Дорожка в парке покачивалась. Саня даже подумал, что это такой новый аттракцион, типа: «качающаяся пешеходная дорожка», но потом вспомнил, сколько они с Борькой Балыком выпили до сеанса, и сразу же гравитация пришла в полный, согласованный создателем порядок: дорожка выровнялась, а Саню слегка повело в сторону.
Балык шел впереди, и, казалось, забыл про товарища. Саня хотел, было, догнать его, но внезапно прочувствовал какую-то тревогу. Он огляделся. Народа в парке было довольно много – все выходили из кинотеатра и шли по пяти направлениям, расходившимся лучами от входа. Но не это напрягло его: на всех дорожках он заметил патрульных ментов – они шли парами и тщательно осматривали идущих. Саня замедлил шаг и стал озираться по сторонам, ища, куда бы улизнуть от проверки. В груди холодело от предчувствия беды: если его поймают и сообщат на работу, это будет крахом карьеры, а возможно и жизни, ибо за пьянство в последнее время карали немилосердно. А тем временем, менты уже замели Балыка: они тащили его под руки куда-то в сторону от дорожки, а Балык упирался ногами вперед и мерзко верещал, покрывая позором головы всех «внутренних» органов. Сане, конечно, было жалко Балыка, вместе с тем, путь на его дорожке теперь был открыт. Стараясь идти ровно, он быстро двинулся к выходу. Ему казалось, что если он покинет пределы парка, то будет спасен. И вот уже выход близко, но внезапно перед ним, словно из-под земли, выросла пара патрульных. Саня сделал задумчивое лицо и хотел пройти мимо, но не тут-то было.
- Нарушаем?! – со знакомой утвердительной интонацией спросил мент, преграждая Сане путь резиновой палкой ПУС-3 «Аргумент».
Саня сделал лицо деревенского дурачка, и по лошадиному помотал головой.
- Чо вырядился так? Из колхоза сбежал, что ли? – снова спросил мент.
Саня с удивлением оглядел себя: действительно, на нем был старый рабочий комбинезон, хотя ему казалось, что он был одет как-то поприличнее.
- Послушайте, товарищ э-э-э…, - начал, было, Саня, но лычки на погоне «товарища» расплывались, и он испугался попасть впросак на таком мизере.
- Товарищ мент, я со смены сразу в кино, устал как собака. Я трезвый, правда, только уставший! Я сейчас домой и сразу в люлю!
Меж тем, второй мент уже достал пустой пластиковый спецстаканчик.
- Ну-ка, дыхни вот сюда, а потом пойдешь в свою люлю, - спокойно сказал он.
Саня взял стаканчик и старательно дыхнул «всебя», чему был обучен с самого детства. Но стаканчик все равно покраснел, показывая умеренную степень алкогольного опьянения.
- Фуфло не канает, ага? – сказал первый мент.
- Наш клиент! – радостно констатировал второй.
В ментальном отделении было много народу. Стоял страшный галдеж, арестованные, перебивая друг друга, пытались что-то доказать представителям власти, которых тут тоже было приличное количество. А две девушки даже пытались танцевать перед минтами, словно бы показывая, что они-де трезвые.
«Дуры! Да вы хоть стриптиз им тут покажите – бесполезно!», - подумал Саня без особого злорадства.
Вдруг всеобщий гвалт стих и откуда-то сверху полилась ритмичная музыка. И тогда все стали танцевать, даже менты. Саня же почувствовал, что сзади него кто-то стоит, и повернулся. «Некто» - как сразу определил его для себя Саня – был типом неопределенным и каким-то даже расплывчатым. Сразу же вспомнился «костюм болтушка» из «Помутнения» Филиппа Дика.
- Вас ист лооз?! – спросил Саня, почему-то по-немецки. (В чем дело?)
- Хочешь выбраться отсюда? – без обиняков предложил «некто».
- Ну!
- Пойдем со мной! Я знаю одного мента, он мне должен.
- А тебе это зачем? – спросил Саня на всякий случай.
- Будешь мне должен, - с неопределенной ухмылкой ответил «некто». И тут же успокоил:
- Не боись, мне все должны!
Они сидели на лавочке перед ментальным отделением: мент, Саня и этот самый «некто», помогавший ему. Мент с задумчивым интересом разглядывал наушники, свисавшие у Сани с шеи. Саня понял этот взгляд, взял оба наушника пальцами и постукал ими, словно камушками.
- Иранские? – с придыханием спросил мент.
- Ага, фирмА! – похвалил Саня.
- Класс! – вторил ему мент восторженно.
- Хочешь?
- А то!
- Ну так на, бери!
- Боязно, - потупившись, прошептал мент.
- Да ладно тебе!
- Чо ладно, чо ладно! – неожиданно взорвался мент. И затараторил приглушенно и быстро. – Хочешь, в натуре, что б меня камнями на утреннем намазе забили, прямо у мечети?
- Да кто узнает-то?! – потихоньку напирал Саня, чувствуя удачу.
- Узнают. У нас в отделении зам.муллы по политчасти знаешь какой ушлый?! - чуть спокойнее уже сказал мент. – Блин, месяц «рамадан» начался, а вы перепились все, как свиньи! Ты чувак, я вижу, неплохой, и наушники у тебя, что надо… Но пойми и ты меня…
Тут Саня вспомнил про своего помощника. Тот сидел слева от него и молча смотрел в землю. И до Сани вдруг дошло, что этот «некто» – он и не человек вовсе, а «альтерэго»! Причем, даже не его личное альтерэго, а минта, который сидел рядом, ибо нафига менту было слушать чужое альтерэго?! И словно в подтверждение его догадки, «некто» повернулся и радостно кивнул Сане.
- Ну чо, Санек, а жизнь-то налаживается?
Неожиданно поднялся сильный ветер, настоящий ураган. Мента мгновенно сдуло с лавочки, а у Сани унесло форменную фуражку. Ментовской альтерэго, не раздумывая, кинулся вслед за фуражкой, и Саня, преодолевая сопротивление ветра, тоже последовал за ним. Мелькнула радостная мысль, что, возможно, ментам теперь будет не до него.
Вместе с альтерэгом они заскочили в какую-то подворотню, где ветер, согласно гнусному «закону Бернулли», усилился многократно. Чтобы их не унесло, они вынуждены были вцепиться руками за выступы кирпичной стены. Их ноги теперь болтались в воздухе, вытянувшись в струнку по направлению этого чудовищного потока.
- Шлю-у-уз! – кричал альтерэго, стараясь пересилить шум ветра в Саниных ушах.
- Что-о-о?
- Надо закрыть шлю-у-уз! Нас унесет в космо-о-о-с…
- Ка-а-ак? – орал Саня.
- Цапу жми-и-и, ца-а-апу-у-у…
Извернувшись, Саня каким-то образом нажал-таки цапу, и тут же получил сильный удар в бок. Он открыл глаза. В спальне было тихо и темно, и только рядом еле слышно всхлипывала жена.
- Сатрап! – причитала она. – Житья от тебя нету-у-у!
- Почему это я сатрап? – недоуменно спросил Саня, но тут же вспомнил, что это была его школьная кличка, которая поначалу не означала ничего агрессивного, а лишь первые буквы его имени и фамилии. Зато потом… И сразу же вспомнились школьные годы – годы унижений и обид. И этот незабвенный учительский призыв: «Трапезников – к доске!», и только н-на-а-а – выстрел в затылок жеваной промокашкой: получай, фашист, гранату!
В классе он был самым маленьким и щуплым, поэтому его все норовили обидеть, как это и водится в нормальных детских коллективах. И тогда, уже учась в шестом классе, он записался в секцию каратэ. Правда, вслед за ним увязалась добрая половина пацанов из его класса, но уже месяца через три-четыре все как один оттуда сбежали. Все, кроме него! Ибо был он внутри гораздо круче, чем снаружи. А хотелось соответствовать. И он добился этого!
Уже через год он стал дерзко отыгрываться на своих бывших обидчиках, которые теперь все перед ним заискивали. Ах, с каким наслаждением он разбивал в кровь их некогда самодовольные, а ныне дрожащие от страха рожи! Он отлавливал их, в основном, в подворотнях, по пути из школы, а одного даже залучил у «пяти углов». И теперь Сатрапом «в глаза» его уже не называли никогда, хотя, по сути…
Он встал с кровати и пошел на кухню. Там уже сидела на стульчике жена и все так же всхлипывала, причитая:
- Ну когда ты перестанешь, а?
- Что перестану? – спросил он, с голодным вожделением глядя на холодильник.
- А вот что! – она задрала майку и показала ему свой правый бок: бок выглядел, как сплошной желто-коричневый синяк.
- Кто это тебя так? – с фальшивым участием спросил он.
- Трапезников, ты дурак, или прикидываешься? – Она уже почти плакала. – Ты мне всю печенку уже отби-и-ил! И всю жизнь искорё-о-ожи-ы-ыл…
«Печенку? Какую…».
И тут он заметил, что у нее сильно скошена голова, а шеи и вовсе нет, и вся она такая желто-коричневая, с синим отливом, и, к тому же, ужасно вздутая, словно… Печень? Вот сука!
- Ах ты ж… - возмущенно крикнул он на нее. – Ты мне еще тут будешь мозг выносить?
Он открыл холодильник, взял из дверцы отбивочный молоток со стеклянной ручкой, и стал рюмка за рюмкой молотить печень ритмичными ударами, приговаривая:
- Я тут хозяин, что хочу, то и делаю! Захочу – замочу вас всех: и печень, и поджелудочную, и почки…
Печень, почувствовав силу убеждений хозяина, наконец, заткнулась и даже как будто сдулась.
- Вот так-то! – удовлетворенно сказал Сатрап.
И тут он вспомнил, что ему нужно срочно идти к младшему брату – праздновать начало священного месяца рамадан. Он стал в спешке собираться. Серьгу в форме полумесяца он нашел сразу, но вот противный молельный коврик словно прятался от него. А без коврика идти нельзя – брат не поймет. Он хоть и младший, зато сильный и злой, и очень набожный: за неуважение к священным обрядам даже родному брату может запросто голову отрезать. Да, Руслик – он такой! С ним даже иранский шах шутить не смеет…
Неожиданно снизу раздался стук, и вслед за ним крик: «Нужно менять вектор движения!».
«Действительно, давно пора менять вектор движения! - озабоченно подумал Сатрап. - Но как это сделать?».
И он стал рассуждать.
Так, направление движения выбрано вроде бы правильно. Остается скорость. Если задать скорость слишком маленькой, то можно уйти под землю, ибо кривизна траектории полета будет круче, чем кривизна поверхности. А под землей жизни нет, там только червяки и шахтеры. Хотя, шахтеры – славные ребята! Сколько раз они его выручали: когда надо, они откладывали в сторону отбойные молотки, брали в мозолистые руки АЗСы – автоматы защиты сети – и самоотверженно защищали народную сеть от проклятых… Ладно, к черту шахтеров, что там дальше? Так, а если задать скорость слишком большой? Тогда наоборот: траектория станет слишком пологой, и корабль покинет поверхность планеты. И тут у них есть три варианта, согласно орбитальной механике. Первая космическая скорость: корабль выходит на планетарную орбиту и становится спутником. Вторая: траектория движения представляет собой параболу, и тогда корабль уходит от планеты, но становится вечным спутником звезды. И, наконец, третья космическая: корабль по гиперболе вырывается из звездной системы в открытый космос. И тогда…
Стук снизу повторился.
«Интересно, а может, стучат не снизу, а сверху? Или вообще сбоку? Ведь в космосе нет гравитационной системы ориентации!».
Сатрап решил опробовать свою мысль на практике и легко перешел с пола на стену, а потом и на потолок: действительно, гравитация, сука, мгновенно подстраивалась под него.
«Здорово!», – обрадовался он и пошел в свой рабочий кабинет. Там он увидел два больших миндалевидных иллюминатора, перед которыми стоял длинный стол с пультом управления и три кресла
«Интересно, а почему нет других членов его команды?».
Тут Сатрап вспомнил, что сам же катапультировал их в «лучший мир» из шлюзовой камеры. Причем, сделано это было по их настоятельной просьбе. Вот и их заявления об увольнении лежат на столе – как и положено, в трех экземплярах, под копирку. Так что все вопли о беззаконии, это безответственный треп, как и всегда, впрочем. Проклятые журналюги!
Он подошел ближе к лобовым иллюминаторам: перед ним открывалась величественная картина космоса, усыпанного гирляндами мерцающих звезд. Красота! Правда, что-то в этих звездных скоплениях было не так: они были похожи, скорее, на… Бабушкин болт, да ведь это же новогодняя гирлянда, подвешенная им недавно под потолком спальни!
И он с тоской вспомнил, что остался один не только на корабле: в той спальне, которая снаружи его лица – он тоже один. Один!!!… Ах, как им хорошо жилось впятером! В доме раздавался детский смех, звонкий собачий лай… Теперь все в прошлом: жена ушла, дети выросли и тоже ушли, словно их и не было вовсе… А собака сдохла.
Но, хочешь-не-хочешь, а в настоящую жизнь возвращаться надо, как бы ни была она паскудна и немила к тебе. А для этого нужно всего лишь нажать на красную кнопку и катапультироваться из этого проклятого кабинета с двумя миндалевидными иллюминаторами.
Ох, как не хочется возвращаться! «Там» ведь нет никакой личной жизни, лишь громадный груз ответственности. А ведь он когда-то этого так хотел! Разумеется, поначалу все складывалось куда как веселее и интереснее, но пришло почему-то к одиночеству и отчуждению. Но разве можно знать наперед, во что выльются твои юношеские, неосмысленные желания? Поначалу он хотел всех нагнуть и доказать: кто он такой; потом облагодетельствовать; потом изменить, сделать лучше; потом… Но как работать со всем этим многоликим дерьмом?! Вечно они скулят, чего-то просят, на кого-то жалуются, кому-то завидуют, кому-то желают тюрьмы, или вообще смерти. И воруют, воруют, ворую…
Но я смогу все изменить!
Не для «них», но хотя бы для себя:
Для «них» я уже сделал все, что мог!
Я столько лет пытался,
А они только мешали и гадили исподтишка…
Но ведь я ничего никому не должен!
Почему я тащу весь этот груз?
За всех!
От работы дохнут кони!
Я не раб на галерах,
А всего лишь человек!
Пускай и великий, но человек!
Поговорить решительно не с кем,
Ибо нет пророков в своем отечестве,
Да и в других отечествах не густо!
Всё, я начинаю новую жизнь!
Я ухожу!
У меня снова будет семья!
Как прежде…
Стучат уже со всех сторон, и медлить больше нельзя. Он решительно нажимает на кнопку: раздается взрыв, кабина-лицо рвется на части…
Он лежит в своей комнате. За окном уже светло. Он быстро встает с кровати, одевает форменные, многоразовые памперсы, берет полосатую палку и идет к выходу, не заходя даже на кухню: времени совсем не осталось! В дверь снова стучат, и тут он понимает, что входная дверь не впереди, а внизу, и что он висит над ней в состоянии полной невесомости. И этот нескончаемый стук, стук, стук… И еще крик, вдруг прорвавшийся в сознание, причем, по-немецки, но опять-таки снизу:
- Эй, мусор! Закрой хавальник, а не то пну ногой – улетишь в свой космос, к хренам собачьим!
- Лоп вайу-у-м-а-а-ать! - закричал Саня, и проснулся окончательно. Затем, по-спортивному легко спрыгнув с верхних нар, он нагнулся и спросил:
- Геноссе Шульц, вы чем-то недовольны? Я думал, вчера мы с вами прояснили все вопросы, а вы опять за старое?
- Не опять, а снова, щегол! – борзо ответил Шульц, здоровенный рецедивист, мотавший за убийство уже пятый срок.
- Если помните, Шульц, я вчера говорил, что вы огребете. Говорил? – терпеливо спросил Саня.
- Ну, говорил.
- Говорил. Ну, вот и не обижайтесь, дорогой товарищ Шульц.
- Эй, ты чо, идиот! – Тынц! - Ой, блин, не надо! – Тынц! - Погодь, Саня, корешо-о-ок… - Тынц! – А-а-александр Васильевич, прекратите, ей богу! – Тынц-тынц-тынц… - Господи, да что же это?!! Охрана! Помогите, убивают!!! А-а-а…
В двухместной камере раздавались звонкие, шлепающие удары, словно отбивали мясо кухонным молотком. А в коридоре уже слышен был топот ног охранников. Да, сегодня неуживчивого русского снова ждет карцер! А здешний карцер, как известно, довольно отвратительное место: Интернета нет – один лишь телевизор; из тренажеров только беговая дорожка; и красного вина вечером, скорее всего, не дадут, суки! И, к тому же, это уже третий залет за месяц, а это значит, что в Россию на новогодние праздники не отпустят – пропала его банька с корешами! Ужас! Чтоб ты сдох, проклятый Шульц! Что б вы все тут сдохли, сволочи, вместе с этим вашим долбаным либерализьмом!
Страшный Сон Сотрапа.