Вареники с картошкой и жареным луком

Виктор Гранин
                Сильно адаптированная сочинителем версия
                истории тракториста  Гриши Дасевич, 
                рассказанной им самим на переправе через реку Чирынай.
                Из сочинения «Очерки Логиста"
                (Переправа через Чирынай  http://www.proza.ru/2017/09/07/113 )

Ночь вторая.
           «А скажите, парни, кто из вас не любит вареники? Такие домашние вареники с картошкой намятой да жареным луком, да ещё, если и подлива тож цибуля поджаренная на постном масле до золотистого цвета. И вот такие вареники, слегка поджаренные, да обильно политые  золотою тож подливой, чтоб они как бы только что искупались во вкусноте и не обсохли, как красна девица после купанья, что идёт к тебе вся такая-растакая. И вот вареники эти наваливают в твою чашку и подносят так, чтобы запах приблизился обонянию твоему, а глаза уже пожирают один вареник за другим, так что и тебе самому нечего времени терять, да накалываешь  верткий вареник вилкою; да слегка ворохтаешь, как бы снимая излишки  подливы, а на самом деле - стараясь чтобы слой вкусноты на варенике оказался бы жирнее. И вот проносишь такой вареник  мимо глаз, мимо носа своего да прямиком ко рту и зубами надкусываешь, чтобы язык твой мог вполне заценить явление божества чревоугодия. Съешь первый такой вареник и сразу же начинаешь метать один за другим как безумный, зная, что щедрый твой кормилец  этим не ограничится, а будет добавлять в миску ещё и ещё, игнорируя малейшие твои поползновения оказаться человеком невежливым; и даже обидчиком гостеприимного хозяина.
           Ну и как - впечатляет? Вот то- то же!

           В одном леспромхозе жила мама с дочкою. Таки пышны кралевы - подстать одна другой. Если увидеть их отдельно от других работников – не только лесного  - хозяйства, то ничего особенного: руки, ноги, голова, правда бёдра - прямо мощные, и булки ягодиц, те -ну просто камень. Ну, камень - не камень, а крепко упругими  окажутся они и на ощупь, если кому доведётся поближе познакомиться с телом королев.  Только в бараке-то - не забалуешься. Вот и несли ноги с точёными из крепкого дерева икрами наших баб по без грешной земле социализма. Так что груди - не мячики  даже, а целый футбол! - вроде бы и ни к чему; а излишество в  строении тела труженицы лесоповала.
           Да, они работали на лесоповале. Вроде бы и неженская это работа, да только у нас - кто об этом спрашивает. Так что - каким ветром судьбы занесло этих двух женщин в лесную чащу? - никто и не интересовался. У каждого своя история.
          Жил народ на лесоповале в длинном бараке из грубых брёвен, тесно сплоченных , да ещё и на мху. Как известно, если бы не клин да не мох - то плотник бы сдох. Построен барак был так давно, что  брёвна успели уж потемнеть. А строители были люди  по нужде мастерами на все руки. И то - не охране же заниматься общестроительными работами. Изначально  пространство внутри  барака,  как и положено, не было загружено перегородками, чтобы ряды нар были на виду.
         Но подошли времена амнистий и оттепели, и организованные партии трудовых энтузиастов заменились на лесоповале людьми вольнонаёмными.
        А у вольного человека, известно, какая прихоть - он той вольности да свободы на дух не переносит;  а хочет он интима, в смысле, чтобы отгородить свой уголок от глаз общественности. И  начали обитатели, кто во что горазд, отгораживаться. А материал - известно какой - доски (у особо разборчивых - строганые).  Сначала загородки делали не вполне - в рост человека, так что с обитателем соседней можно легко было общаться, вскочив лишь на топчан. Но некоторые индивидуалисты пошли дальше  - они выводили загородку вплоть до потолка, и даже забирали доской вход  и навешивали дверь. Ну, вообще!

          В одной такой загородке и проживала мама с дочкою.
          В зимнюю пору, бывало, возвращаются они с деляны, выполнив по две нормы каждая - и каждая пропитана запахом тайги: хвои, опилок и снега лучше, чем твой одеколон "Красная Москва". А сами пышут здоровьем и красотой - ну чистые кралевы!
         И вот скинут королевы ватники да мужицкие удобные штаны на широких помочах,  да умоются на кухне - одна сторожит другую - да наденут платье да рейтузы, а на ноги суконные чуни для тепла - пол же холодный в бараке; вот уже и красавицы. Замочат красавицы свои постирушки в тазу - эмалированном! - да  примутся за стряпню. Для этого у мамы с дочкой был особенный таз.
          Работали мастерицы дружно. 
          Пока мама делала тесто: доставала из тайника на морозе  сокровенно сохраняемые два яичка, оттаивала его в кружке с холодной водой; насыпала на  фанерную свою  доску муки горкой, делала в горке приямок, слегка добавляла  маслица постного, сольцы, водицы - холодной сначала, яички взбитые  и начинала от середины к краям вымешивать тесто густое, но мягкое и приятное к работе; напоследок добавляла сколько надо кипятку и уж тут надо было стараться быстро вымесить тесто и раскатать  упругий сочень необходимой толщины.
         Тем временем дочка чистила картошку, варила её в подсоленной воде, чистила две-три луковицы, нарезала не мелкими кусочками и на постном масле обжаривала лук до прозрачности, потом снимала сковородку с плиты и оставляла  подливу томиться, золотится ароматным цветом. Картошку дева мяла  заветной толкушкой, добавляя постного масла и немного луковой подливы.
        А сочень уж готов и нарезаны кружочки будущих вареников.
        Теперь мама с дочкою садятся друг против друга и сосредоточено раскладывают начинку, лепят края и строят готовые ровными рядами на фанерке. К тому времени, когда слепится последний вареник - в кастрюле бьёт с ключа подсолённый кипяток.  В кипятке этом  -  порция за порцией  - отвариваются вареники и шумовкой выкладываются в хозяйский таз. Когда варка заканчивается, в тазик тщательно сливается подлива, даже варениками чистыми выбираются остатки вкуснятины до чистоты сковородки; теперь  тазик с варениками ставится на плиту и, нежно помешивая варениковую массу,  высушивают остатки влаги и даже слегка поджаривают сами вареники. Теперь всё!
 - Что-то много у нас получилось. Ну да ладно - на утро останется! - обмениваются мастерицы.
          А чайник уже вскипел; и чай заварен. Всё готово. Садимся ужнать.
          И садятся снова друг против друга, и, с нетерпением уже, накладывают каждая себе первую порцию; да жадно едят. А как не жадничать - ведь весь день на морозе, в снегу, да пилой двухручкой валить лесину за лесиной. Первосыток приходит скоро. Теперь мама с дочкой выпивают по кружке чаю, и уже пот начинает струиться по лицу. Ну да каждой приготовлен рушничок-полотенец. Утираются. Отстранились от стола, посидели, да снова накладывается новая порция.
          Вечер долог и хорошо коротать его возле тазика с едой.
          Вот и насыщение подошло, а пот всё струится, и вожделение не даёт покоя; и снова насыпается новая порция.
          Заметно поубавилось в тазике. А что делать? Вкусно! - А, давай ещё по одной!
- А, давай и ещё. Теперь вареников остаётся только на дне несколько штук.
         Мама с дочкой  некоторое время молчат, и нет-нет да скосят глаз на тазик.
А там оставшиеся, как бы плачут: - А мы-то как, сироты; нам же скучно без братьев и сестёр.
- А, давай уж доедим - каво оставлять- то! И последними варениками собираются со дна остатки подливы. Теперь тазик-таз пуст.

         Мама с дочкой встают от стола и кончают со своими постирушками, развешивая бельё крупных размеров на специальной веревке. Пора спать.

          Засыпает и барак. Только специально озабоченные особи ещё могут услышать, как мама с дочкою начинают пускать ветра, и делают это, не особенно маскируясь.  А чего стесняться-то, если вареники с картошкой в луковой подливе да постном масле предоставляют такую возможность, а тело способно такую возможность трубно реализовать, таким естественным образом  заявляя о себе, что ты есть и что ты человек живой.
        Проходит некоторое время и терпеливый слушатель может ещё уловить стук ножек в валенках из комнаты дочки с мамою на выход, к сооружению удобств в ельнике неподалёку.
Тук-тук-тук - пробежали одни ножки. Тук-тук-тук - другие.  И опять; и снова. И кажется уж некому считать. Все спят уже.
       Но - тук-тук-тук, как сердца стук.»
      
       И Григорий прекращает дозволенные речи.

      Ну и что тут смешного? Почему мы смеёмся, в живую представляя сцену театра под названием Жизнь, где и смешного-то, если и есть, то совсем чуть-чуть?
     Странные мы люди!
Дополнение следует на  http://www.proza.ru/2017/03/24/251

21.03.2017 10:49:00