Только самый истый мексиканец
Тащит на себе бревно досуга,
Чтобы к окончанию недели
Скинуть груз у входа в муравейник
Человечий шумный и войти,
Озираясь, в "Пласа де ля торос".
От людского гула, не иначе,
По рядам мистический несётся
Ветер, по спирали опускаясь,
Словно в омут жёлтый, и арены
Коврик он поднимет, и на нем
Бык священный облетит трибуны,
Каждому заглядываясь в очи.
Память первобытная проснётся,
Ты кричишь, глазами, как фонарь,
На ветру мигая, чтобы сердце
Разъярить, которое все больше
Леденеет, страхом прорастая.
Вот стоит он, голову склонив,
Но рога правдивее наклона.
На мгновенье пала тишина,
Словно в пятый день Его Творенья
Мир предстал пред темными очами
Первенца, и больше ни души.
Хермосилье - мрачное чело,
Тихуана, Мехикали - крепость,
Роги с набалдашниками и
Тело - Сакатекас - медный отблеск,
Где в песок копытами зарылись
Чиапас, Оахака, Герреро,
А Халиско поднято в угрозе!
Топнет, гулко сердце оживет
Мехико, с рогов его обломки
Заграждений ссыплются во прах.
О, рога правдивее наклона!
Кто теперь мужским займётся делом?
Злое мексиканское веселье
Золотом расшито, иноземцу
На корриде лучше не бывать.
Только самый истый мексиканец
Смотрит потемневшими глазами,
Как песок напитывают смертью
На арене в пятый день Творенья.