Художник выставил мольберт из угла, проверил придирчиво освещение. Поздновато сегодня начали, в Италии солнца было куда больше - но тут уже не до тонкостей. Портрет должен быть явлен гостям сегодня: князь нетерпелив. Да и деньги срочно нужны.
Отовсюду доносились звуки, говорившие о торопливых приготовлениях: шум передвигаемой мебели из залы, крики работников со двора, стук посуды из окна кухни. Вечером состоится праздник по случаю возвращения князя с супругой из заграничного свадебного путешествия, первый званый вечер в новом доме.
Князь одержим идеей вывесить картину нынче же. Его можно понять, да и портрет-то почти закончен. Строго говоря, сегодняшний сеанс – откровенное жульничество; последние поправки вполне можно было бы и без княгини, которая уже послушно опускается в надоевшее ей кресло.
С картины глядело счастливое лицо совсем еще молодой красавицы. Присущая ей с детства бледность была удачно подсвечена отблесками интерьера, а глаза искрились еще более радостным огнем, чем в жизни.
Князь изрёк накануне, что лучшего портрета ему не приходилось видеть даже в молодые годы в Тоскане. Польстил грубовато, конечно, но все равно приятно. Откровенно говоря, картина и вправду получилась.
Тем временем, всё разложено по местам и можно приступать. В общем-то, нужно только проложить поглубже тень в складке платья и замазать пятнышко вина, плеснувшего вчера из бокала разгоряченного князя. Князь не терпел сидеть на месте и даже потягивая вино, имел привычку расхаживать взад-вперед – при этом то мушкет со стены снимет, то кинжалом старым начнет поигрывать. Он любил повторять (может быть, преувеличенно-демонстративно), что годы не меняют его привычки к подвижности.
Так что, не дольше получаса. Солнце еще не уйдет.
Но, помоги ему Бог, как трудно отказать себе в радости еще раз потрогать кисточкой там, где больше невозможно рукой. Поворот шеи. Безжалостно-капризные плечи, все лорнеты в опере – тайком на них. А колени под платьем: интересно, ему ли одному они видны сейчас, или же это всем бросится в глаза? Никогда не предугадаешь таких вещей заранее…
Неожиданно в гулкой пустой комнате, отданной временно под студию, раздался приглушенный голос:
- Послушайте. Ну почему вы постоянно делаете вид приговоренного к смерти. Ничего же на самом деле не изменилось? Я буду вас часто видеть у себя… Ведь правда? Ну же, не молчите только.
Художник прочистил горло, откашлялся, закатал сползший рукав, потрогал нос, но ничто из этого не помогло ему дать легкий, остроумный, обнадеживающий ответ. Он избегал смотреть на неё, будто оказался пойман на краже яблок из чужого сада. Интересно, помнит ли она, как он воровал ей яблоки у соседей и как она смеялась его дурацким выходкам? Вот о чем он теперь думает…
– Да послушайте же вы, невозможный вы человек! Неужели вы так ничего никогда и не поймете!..
Пришлось-таки наконец взглянуть ей в глаза. Они были полны слез и такой тёмной тоски, что ему стало страшно.
Сейчас, потом будет поздно. Броситься к ее коленям, спрятать голову в шелках, схватить тонкие пальцы и уже не выпускать… пока не придут… и тогда? А тогда надо будет надеть шляпу и откланяться. Ведь я не в числе приглашенных на вечер, я человечек дневной-с…
Или… погоди… погоди, Лиза. Лиза, девочка моя, погоди, не злись, не двигайся… дай мне пять минут, умоляю!
Он бросился с полдороги к портрету. Сейчас ему это казалось самым важным. Вот это она в нем всегда и ненавидела. Еще секунда, и в ее глазах чернела откровенная обида и злость. Но он уже увидел и поймал все, что ему было нужно.
Сейчас, Лизанька, сейчас. Вот здесь. Чуть-чуть у рта. И у глаз. И здесь, вот са-амую малость. Видишь, как оно, девочка. Недурственно. И вот тут. Так. Вот так. То, что нужно.
Кресло стало пусто.
Художник, тоже опустошенно-бездумный теперь, отошел от портрета и разглядывал его, словно чужую удачу. Да. Такого ты ни в какой Тоскане не видел. Теперь можно домой.
Портрет – вроде бы тот же, что и раньше, но неуловимо измененный каким-то внезапным поворотом света, отраженным от расширившихся зрачков и неожиданно горестной складки у рта, – был вывешен только благодаря неожиданному упорству княгини. Он вызвал восхищение в обществе, но князь произвел денежный расчет за картину через посредника.