Часть 2. По закону высочайшей добродетели.
Глава 8
Шутка и смех приподняли обоим настроение. И с таким настроением возвращаться домой было приятно. Подросток бодро встал. Старик ещё раз усмехнулся, покачал головой и, встав следом за внуком, одёрнул вниз рубашку и более аккуратно заправил её в брюки. Но вдруг как-то неуклюже пошатнулся, словно потерял равновесие, попытался ухватиться за спинку скамейки, но промахнулся и с разворотом грузно повалился на спину в траву. Внук настолько не ожидал ничего подобного, что не успел никак среагировать, чтобы удержать деда от падения. Он перепугано склонился над стариком и хотел попытаться понять его, но сразу решил, что сейчас этого лучше не делать и полез в карман за телефоном.
— Дедушка, ты держись, дедуль! Я сейчас позвоню бабушке… Вот, уже звоню… Сейчас, звоню уже ей… — Подросток так волновался, что не мог сразу нажать нужные иконки на сенсорном экране. – Нет, не бабушке. Бабушке я потом. Я тебе сейчас «скорую» вызову. Держись, деда, всё будет хорошо.
Старик лежал в тени на прохладной траве, повернув голову набок. Он не видел внука, но хорошо его слышал и думал, что парень всё делает правильно. Сильная боль в груди пронизывала тело насквозь и почти не давала дышать. Тело быстро слабело, и от этого пугающего ощущения холодели и немели конечности. Тело словно отключили, и оно переставало слушаться. Вместе с этим пришло вдруг ясное осознание, что скорая помощь уже не успеет. Старик умирал. Он закрыл глаза, но сразу открыл их опять. Он хотел ещё видеть свет. У самого лица своего он увидел на высокой зелёной травинке, ярко подсвеченной пробившимся сквозь крону клёна солнечным лучом, большого муравья. Старику показалось, что муравей пристально на него смотрит. Превозмогая боль, старик, насколько смог, глубоко вздохнул и, еле слыша сам свой сиплый голос, обращаясь к муравью, сказал: «Ты беги отсюда. Сейчас будет тут много людей. Затопчут тебя. Спасайся сам. Видишь, я уже всё. Не смогу помочь. Беги, пожалуйста…». Чудо или совпадение, но муравей вдруг засуетился, спустился по травинке ниже, остановился и снова словно бросил на старика последний взгляд. Старик ещё раз сделал вдох и уже почти беззвучно прошептал: «Прощай». Он закрыл глаза. «Боже мой, как же она коротка, жизнь. Словно мгновение прошло. Моя жизнь. Что, это всё? Вот так вот? Сейчас? Это же моя жизнь… Моя жизнь… И всё сейчас вот кончится? Темно и больше ничего?». Старик вдруг подумал о жене. Он всегда боялся, что именно в такой момент её не будет рядом. А ведь она ещё думает, что он живой. Думает, что всё как
всегда: он сейчас идёт домой обедать, она привычно ждёт. Сейчас будет перезванивать внуку. Будет поторапливать. Будет говорить, что так вот каждый раз они вечно плетутся, как две черепахи и никак не наговорятся уже. А обед стынет. И почему она должна каждый раз им перезванивать. Будет ворчать на старика в труппку телефона, стоя у входной двери и держа наготове в руке кухонное полотенце для традиционной порки своих, как она обязательно всегда говорит, безответственных мальчишек…
Ему так хотелось, чтобы она сейчас держала его за руку. Ему бы тогда не было бы так страшно.
Сердце старика сильно стукнуло в груди, и последняя тёплая волна привычно прошла по всему телу. Старик уже понял, что не дышит. Тело вдруг качнулось, словно его осторожно опустили на воду. Он и правда ощутил под собой воду. Она была тёмная. Нет, он её не видел, но знал, что она тёмная. И он покачивался на её поверхности. А вода вдруг потекла под ним. Было странным, что он оставался лежать на месте и покачиваться, а вода, быстро превращаясь уже в реку, текла под ним всё стремительней. И он не мог понять, как возможно, что она движется, а он нет, хотя его точно совсем ничего не сдерживает. Он ещё слышал какой-то неясный шум жизни. Дважды ему показалось, что он ощутил лицом дуновение тёплого ветра. Что-то должно было вот-вот произойти. Появилось непонятное, но ясное ожидание. Оно было напряжённым, и напряжение всё усиливалось, нарастало. Он вдруг снова ощутил своё тело. Ему даже показалось, что он сейчас глубоко-глубоко вздохнёт. Но тут произошло, наверное, то, что так напряжённо ожидалось. Это было очень похоже на то ощущение, когда вдруг резко срывают одежду. Нет, не одежду. Скорее одеяло. Да, тяжёлое и душное одеяло. Хотя то, что оно было тяжёлым и душным, понимаешь только тогда, когда его с силой срывает сразу всё куда-то высоко вверх, потому что уже без него сразу становится очень легко и свежо, легко и невесомо. И с этим одеялом сорвалось и унеслось прочь всё последнее сущее, что чуть-чуть ещё оставалось мгновение назад вместе с ощущением тела, всё то, что ещё слабо связывало с жизнью. Конечно же, это именно оно удерживало его на месте в стремительном потоке тёмной воды. Но теперь река сразу подхватила и понесла. Так легко, спокойно. Не было больше тревоги, напряжённости, ожиданий, надежд. Только невероятная свобода и невесомость. Бесконечно приятная. Но эту невесомость всё равно колыхала на своей поверхности тёмная вода, быстрым потоком устремлявшаяся в ту бесконечность, которая уже больше не пугала. Ничего уже не было важно, ничего уже не было нужно. Оставалось только единственное понимание невесомости, ощущение стремительности потока и внезапно возникшей и нарастающей эйфории безмятежного счастья…
Но вдруг поток начал замедляться. Тёмная поверхность уже больше не покачивалась, и невесомость заскользила по ней в бок, словно её притягивал к себе незримый берег. И чем ближе был этот берег, тем тёмная вода становилась холоднее, а невесомость вдруг начала наполняться и быстро исчезать. Снова вернулась тяжесть и полное ощущение тела, а потом – знакомые запахи, холод и жгучая боль. Сильнее всего холод ощущался ладонями и почему-то босыми пятками. Морозный холод. Боль молнией прошла через всю правую руку от ладони до плеча. Ещё мгновение, и в глаза ударил яркий свет, слепящий своей белизной. Минута, другая, и в казавшемся совершенно не прозрачном свете начали проявляться какие-то отдельные очертания. Сильный холод уже ощущался животом и грудью, а ладони и пятки начали коченеть. Глаза быстро привыкали к свету. Всё ещё непонятные очертания уже обретали формы и цвета. Морозный холод добрался до ушей, и они начали болеть. А вместе с эти проявился сильный голод
и слабость. Уже немного ориентируясь в окружающем пространстве, он начал понимать, что почему-то стоит на четвереньках. Руки и ноги дрожали, с трудом удерживая тело от падения. Мучительно хотелось пить. Мыслей ещё не было. Только букет неприятных ощущений. Он приподнял голову вверх и увидел голубое небо. Да, он узнал его. Начал оглядываться по сторонам. Формы и цвета прояснялись ещё быстрее. В них всё более угадывалось что-то знакомое, вызывающее в его мозгу смутную тревогу. Всё более и более становилось узнаваемым. Яснее и яснее…
И вдруг… «О, боже!», — это первая мысль скорее была первым воплем, вызванным вдруг осознанием всего и ужасом понимания, где он и что с ним. И это осознание было намного страшнее того осознания смерти, которое он испытал раннее и которое уже осталось в прошлом. Теперь уже всё было ему знакомо. Знакомо очень-очень давно. Всё, кроме одного – самого себя. Вернее было бы даже сказать, что самого себя в привычном ему понимании не было вообще. Сейчас он уже мыслил. Мыслил так же, как и раньше. Мыслил и понимал, что всё это невозможно. Но невозможное теперь оказалось возможным, явным и не менее реальным, чем то, что было с ним раньше, от самого рождения и до самого конца жизни.
Он вдохнул морозный воздух и вдруг отчётливо услышал, как приглушённый голос сказал: «Кошак»… Было очень холодно. Он вспомнил, что в это пугающее место его привело желание отыскать для себя хоть какую-то еду. Сильно хромая, он сделал два нетвёрдых шага. И тогда он увидел их. Они были великанами. Не сводя с него свои взгляды, они приближались и быстро выстраивались полукругом. Когда он уже всё понял, спасаться было поздно. Бежать было некуда. Теперь он уже знал, зачем они это делают и знал, что сейчас будет происходить. Страх сменился осознанием, что это тот его единственный шанс, та высочайшая добродетель, которую он искал всю свою большую жизнь. Превозмогая боль, почти не наступая на правую лапу, он добрался до тупикового угла между двух сараев, вжался в него своим отощалым телом, снова поднял глаза к небу и, с готовностью принимая должное, мысленно произнёс: «Спасибо тебе, Господи!».
6 мая 2016 г. Анатолий Павлиоти