Проснулся Егор как обычно рано. За окном стоял октябрь, светало поздно. Он сел на постели, с удовольствием и до хруста потянулся, напевая, стал одеваться. Так же, мыча себе под нос, доил корову, варил нехитрый завтрак, а когда доставал новую рубашку, то вообще, включил старую радиолу. До райцентра было недалеко, но Егор выехал ещё затемно, в городе ждали дела. Дорога пылила, длинная осень была сухой и жаркой. Ветер гнал остатки сухих листьев, кричали с утра галки, но он гнал свой «Беларусь» и всего этого не замечал. В городе, возле местного базарчика, он привычно поставил технику и пошёл к Гиви. Тот важно отсчитал деньги.
- Всё, ми в ращете… у меня как в той аптек… - Гиви старательно выговаривал слова, - твои двадцать мешков, моих вот сколько денЕг - в последнем слоге он ошибся с ударением и заново произнёс - дЕнег.- Привози Егор эшо, твоя картошка берут и берут.
Егор прошёлся по знакомым рядам. Хмурые с утра продавцы раскладывали товар, пахло дымными чебуреками. И только уборщица,моющая крыльцо ларька, кому-то, что-то весело рассказывала. В аптеке, куда он зашёл за мазью для коровы, наткнулся на бабушку Наталью, односельчанку. Увидев его, та обрадовалась, весело защебетала.
- Егорушка,я смотрю твой трахтор стоит, потом, назад, как поедешь, подхвати меня, а? - И ещё что-то долго говорила ему.
Егор кивнул ей и вышел.
В парикмахерской было душно, дверь нараспашку.
- Как обычно? - старый парикмахер, переваливаясь на больных ногах, уже защёлкал ножницами. Егор закрыл глаза, задумался и даже на минутку задремал.
- Ну всё, мил человек, хоть женись, - парикмахер тряс салфеткой, - освежить?
- Не надо, - Егор посмотрелся в зеркало, но ничего там не увидел. Голова была занята другим.
А площадь уже шумела, он несколько раз прошёлся мимо яркого вороха женского товара, с нарочито равнодушным лицом немного постоял рядом и решительно зашагал к знакомому магазину. В маленьком промтоварном пахло стиральным порошком, дешёвым одеколоном, пылью. Через прилавок на него глядела огромная продавщица Тома. Он кивнул ей с порога,она никак ему не ответила, только глубоко вздохнула.
- Мне бы Марину - Егор изо всех сил сдерживал волнение.
- Слышь, Том, позови её - негромко, но нетерпеливо произнёс Егор. Эта Тома всегда была ему неприятна. Вот и теперь она кривила крашенными губами и молчала.
- Том, тебе, что трудно?
- Нет.
- Ну, позови, если не трудно, она небось на складе…
- Нет её на складе… - Тома стала рассматривать яркую брошечку на своей обширной груди.
- Или ещё на работу не пришла? Так и скажи.
- Не придёт она на работу, - Тома снова скривила губы, отвалилась от прилавка, и стала перекалывать брошку.
- Не придёт, это точно...- ещё раз с расстановкой произнесла она и как-то неуклюже взмахнув рукми, повернула грузное тело и скрылась в недрах магазина.
Посетителей кроме Егора не было. Из-за прилавка парфюмерного отдела смотрела практикантка, молоденькая девчушка. Егор повернулся к ней, натужно улыбнулся.
- Девушка, найдите мне Марину Сергеевну, пожалуйста.
Практикантка проворно вышла из-за прилавка и прямиком направилась к выходу. Егор за ней. Отошли подальше от магазина, девчушка почему-то волновалась, краснела, потом тихо начала.
- Дядя Егор…
- Ну?
- Дядя Егор, она улетела в Анталию.
- Куда? - Егор не мог повторить незнакомое слово - куда, куда она улетела?!
- В Анталию.
- А где это? Зачем?
- В море купаться.
Девушка растерянно смотрела снизу вверх на большого Егора.
- Вот, она просила передать - и протянула вчетверо сложенный листок. Марина писала: «Егорушка, милый, улетаю погреться, ты меня не жди, я встретила человека…» и дальше целый листок про этого, невесть откуда взявшегося человека.
Перед глазами расползались строчки, заколотилось сердце, он приложил руку к груди, в кармане рубашки – паспорт. Они договорились сегодня подать заявление в ЗАГС. Егору верилось и не верилось во всё происходящее, он постоял немного, ещё раз, уже спокойнее перечитал записку. Долго её рвал, поискал взглядом куда её выбросить и пустил обрывки по ветру.
А ветер налетал бешеный и менял погоду.Дуло со всех сторон.Мусор носило в воздухе и дышать было нечем. Разбредался народ. Хлопали ставни на окнах старой аптеки. По улице, прокопченный соляркой и временем, полз автобус. Егор медленно выруливал из всего этого хаоса, хотелось быстрее за город, на воздух.
Жизнь непонятная штука. После счастливого детства возле любящих родителей, она вдруг подрезала крылья Егору. Когда он, демобилизованный, вернулся домой, то застал свою маму больной и лежащей в постеле. Отец ходил удрученный.
- Ты, Егор, прости, что раньше не сообщили, мать не велела. Нечего, говорит, парня на конце службы тревожить, дождусь. И вправду дождалась. Ещё три дня тихо с ними говорила, наказывала, как им жить без неё. Егор всё слушал и не понимал, куда делась прежняя мама, его сороколетняя мама, красавица и хохотушка? На него печально смотрела сухонькая, строгая, какая-то чужая женщина. А ещё через три дня её отпевал невесть откуда привезённый священник. Отец с Егором остались одни. Не прошло и года, когда зимой, в оттепель, простудился отец. Долго кашлял и слабел, а потом и вовсе слёг. В больнице развели руками.
- Ну, что за дела! – У главврача не хватало слов - вы что там, в своей Ольховке, как в тайге живёте? - Так запустить себя! Я ни за что не ручаюсь!
Отца увезли в отдельную палату. И вот снова, уже знакомый батюшка отпевает отца. Слёз нет, только ком в горле, ни проглотить, ни выплюнуть.
- Терпи, Егор, и молись.- С такими словами батюшка протянул ему маленькую иконку с груди покойного. Как молиться, Егор не знал.
Дом стала вести старая родственница, кем она ему доводилась, уже не помнил никто, сама она не могла ничего сказать, была немой от рождения. Остался Егор в колхозе. Боль от смерти родителей притуплялась, думал о женитьбе. Но пошла мода на вахты в северные края, не утерпел Егор и завербовался вместе с двоюродным братцем Жориком, тоже Кузиным. Договорились с Жоркой заработать на машины и вернуться домой. Но на третий год своей северной эпопеи Егор тихо сошёлся с поварихой из их рабочей столовой, Таей, и мысль о доме исчезла сама собой. Была она его ровесница, но уже ростила двоих детей - Толика и Лизу. Насчет бывшего своего Таечка отмалчивалась,а Егор не лез в душу. Всему свое время, откроется человек. Им дали комнату в общежитии. Тая рачительно вела хозяйство. Егор после работы бежал домой, тянуло к женщине, душой прикипел к её детям. По праздникам собирались большими компаниями, было всё как у людей. На его предложения расписаться она не отказывалась, но и не спешила с ним в ЗАГС, всё находила какие-то отговорки.
Прошло почти пять лет, подросли дети. Были они на лицо некрасивые, угловатые – видно в отца – про себя думал Егор и про себя же стал их называть «корявыми веточками». Он полюбил свою, будто сверху свалившуюся семью, и был по-настоящему счастлив. Но всё вдруг изменилось и открылось в один день.
Зарядили дожди, дороги развезло, ЗИЛы не могли пробиться на буровые. Егора посылали по объездной, по бетонке. А это без малого крюк в сотню, а то и больше километров. Он пришёл домой пораньше, собраться в дорогу и предупредить Таю. За столом, на его месте, сидел незнакомый мужчина и пил чай. Сначала Егору показалось, что тот пришёл к нему по какому-то делу. Но тут же остро пронзила догадка. Было очевидно, что это отец детей: так же нескладно скроен, длинные руки при коротком туловище, глубоко посаженные глаза, мелкая голова совсем без волос. "Корявый". Про себя подумал Егор и не знал, что дальше делать.Повисла неловкая пауза.
- Егор, - тихо начала Тая, - вот мой, - она запнулась и тут же добавила - муж вернулся, я с ним остаюсь. Всё-таки родная кровь детям. Она ещё что-то говорила, но Егор уже был в коридоре. Его догнал корявый.
- Ты не бойся, - начал он сипло-простуженным голосом, я за бабу не в обиде, на то она и баба, чтобы с ней грех иметь, а вот за ребят спасибо, что не голодали. Я неделю как освободился, и сразу сюда, а за бабу не буду мстить, даже и не думай. Егор обошёл его и медленно вышел на улицу.Хлестал холодный дождь, а он шел и ничего не чувствовал и не замечал.
Егор очнулся от воспоминаний. Трактор давно заглох. Солнце погружалось в черные облака.И только ослабевающий ветер носил остатки дневного тепла и сухой придорожной травы. В тот год, когда он вернулся с Севера, начались непонятные времена. В раз не стало работы, перестали давать зарплату. Вот этим трактором с ним рассчитались в колхозе за целый год. Сколько переработано на этой железной коняке! Даже свататься ездил на нём. Да, жених называется. Маринушка, наверное, со своим смеются над ним, там, в Анталии. Егор ругал себя последними словами. Вдруг увидел себя со стороны, поглупевшего от предстоящей женитьбы, нежного и нерешительного , как в свои шестнадцать лет. Он ещё не спрашивал себя, почему так с ним происходит, и навряд ли спросит. Просто переживал все произошедшее,как если бы снова хоронил своих родителей.
Стремительно темнело, в свете фар крутилась пыль и мелкая бабочка. Проехав второй поворот, Егор увидел впереди белое пятно. Понял, что это платок бабы Натальи. Ничего себе старушка! Протопать столько, это в её-то годы! Остановил трактор, подсадил невесомую попутчицу в кабину. Поехали. Всю дорогу пассажирка ругала собес, непутевую племянницу, аптеку и ещё что-то там очень важное в её жизни. При этом быстро грызла карамельки, ветер носил по кабине фантики.
- На-ко, Егорушка, сладенького - баба Наталья щедро сыпанула в его карман горсть «гусиных лапок», - поешь. Егор слушал старушку и гул мотора. Видел, как на ухабах смешно подпрыгивает лёгкая её фигурка. От щебетанья бабы Натальи на душе легчало. День отодвинулся совсем далеко. Неожиданно он почувствовал, что по его лицу текут слезы. Просто текут и всё, будто кто-то сверху поливает его водой. Так и ехали, плачущий Егор, старушка в веере фантиков, клубы пыли серым шлейфом тянулись по дороге.
Въехали в деревню, когда стояла ночь.
- Спасибо, Егорушка, - старая попутчица легко поклонилась. В свете фар её личико было маленьким, белым пятнышком.
- Ну что ты, баба Наталья, вот возьми - Егор вытащил из внутреннего кармана стопку денег, на глаз разделил поровну и вложил в сухонькую ладошку старушки. Он уже переехал через мост на свою улицу, а та всё стояла и смотрела ему вслед.
Егор зашёл к себе домой. Не включая свет, долго стоял среди избы, вдыхал с детства знакомые запахи. Не раздеваясь, устало лёг на диван и через минуту уже крепко спал. А по крыше ударили первые капли дождя, первого, за всю длинную осень.