз, потом второй. Игорь помог ему вылезти, потом молча сел в машину, хлопнул дверью, и грязный ГАЗик, рыкнув, скрылся за поворотом.
Митрофанович на прощание не в ту сторону помахал им рукой, постоял, расправил плечи. Обведя мутным взглядом окрестность, прищурился, икнул, и прямым ходом чуть припадая на одну ногу, пошёл вперёд, в сторону нечёткого силуэта.
Идти было неудобно. Из мокрого рюкзака за спиной вода тонкой струйкой стекала прямо в широкое голенище охотничьего сапога. Ружьё при каждом шаге медленно сползало с плеча, пока окончательно не повисло на локте. Степан остановился, снова прищурился, пристально вглядываясь в незнакомую женщину с руками в боки, потом поправил подвешенного на поясе за тоненькую шею полуощипанного чирка и поприветствовал её:
- Здравствуйте, гражданка! - сказал он, кивнув головой. И тут совсем неожиданно увидел предательски выглядывающий из мокрого, грязного и разорванного носка большой палец ноги. Пошевелил им, при этом крепко прижимая руками к себе грязный сапог. Весь в думах продолжил заплетающимся языком:
- Гражданка, скажите, пожалуйста, где здесь Кулановы живут? Мне к ним зайти надо.
Лицо женщины застыло в недоумении: то ли смеяться, то ли плакать?
- Ах ты, старый хрыч! Я тебе дам, гражданка! Я тебе дам, Кулановы! А ну, марш домой, охотничек! - при этом она указала пальцем в сторону ближнего дома.
Старик опешил. Немного постояв, развёл руками, при этом выронил сапог, ссутулился и, волоча за собой старенькую двустволку, прихрамывая, поплёлся туда, куда указала гражданка. А может, жена?
- Эх, жизня!