Магистериум. Глава 5. Свобода и расстояние

Бэд Кристиан
                «Глупцов глупей, слепцов слепей
                Те, кто не воспитал детей».
                С. Брант
      
                Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
                Год 1203 от заключения Договора,
                Месяц Урожая, день 8-й
      
       – Ай, клята зверюга! Что б тебя волкодлаки в лесу сожрали!
       – Голову береги, голову!
       – Дюже лягается! – раздавалось в сером предутреннем небе.
       На обширном дворе у конюшни суетились два молоденьких конюха. Поодаль оглаживал живот осанистый главный конюх, вокруг него зевали и почёсывались заспанные слуги, разбуженные шумом.
       На рассвете владелец замка, облачённый магистр Фабиус Ренгский, член Магического совета и Исполнительной ложи Магистериума, должен был куда-то отправиться по своим тайным делам. Вроде как, ворон принёс ему весточку от самого высшего начальства, а может, опять взбрело в голову магу что-то своё, или заныло от долгого бдения в колдовской башне его неуёмное седалище.
       Такие выводы можно было сделать, послушав разговоры слуг, ожидающих, чем кончится незаладка со злобным магистерским конём, боевым, породистым. Вот, говорили же – зачем магу боевой конь?
       Сейчас зверюга бесновалась, хотя вчера ещё вполне поддавалась на уговоры двух младших конюхов.
       Будь день обычный, можно было бы вывести из соседнего денника покладистого рыжего мерина, или чубарую кобылу, а чёрному болвану дать перебеситься. Но вот беда, именно сегодня без жеребца было никак не обойтись. Магистр Фабиус только на нём и ездил в дальние походы.
       Звали коня по благородному, Фенрир-ап-Гайерн, был он огромный, в полтора раза крупнее рабочей коняги, чёрный, как стоящие против солнца, учёный и злой. Малых детей, однако, любил и баловал вниманием, да только вот конюхи, хоть и не обзавелись ещё реденькими бородками, а на детей были уже никак не похожи.
       Главный конюх, сложив могучие руки на круглое пузцо, стоял рядом с конюшенными воротами и с усмешкой наблюдал за суетой и прыжками конюхов младших, не сумевших даже недоуздок надеть и вывести коня из денника в проход на развязку, чтобы почистить и оседлать.
       Жеребец метался в деннике, бил, куда попало, копытами, а особенно норовил попасть по самому молодому конюху, франтоватому парню в новеньком жилете, обшитом медными начищенными бляхами. Второй младший конюх, не понимая, чего дурит противная, но ещё вчера вполне управляемая скотина, бросил, было, испытывать судьбу и встал у ворот, косясь на конюха главного.
       – А ну не ленись! – глубоким басом гаркнул тот, напугав двух сонных прачек. – От превратит тя маг в лягушу!
       И, понимая, что не проймёт парня угроза, ведь маг у них был строг и заумен, но вполне справедлив по местным понятиям, добавил:
        – А то и я кнутом вздрючу!
       Парень юркнул в конюшню и кинулся к деннику. Жеребец воспринял такой оборот, как нападение, вздыбился, ударил копытами в двери. Двери слетели с петель, конюхи бросились в рассыпную, а жеребец, козля и лягаясь, вылетел во двор.
       Тут уже невесело стало и глазеющим слугам.
       – Дарёнка где?
       – Дарёнку будите! – закричали, прячась за главного конюха, прачки.
       – Так Лебезьку уж и послал! – откликнулся верёвочник и махнул в сторону флигеля, где жила молочница с подкидышем Дарёнкой, которую конь особенно баловал вниманием.
       Лишь главный конюх спокойно стоял, похлопывая себя по брюху. Он знал, что конь магистра по повадкам своим не был каким-то особенным зверем, просто учили его как боевого: слуги, одетые в шитые бляхами кожаны дразнили жеребца, приучая топтать военных и разбойников. Вот и взбесили коня медяшки на новом кожаном жилете младшего конюха. Сунулся парень в денник и едва не был бит копытами. Хотя ещё вчера, без обновы, конь допускал его чистить себя и седлать.
       Тем временем Фенрир, не видя ненавистного жилета, немного успокоился. Грозно озираясь, он застыл посреди двора и чуть что принимался рыть копытом землю. Но только чубарая сочувственно подавала голос из своего денника, люди же – стояли неподвижно, даже не пытаясь как-то усмирить жеребца. Да и немного их было – конюх, верёвочник да прачки. Остров Гартин ещё дремал, таращился в зенит круглым глазом колдовской башни, куда не долетали крики со двора, ибо таковым было заклятие.
       Наконец, из флигеля выбежал худой мальчишка, а следом вышла крошечная девочка лет пяти на вид, но на самом деле на две весны старше, и босиком прошлёпала к чёрному чудовищу. Подол она держала обеими руками, там полно было маленьких, с её кулачок, крепких осенних яблок.
       Фенрир всхрапнул, вдохнул ноздрями пряный сладкий запах, ткнулся мордой девочке в шею, потом в подол и благодарно захрупал яблоками.
       – Эй, бездельники! – пробасил конюх. – Ты-то сними свой кожан, дурак, да неси щётку и седло!
      
       Вся эта суета совершенно не мешала магистру Фабиусу собираться в дальнюю дорогу. Ещё до рождения сына маг наложил заклятие на колдовскую башню, чтобы шум во дворе и в доме не отвлекал его от работы. И сейчас он в полной тишине откладывал книгу за книгой, понимая, что бесценные колдовские фолианты в пути ему только помешают.
       С особенным сожалением Фабиус взял в руки недочитанное философское исследование «Геенна лжи», заложенное в первой трети полоской змеиной кожи. Магистр-исследователь Гаргиго Бесноватый рассуждал в нём о неизведанных глубинах нижних слоёв Ада. Тема эта с зимы будоражила магическое сообщество. Переписчики не успевали рассылать копии, у Фабиуса же был почти оригинал – официальный список из библиотеки Магистериума.
       Он вздохнул, упаковал в седельную сумку лишь тонкую походную книжицу заклинаний да пару свитков и повернулся к шкафу с зельями.
       Магистр орудовал сейчас в святая святых башни – в пентерном зале. Он проводил здесь самые сложные обряды, требующие особого сосредоточения.
       Это была круглая комната на самом верху башни. Её украшали шесть стрельчатых окон, больше похожих на бойницы, забранные желтоватым пузырчатым енским стеклом. В центре располагалась выдолбленная в каменном полу пентаграмма, длиною в рост очень высокого человека, залитая по контуру агис фарии – самовозгорающейся субстанцией, похожей на воск. Весьма дорогой, кстати, субстанцией. Добывали её из жира потусторонних тварей Верхнего круга Ада, которые выбирались иногда на свет в местах пограничных, где тонки были земные своды.
       Часть самых дорогих книг тоже хранилась здесь, как и самые редкие зелья. Буковые полки в двух дубовых шкафах гнулись от тяжёлых фолиантов – маг считал, что в сундуках книги хранятся хуже.
       Рядом с окном, выходившим на единственный балкончик, стоял шкафчик с зельями. С собой лучше всего было взять готовые… Но травы проще упаковать, они не разольются и не просочатся каким-нибудь колдовских образом из самых хитрых пузырьков.
       Наконец, и травы были упакованы в холщёвые мешочки. Руки потянулись к минералам и амулетам…
       Ноша, однако, всё тяжелела. Магистр приподнял седельные сумки, крякнул, поморщился. Был он крепок и моложав. Кожаный походный колет ладно сидел на нём, короткая тёмно-русая борода завивалась задорными колечками. Раз уж сумки показались ему тяжёлыми, не понравятся они и Фенриру.
       Фабиус вздохнул и начал доставать упакованные в кожаные мешочки минералы и возвращать на полки.
       Звякнул пентакль-напоминалка. Рассвет близился. Пора было будить Дамиена. Уже понятно было, что сын сам не встанет – проспал.
       Что только ни делал Фабиус, чтобы приучить мальчика к дисциплине. Но парень пошёл в мать, любившую понежиться под одеялом. Это и сердило магистра, и будило в нём болезненную сосущую тоску. Да и не стоило начинать прощание с воспитательных бесед, не тот сегодня был день. Путь предстоял трудный: в соседнюю провинцию, называемую по старинке Ангон, хоть и поселения уже того не было, а на его месте отстроен был приречный торговый город Ангистерн.
      
       Фабиус бесшумно спустился вниз, на нём уже были мягкие походные сапоги, а не городские стукалки.
       Комната сына располагалась в среднем ярусе. Башня была спланирована как три больших рабочих этажа-зала, а между ними приютились несколько комнат. На верхнем этаже магистр проводил самые сложные и запретные эксперименты, на среднем работал и иногда спал. Вход на нижний был надёжно заперт. Туда из подвала поднимались иногда языки бездны. Мальчику рано было знать о них. Фабиус не допускал его на нижний и подвальный этажи, там он когда-то творил не самые лучшие свои заклинания.
       Средний же ярус башни казался магистру довольно тихим местом. Там, в комнатах между нижним и средним залом, хранился всякий магический хлам, дожидались переделки результаты не очень удачных экспериментов. Средний ярус башни олицетворял собой мир людей, что демоны называют Серединными землями – новый, неумело рождённый и быстро ветшающий.
       В комнате Дамиена было немного душно, но утренняя свежесть уже просачивалась сквозь плохо стеклённые окна. Фабиус открыл витражную створку в беспорядочных узорах рыжих и синих потёков, вдохнул обновлённый рассветом воздух, но услыхал теперь и крики внизу, и злое конское ржание. Распахнутое окно ломало заклинание неслышимости, пришлось прикрыть створку, довольствуясь для проветривания щелями между плохо подогнанными стёклами.
       Башня была выстроена на совесть, и в ней не гуляло обычных для каменных зданий ветерков-троллей. Когда-то Фабиус дневал и ночевал на этой стройке, не давая строителям халтурить. А вот хорошего стекольщика в провинции Ренге, что простиралась вокруг на два дня конного пути, было не сыскать и сейчас.
       Маг повернулся к широкой сосновой кровати. Дамиен спал, разметавшись. Русые волосы прилипли к высокому лбу, одеяло спустило на пол хвост... Но дышал он ровно. Видно дурной сон посетил его ночью, но уже покинул, и парень заснул под утро крепко, как и положено в его юные годы.
       В головах кровати, на резной спинке была укреплена оплавленная свеча. Книга в простеньком деревянном переплёте лежала рядом с постелью. Магистр поднял её, полистал и, тяжело вздохнув, засунул подальше под кровать.
       – Дамиен! – позвал он негромко.
       Юноша не проснулся. Ум его продолжал блуждать в галереях снов. Сын был трепетно, мучительно похож сейчас на мать. Вот так же лежала она, разметавшись, когда в крови её бродил ядовитый настой сонницы…
       Магистр судорожно вздохнул, шагнул к письменному столу, где стоял и кувшин с водой. Взял, встряхнул, проверяя, много ли там содержимого, набрал воду в горсть и тонкой струйкой вылил на шею спящему.
       Юноша распахнул глаза, сразу потемневшие от гнева, и подскочил было, в постели, чтобы дать отпор неведомому шутнику. Но тут же разглядел отца, сник, поискал глазами вокруг, обнаружил свечу... На лбу его тут же выступила испарина.
       – Ты снова читал ночью, – строго сказал магистр. – Что ты читал?
       Дамиен скользнул глазами по одеялу и, не найдя там книгу, выдохнул с облегчением:
       – Мне не спалось. Я читал кодекс Магистериума, как вы мне посоветовали, отец.
       Магистр Фабиус знал, что сын обманывает его. Это нужно было как-то решать. «Сразу же по приезду», – пообещал он себе. А вслух сказал:
       – Оденься, тебе положено проводить меня в дорогу.
       Юноша выбрался из постели. Ростом и шириной плеч он уже почти догнал отца, но поступки его всё ещё оставались поступками мальчика, не достигшего положенных для первой ступени совершеннолетия мага пятнадцати мерных зим.
       В его годы Фабиус распоряжался уже всем немалым хозяйством своих родителей, вёл погодовые записи, мог нанять на уборку сезонных работников, не гнушался выйти вместе с ними в поле, когда рабочих рук не хватало. Сын же…
       Дамиен был способен замечтаться и забыть самое простое – проследить за подготовкой к встрече гостей или записать количество мешков ячменя, удачно проданных на рынке в Лимсе.
       Фабиус сдвинул брови, наблюдая, как одевается ладный и крепкий, но такой ещё, в сущности, несамостоятельный парень.
       Ну что ж. Долгое отсутствие отца будет Дамиену уроком. Осеннее время даёт много забот. Плюс – нужно будет найти время и на учёбу, и на чтение учебных магических книг, а не пустых романов о рыцарях.
      
       Фабиусу очень хотелось поговорить с сыном неспешно, наедине, но час расставания близился. И вот уже все слуги собрались у моста, и магистр сказал громко, чтобы слышали домашние:
       – Я вверяю тебе остров и прилежащий ему город Лимс. Управляй же до моего возвращения достойно!
       Фабиус посмотрел в серые глаза сына и добавил уже чуть тише:
       – Ты должен пообещать мне пять вещей Дамиен. Первая: держать в порядке погодовую книгу и книгу сезонную. Вторая: оберегать имущество и души вверенных тебе слуг. Третья: каждый день учиться по книгам и проходить положенный урок, который мы с тобою наметили. Четвёртая: блюсти душу и тело, уделяя время гигиене, созерцанию и ежедневным пешим или конным прогулкам. Помни, что сила души связана с силою тела крепко. Нетренированная душа слабостью своей подведёт и тело, а слабое тело не даст правильно провести нужные для души бдения. И пятое…
       Фабиус запнулся. Он хотел дать какое-то живое напутствие, чтобы сын не забывал, что отец помнит о нём, надеется на него, любит. Но подходящих слов, чтобы не были они слишком мягкими, магистр так не нашёл. И он завершил:
       – Помни же, что я вернусь не позже конца осени, и хочу увидеть, что ты здоров и выполнил всё, что я тебе наказал!
       Застоявшийся жеребец нетерпеливо ударил копытом.
       – Помни, что ты теперь – хозяин замка и всех людей здесь и в долине! – громко резюмировал магистр. – Будь же достоин этого!
       Фенрир припустил через мост галопом – только брёвна загудели под копытами. Холодный ветер с реки ударил Фабиусу в лицо и вышиб слёзы.
      
       Дамиен же, как только отец миновал мост и выехал на дорогу к Лимсу, быстро вернулся в колдовскую башню. Слугам он бросил что-то малоразборчивое, чтобы не беспокоили. Внутри у него всё зудело от нетерпения, а это допекает сильнее боли ожогов, ведь даже магический огонь причиняет муки, но не томление страсти. И страсть – больнее.
       Поднявшись в свою комнату, юноша открыл сундук с личными вещами и нашарил на самом дне свёрток.
       Свёрток этот постоянно кочевал из сундука под кровать, из-под кровати – в тайник в саду. Дамиен боялся, что отец сумеет почуять в башне чужеродный предмет. Но магистр, наверное, плохо смотрел за сыном. И теперь свёрток был раскрыт, как раскрывался он только во время родительских отъездов, и из него были извлечены короткая кольчуга и настоящий воинский плащ. Купленные в городе на деньги, сэкономленные на хозяйственных расходах. Дамиен совсем не был так рассеян в делах с ячменем и пенькой, как полагал отец.
       Кольчуга, легкая, плетеная «четыре в один», когда одно кольцо связывает две пары соседних, была ещё великовата весной, а теперь стала, наверное, совершенно в пору.
       Дамиен с наслаждением вдохнул тяжёлый запах слежавшегося железа и каменного масла. Взял тряпицу и мел, натёр кольца, сразу заблестевшие. Снял обычную одежду и облачился с умелостью, достойной бродячего рыцаря: надел сначала простеганный кафтан, потом кольчугу, следом – пояс, поддерживающий ее, а сверху накинул плащ. Он торопился, хоть и уверен был, что слуги не посмеют войти в башню.
       Короткая кольчуга с рукавами, недостающими до локтей, носилась обычно не в бою, а в городской сутолоке для защиты от случайного ножа. Её прикрывали кафтаном и плащом. Но Дамиен очень нравился себе в кольчуге и кафтан надевать не стал. Настоящего меча у него пока не было, и он прицепил на пояс кинжал. Дыхание юноши сбивалось, он был больше не в состоянии медлить.
       Под тихий скрип колец Дамиен поднялся на самый верхний запретный этаж башни, успокоил на пороге зачастившее сердце. Магистр уехал, он воротится нескоро, но всё-таки хотелось поторопиться с задуманным.
       Едва перешагнув порог чернёного дерева, Дамиен нашёл глазами пентаграмму, и увидел её вычищенной, наполненной горючей субстанцией и готовой к работе.
       Юноша улыбнулся.
       – Люкс! – произнёс он, зажигая разом и свечи, и огонь в пентаграмме.
        А потом сотворил охранные знаки и начал нараспев читать давно вызубренное заклинание.
      
(Продолжение следует).