Все тело болело, как побитое...болел разрезанный живот, болела поясница, не было сил ни в ногах, ни в руках, чтобы поднять новорожденного. Она думала, что в медакадемии ему будет хорошо, о нем позаботятся квалифицированные медсёстры. У неё брызнули слезы от радости, что можно забрать ребенка домой. Это было на пятый день после её выписки, а сын пролежал там двенадцать дней. Ой,- сказали глупые девчонки-няньки, - эта иностранка плачет.
Родители вынесли меня на подушке через задний ход детской клиники на Пфотенхауер штрассе. Там стояла их машина Вартбург лимузин 1000. Теперь этой клиники нет. Есть фото.
Её снесли через 20 лет после моего рождения. Я был там еще один раз в возрасте четырёх лет из - за перелома ноги.
Привезли меня домой на Вернер штрассе 12, третий этаж, правая сторона.
...Когда я положила его на стол и развернула, он начал тужиться, сжимать кулачки и опорожняться. Сестры сказали, что не покормили его. Мне стало ясно, что в медакадемии не было не только времени и добросовестности покормить его, но и распеленать для стула. У ребенка был запор, но он своим рефлекторным усилием освободил кишечник от накопившегося кала. 17-дневный ребенок сжимал кулачки и напрягал мускулы, чтобы выдавить кал. Он знал, как это делается. Сильный был малыш.
Пролежав в клинике три месяца, мать наслушалась разных трагических историй о
смертях новорожденных. Раньше она ничего подобного не знала. Она положила меня в кроватку и до рассвета слушала моё дыхание. Утром вставал отец, менял
пелёнку и уходил на работу. Около меня садилась бабушка. Лишь тогда мать засыпала не на долго.
...У меня после кесарева сечения было страшное перенапряжение нервов, большая потеря крови и нарушение кровообращения до состояния такой слабости, что исчез голос. Мне вливали две банки донорской крови. Много лет я помнила фамилию донора, но надо было бы записать...Бомак? Под наркозом я видела радугу. Вдруг раздался детский голосок,
и я его узнала: это был МОЙ голосок в момент моего появления на свет! Мой ребёнок родился с моим голосом! В клинике, потом дОма, я не могла спать много дней и ночей и следила ночью за своим ребенком, как сторожевая собака. Сначала я укрывала его большой пуховой подушкой по немецкому обычаю.
Немецких новорожденных сразу одевают в костюмчики и рубашечки, как на выход
в свет. В таких же нарядах их кладут спать, иногда укрывая подушкой, иногда - нет. Но мой ребенок похрипывал во сне. Воздух явно был слишком холодным для дыхательных путей. Лето было пасмурное. Шли сильные дожди.
Тогда я уложила сыночка на пуховую подушку и перевязала его крест-накрест лентами, как укутывают детей в России. Ребенок согрелся и крепко уснул. Однажды я поставила большую подушку у нижней стенки кроватки и вскоре обнаружила там лежащего впоперёк сына. Я страшно испугалась. Если бы он потянул подушку на себя, он мог бы задохнуться.
Но он ещё не двигал ручками. А как он скатился до подушки, да ещё лег впоперек, это для меня до сих пор загадка. Прожив затем долгую жизнь и узнав много людской подлости, я могу теперь подумать, что это могло быть подстроено. Только благодаря тому, что я ночи напролёт слУшала его дыхание, я вставала к нему при покашливании и проверяла, как он лежит, ничего не случилось.
После происшествия с подушкой я стала укутывать его в сложенное конвертиком одеяло и перевязывать его лентами. Подушку унесла подальше. Много десятилетий спустя мне попали в руки старые фотокарточки, на которых я увидела себя в одеяльце- конвертике на руках у моего любимого отца.
Я сшила для сыночка маленькие мешочки на ручки, чтобы он не мог поцарапать себе личико. Один раз это ему уже удалось. Говорят люди, что обрезАть ногти
таким малюсеньким нельзя.
Однажды я прилегла на диван подремать и скоро почувствовала, что меня что-то упорно колет в левый бок. Шевелиться не было сил, но, когда я нащупала рукой входившую в левый бок швейную иглу, я подскочила и вытащила её.