Кузькин отец Отрывок из романа

Сергей Романюта Лизнёв
…думалось там хорошо и думалось бы дальше и ещё но: «Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны!», в смысле,– «Вам на Землю пора, государством руководить. Товарищ, покиньте космос, пожалуйста!»

К радости тех, кто на Земле, кто полётом руководил и управлял, все закончилось, вернее, начало заканчиваться. Оставалось совершить мягкую посадку, и можно будет праздновать и ордена обмывать.

Но мягкая посадка, она, по сложности и по нервному напряжению, похлеще старта и всего полёта будет.

Старт корабля, это начало. Сам полёт, соответственно середина, а приземление – финал. Когда первые две части полёта получились и прошли без сучка, без задоринки, те нервы и переживания, которые загодя были приготовлены для них, полностью растрачены не были и оставались невостребованными…

Короче, то, что не донервничали и не допереживали во время старта и самого полёта, надо было обязательно потратить, так сказать, выплеснуть, не оставлять внутри, для здоровья вредно. К этому ещё прибавьте нервы и переживания для посадки специально приготовленные, вот и получится, что посадка – мероприятие самое ответственное, в смысле, мандражеобильное и есть.

«Ну, давай! Чуть–чуть осталось! Давай, миленький, садись! Ну что тебе, трудно что–ли?!» – если кто и причитал подобным образом, то был это какой–нибудь мелкий служащий или простой работяга. Начальство, в лице руководителя полёта, его помощников и наблюдателей внешне выглядели спокойными, весь мандраж, он у них внутри происходил.

Оно и понятно, всем хотелось, чтобы первый полет человека в космос закончился благополучно. Приятно осознавать себя причастным к одному из самых великих событий в истории человечества, которое не забудется, пока жив будет род человеческий.

Но было ещё кое–что и это кое–что щекотало нервы, ну чтобы они мандраживровали посильнее.

Если все закончится успешно, тогда все, причастные к этому полёту – герои! Премии, ордена, да много есть такого, чем государство может отблагодарить за беспримерный подвиг, а то, что они тоже совершили подвиг, почти никто из причастных к полёту не сомневался.

А вот если, даже писать про это не хочется… А вот тогда хоть сам лети туда и прыгай за землю без парашюта. Тех, кто пониже да помельче, тех пронесёт, а тех, кто повыше да покрупнее, обязательно зацепит.

Преемник Первого как раз и начнёт с того, что примется всем причастным, да и непричастным к полёту, тоже, задницы наизнанку выворачивать. Сама процедура и её последствия – врагу не пожелаешь, поэтому лучше об этом не думать, а думать о том и все делать для того, чтобы все закончилось хорошо, то есть, мягкой посадкой.
Команды подавались те, которые надо было подавать именно в тот момент. Кнопки,  тумблера и переключатели нажимались, включались или выключались и поворачивались именно те, именно тогда и туда куда надо, это о переключателях.

Так что работа по приземлению космического корабля с Никитой Сергеевичем на борту шла без истерики, а наоборот, неторопливо, спокойно и слаженно.

Никите Сергеевичу опять пришлось испытать все «прелести» перегрузки, но было это не так сильно и не так страшно.

И вот открылся парашют. Спускаемый аппарат сильно дёрнуло. Это говорило о том, что раскрылся парашют и теперь только и делов, оставалось ждать, когда аппарат коснётся земли.

Единственное, чего не то чтобы боялся Никита Сергеевич, а просто не хотел, так это приземления, а вернее будет сказать, приводнения в какой–нибудь пруд или озеро. Опять же, если на крышу какого–нибудь дома, тоже ничего хорошего.

Поделать тут ничего не поделаешь потому, что в первый раз, а значит ничего ещё не отработано. Поэтому приходилось надеяться, что Земля–матушка, которая в космосе выглядит просто красавицей, примет своего первого космонавта там, где ему будет удобнее всего, а именно, в каком–нибудь поле и чтобы народу вокруг никого не было.

***

Председатель колхоза «Заря коммунизма», Николай Николаевич Карасев, стоял около здания правления колхоза и разговаривал с местным участковым милиционером. Предмет беседы был очень важным как для них обоих, так и для всего колхоза в целом, особенно для самой его несознательной части – парней и молодых мужиков.

С парнями то все понятно, холостые ещё все, некому их уму–разуму учить, а потому все, поголовно, дурные. А молодые мужики, тех уже есть кому жизни учить и человеков из них делать, женатые уже все, но один хрен, в задницах ихних продолжают марши героические играть, или доигрывать, а потому ума тоже ещё нет, но надежда на то, что он со временем появится, есть, хоть и слабая.

Предметом их важной во всех отношениях беседы служило то, что сейчас хоть июль на дворе, но все равно скоро осень. А раз осень, то из города опять пришлют помощников, ну чтобы помочь урожай собрать.

Помощь–то, оно дело хорошее, вот только почему–то присылают таких помощников, что лучше бы совсем не присылали.

Такое впечатление, что там, в городе, специально отбирают тех, которые подурнее, это те, кто мужеского рода и пола и тех, кто повертлявее, эти пола и рода, женского.

Вот по осени и начинается: девки значит, что городские, что деревенские, глазки строят и кокетничают, а парни и мужики, тоже, что те, что те, морды друг другу бьют. Вот такая вот картина до сих пор получалась и высока была вероятность, что и этой осенью получится.

Об этом и разговаривали председатель с участковым, а больше разговаривать–то было не о чем. Хлеба на полях росли и наливались сами собой, коровы паслись тоже сами собой. Правда доились при помощи доярок, но кто у нас, и у коров стало быть тоже, ищет лёгких путей? Ну а самогонка, тоже гналась, и тоже не без помощи её гнавших.

Кстати о самогонке. В отличии от хлебов и крупного рогатого скота, власть, в лице участкового и общественности, представлявшей из себя самых вредных потому, что непьющих деревенских жителей, с ней боролась, но боролась безуспешно. Неизвестно почему, участковый и вредно–трезвая общественность, никак не могли понять, что жизнь победить невозможно. Это как семечко какого–нибудь растения. Его хоть какой толщины асфальтом закатай, оно все равное к солнышку дорогу найдёт…
В остальном жизнь, как колхозная, так и деревенская, была тихой, мирной и возможно, что даже скучной.

– Мать–перемать! – участковый аж присел от удивления. – Николаич, смотри!
– Ни, блям–блям себе! – поддержал участкового председатель. – Что это?
– А хрен его знает что это!

Все дело в том, что колхозно–деревенская власть увидела в небе здоровенный парашют и к нему что–то прицепленное. То, что парашют большой, было ясно, несмотря на расстояние, вернее будет сказать, чувствовалось, что большой.
 
– Не иначе кошисты шпионов забросили! – сделал вывод участковый. – В район надо звонить, чтобы подкрепление прислали.
– Какой нахрен район! – председателю конечно тоже хотелось всю ответственность свалить на районное начальство.

Но пока они будут соображать, потом звонить начальству что повыше, а то будет звонить своему начальству, пока будут собираться и ехать, шпионы–то, разбегутся в разные стороны, ищи их потом, свищи…

– Сами возьмём! До него километра три–четыре, не больше, успеем. Ты, Боря, – так звали участкового.– беги в мастерские, пару мужиков возьми. У тебя пистолет с собой?
– Не, дома лежит. Тяжёлый он, только мешается.
– Мать–перемать! – председатель махнул рукой. – Ладно, так справимся. Давай, беги за мужиками!

Участковый, не смотря на возраст и всю важность служебного положения, побежал к мастерским, которые находились неподалёку…

– Ну сука! – председатель смотрел на парашют и получается что заклинал его самыми страшными заклинаниями, правда он не считал их таковыми. – Кошисты, блям–блям–блям! Да чтоб у вас, то, что в штанах, на лбу выросло! Щас мы вас, никуда не денетесь!

Тем временем парашют, и то, что к нему было прицеплено, не подозревали о готовящемся для них женском половом органе, если произнести это слово в мужском роде, и продолжали плавно спускаться на землю.

Участковый вернулся в сопровождении двух не щуплого вида мужиков. Мужики те, были деревенскими механиками, трактора и прочую всякую технику ремонтировали, а потому были одеты в спецовки и с ног до головы перемазаны машинным маслом и еще чем–то механическим.

В руках каждый из них держал по гаечному ключу, причём ключи эти были таких размеров, что не сразу и сообразишь, чего ими откручивают? С гаечными ключами в руках и перемазанные машинным маслом, они были очень похожи на каких–нибудь спецназовцев из фантастических войн и без сомнения кошистским шпионам должны были понравиться.

– Поехали!– скомандовал председатель.

Все погрузились в председательский УАЗик и тот, видимо вспомнив, что является хоть и далёким, но все–таки родственником гоночного болида, сорвался с места.
Ехать то было всего ничего, но дорога, вернее её качество, а ещё, вернее, отсутствие такового, воспетая всеми кому не лень, принялась за дело. За эти три–четыре километра, ей предстояло по максимуму разболтать, а лучше всего, переломать все железки в УАЗике и вытрясти душу из его пассажиров. Но внимания на это никто не обращал. Сейчас самым главным был парашют и кошистские шпионы под ним, это самое главное. А ещё главнее было то, что их надо было схватить пока не опомнились, тёпленькими.

***

Парашют сам собой отцепился и спускаемый аппарат стукнувшись о землю, неподвижно застыл, приехали значит.

Наблюдать посадку–то наблюдали: радары, самолёты, вертолёты, короче, кто как мог, следили за тем, куда он, спускаемый аппарат, упадёт, чтобы скорее оказаться рядом и в случае чего помочь, мало ли что.

Но все прошло очень даже хорошо, помощь, как спускаемому аппарату, так и Никите Сергеевичу не требовалась.

Никита Сергеевич отстегнулся–расшнуровался и открыл входной люк. Проделал он это без каких–либо затруднений, на автомате потому, что во время подготовки к полёту проделывал это сотни, если не тысячи, раз.

Выбравшись наружу, Никита Сергеевич, к своему огорчению обнаружил, что приземлился на ржаное поле. Единственное, что утешало, так это то, что приземлился он на краю поля. Метрах в пятидесяти виднелась дорога за которой было тоже поле, только ничем незасеянное плавно переходившее в заросли кустарника, а тот, в свою очередь, плавно превращался в лес.

«Эх, жаль! Чуть–чуть не дотянул! – вздохнул Никита Сергеевич. – Сейчас прилетят, потопчут все. Хорошо, что не на середине поля приземлился. Тогда считай, что поля нет, все бы вытоптали».

Непонятно почему так сокрушался Никита Сергеевич. Может быть потому, что как руководитель государства, много внимания уделял сельскому хозяйству и был частым гостем в колхозах и совхозах, по всей стране, а может быть потому, что просто как любой нормальный человек, бережно относился к чужому труду, а уж к хлебу, тем более.

Сорвав несколько колосьев, Никита Сергеевич, не иначе как по привычке, принялся растирать их, ну чтобы посмотреть, как зерно наливается и так далее. Это было ему гораздо привычнее, а может быть и ближе, поэтому он как бы и забыл, что только–только вернулся из космоса.

Оно всегда так бывает, отвлечётся человек от суровой действительности, займётся тем, что ему и сердцу его ближе и роднее, так нет, обязательно найдётся тот, кто напомнит ему об этой самой действительности.

Вертолётов пока что не было, даже не было слышно, но свято место пусто не бывает– весь в клубах пыли на дороге появился УАЗик.

Никита Сергеевич подумал было, что это приехала первая группа спасателей. «Придумают же! Кого спасать то! Жив–здоров я!» – усмехнулся  Никита Сергеевич.

Но не тут то было! Из УАЗика выскочили четыре мужика: один из них в милицейской форме, двое, такое впечатление, только что из ада сбежали, а третий более–менее нормального вида, и со всех ног бросились к Никите Сергеевичу.

– Стой шпион проклятый! Руки вверх! Стрелять буду! – заорал милиционер, а те, кто якобы из ада сбежал, как бы в подтверждение всей серьёзности момента, поняли над головами свои могучие гаечные ключи.

«Не иначе как за шпиона приняли…», – весело подумал Никита Сергеевич и крикнул:
– Я тебе сейчас так стрельну, что стрелялку потеряешь!– и  пояснил, где именно он её потеряет. – Лучше помогите шлем снять.

Участковый Борис на такое, полное неуважение к его должности, заявление обиделся. Правда обиделся он не на это, а на то, что героический захват кошитского шпиона, а вместе с ним повышение по службе и орден, летели если и не псу под хвост, то приблизительно в том же направлении.

Перед охотниками за шпионами стоял неизвестно во что одетый, небольшого роста, мужик. Мало того, мужик этот говорил на их языке,  говорил он теми словами, которые без сомнения являются государственной тайной потому, что доступны и поддаются только тем, кто родился в этой стране.

Подойдя поближе, они увидели, на похожем на мотоциклетный шлеме, написано: «С.С.С.Р». То, что на шлеме написано, хоть и сокращённо, название их страны, а владелец этого шлема ещё и матом на языке этой страны ругается, говорило только об одном – наш!

– Помогите товарищу шлем снять. – а вот председатель вовсе не расстроился из–за того, что шпион не шпионом оказался.

Если бы он оказался шпионом, то замучили бы. Понаехало бы разное начальство и начало бы душу вынимать: что, да как, да почему? И послать не пошлёшь, начальство все–таки. А если не пошлёшь, тогда, кто и когда хозяйством заниматься будет? За план то спросят, а на шпионов у председателя плана никакого не было.

Колхозники–механики на этот счёт думали вообще по–своему. Они воспринимали происходящее как приключение, о котором ещё долго можно будет рассказывать, причём, рассказывать где угодно и сколько угодно. То, что они стали свидетелями и участниками чего–то необычного и может быть даже великого, они поняли, так что считай, что «Волгу» в лотерею выиграли.

Только вот председатель рано успокоился, а участковый рано разочаровался. Когда механики помогли незнакомцу снять с головы шлем (железки, они и есть железки, ничего сложного), что председатель, что участковый, да и механики тоже, обалдели, так, как никогда не обалдевали до этого и, к бабке не ходи, не будут обалдевать в будущем.

Перед ними стоял сам Никита Сергеевич Хрущёв, только костюмчик какой–то не такой, странный.

– Ну что, за шпиона меня приняли? – весело спросил Никита Сергеевич. – По всякому меня называли и называют, а вот шпионом ни разу, вы первые, поздравляю!
– Никита Сергеевич… – было уже то хорошо, что председатель мог говорить вообще, неважно о чем. – Как! Откуда!? Вы! Здесь!
– Оттуда. – Никита Сергеевич продолжал веселиться и показал рукой в небо.– Из космоса.
– Так туда же не летают, – чуть–ли не прошептал председатель и добавил. – люди не летают.
– Уже летают, – уточнил Никита Сергеевич.– вот я летал, и как видите прилетел.
– Ну и как там? – спросил один из механиков.
– Красиво. Я там на плёнку все заснял. Скоро в кино покажут, увидите.
Все, и Никита Сергеевич, помаленьку приходили в себя, каждый от своего, разумеется.
– А ты, стало быть, кто будешь? – спросил Никита Сергеевич председателя. Оно понятно, участкового и механиков по одёжке можно было определить, кто они есть, а этот, непонятно кто.
– Председатель колхоза «Заря коммунизма», – вытянулся по стойке смирно председатель. – Карасев Николай Николаевич…
– Ладно, – махнул рукой Никита Сергеевич.– хватит тебе рапортовать. Не на параде. Ты извини, председатель, что поле тебе попортил. Сам понимаешь, техника, она, дура, не понимает что к чему. Мы тебе убытки возместим, не переживай.
– Не надо, Никита Сергеевич. – начал было то ли оправдываться, то ли просить председатель. – мы сами…
– Я тебе дам не надо! – погрозил Никита Сергеевич председателю кулаком. – Ты что же, хочешь очковтирательством заняться, а колхозников без зарплаты оставить? Я тебе займусь, я тебе так займусь! Все возместим, не переживай. И мой тебе совет, под эту дудку, проси техники, ну какой тебе не хватает или есть, но старая. Удобрения, стройматериалы, ну, ты сам знаешь. Дадут, никуда не денутся! А если что, скажи, это я тебе посоветовал. – и снова засмеялся.
Оказывается, вот так вот выглядит Старик Хоттабыч, Золотая рыбка и Щука, та самая, если их всех скрестить: проси, что хочешь, все будет исполнено.
– А как у тебя, председатель, с планом? – вот теперь Никита Сергеевич был окончательно на Земле и о космосе, наверное, вовсе забыл. – Что с посевными площадями? Крупный рогатый скот как?

Председатель, несмотря на то, что Никита Сергеевич сейчас находился в самом благодушном расположении духа, вздохнул, потому что, ясно дело, придётся врать…

Врать председателю, как и любому председателю, пришлось бы, никуда не денешься. Не на сто процентов конечно, а так, процентов на тридцать потому, что оно в природе так положено – не может такого быть, чтобы все было хорошо, обязательно надо чтобы было то, что тоже хорошо, но не очень. Говорить об этом самом «не очень хорошо», хоть о нем все прекрасно и знают, вся разница лишь в его размерах, как раз не очень хочется, ну чтобы настроения слушателю не портить, поэтому приходится врать.

***

Председатель собрался было докладывать как из–за леса, прямо как из засады, выскочил первый вертолёт, а за ним ещё и ещё…

Так что, возможно повезло председателю, не до него стало, пронесло, одним словом.
Первый вертолёт, не иначе чтобы не нарушать традицию, тоже приземлился на колхозное поле, чем вызвал справедливый гнев Никиты Сергеевича.

Тёплая встреча на родной Земле началась с разноса и применения почти всех тех слов, которые составляют государственную и народную тайну страны.

Никита Сергеевич потребовал, чтобы вертолёт, севший на рожь, переприземлился в более подходящем месте и тут же объявил лётчику строгий выговор (и это вместо ордена!). Разумеется, другие два вертолёта последовали примеру первого. Хоть строгие выговоры от самого Никиты Сергеевича на дороге и не валяются, все равно, ну их куда подальше…

Народу из вертолётов повыскакивало много. Непонятно было, кто, за что из них отвечал и зачем был здесь нужен, потому что бестолково суетились все, без исключения.

Наверное, будь Никита Сергеевич, просто космонавтом, его бы непременно начали бы в воздух подбрасывать, ну как бы приземление на бис, но Первого Секретаря подбрасывать в воздух постеснялись.

Оттеснив всех и приказав близко не подходить, к Никите Сергеевичу прорвались врачи. Создавалось такое впечатление, что его, тьфу–тьфу–тьфу конечно, только что тяжело ранило и надо срочно спасать. Но к радости эскулапов, Никита Сергеевич был в полном здравии и почти в хорошем настроении, лётчик, что б ему, немного встречу подпортил…

Тем временем космодромные специалисты окружили капсулу спускаемого аппарата и начали что–то с ней делать.

Вот если бы я был там, то посоветовал бы космодромному люду: раз Никиту Сергеевича качать нельзя потому, что он глава партии и государства,  качайте спускаемый аппарат, слабо? Интересно, послушали бы?

А вот председатель колхоза, участковый и силовая группа поддержки в лице механиков и гаечных ключей, в одно мгновение сами стали шпионами.

К ним сразу же подскочили резвые и подозрительные ребята и под белы рученьки, даже гаечные ключи не помогли… Была бы поблизости стенка, ну, кирпичная такая, их бы сразу к ней поставили, а дальше уж, как и положено, без суда и без следствия…
Но стенки поблизости не было, да и Никита Сергеевич вступился, сказал, что свои мол, только местные.

С местных своих быстренько взяли подписку о неразглашении и посоветовали, как приедут в деревню, напиться до бесчувствия и находиться в таком состоянии дня три, не меньше, чтобы накрепко забыть все, что здесь увидели.

Механикам такой приказ неизвестного начальства очень даже понравился и они всю дорогу домой обсуждали эту тему между собой и все пытались втянуть в обсуждение и председателя.

Председатель сначала грозился самолично их расстрелять и без всякой стенки, мол, так надёжнее будет, но, потом сдался.

По приезду в деревню, он выдал механикам премию по сто рублей каждому, сказал, что из личного фонда, и разрешил им сегодня на работу не возвращаться, а назавтра, так вообще, отгул дал.

Последнее, о чем приказывал и умолял одновременно председатель, перед тем, как механики вместе с гаечными ключами отправились в магазин, было то, чтобы они держали языки за зубами, а ещё лучше, вообще, отрезали бы их.

Механики, очень даже правдоподобно, обещали хранить все в строжайшей тайне, правда не уточняли как долго и поспешили откланяться. Дела, знаете ли, дела…
Да, чуть не забыл. А оно всегда так, вроде бы как самое важное, а забывается. Это насчёт колхозного поля.

Вопреки всему профессиональному вниманию космических профессионалов всех мастей к своей персоне, Никита Сергеевич не забыл об обещании, данном председателю колхоза. Подозвав одного из своих помощников, которых, кстати, было по одной штуке на вертолёт, стало быть, на всякий случай, Никита Сергеевич распорядился насчёт возмещения нанесённого ущерба ну и чтобы колхозу помогли, дали, что попросит. На этом Никита Сергеевич о председателе забыл, других дел выше крыши…


***

Суета вокруг Никиты Сергеевича и спускаемого аппарата так бы и продолжала бы упиваться своей бестолковостью, но не тут то было! Приземлился четвёртый вертолёт, а из него выскочили киношники, которые, как известно, пострашнее самых лютых хищников будут.

Они быстро навели на месте приземления нужный им порядок. Все, кроме киношников, перестали суетиться и можно сказать застыли в ожидании ихних распоряжений.

Для истории, а как же, просто необходимо было все заснять на киноплёнку а эти бестолочи все вокруг истоптали, картинка не та получится.

Начали исправлять. Киношные помощники согнали всех космических специалистов и неспециалистов в одну кучу и попытались придать ржи первозданный вид. Кое–что у них получилось, но в основном не получилось конечно, космодромовские хорошо постарались.

Режиссёр, видимо что–то придумав типа комбинированных съёмок, дал отмашку, чтобы киношники перестали издеваться над полем и объяснил присутствующим, как и что надо сделать, чтобы на экране все выглядело мало того, что естественно, но и торжественно.

  Никиту Сергеевича часто снимали для всяких разных фильмов, как протокольных, так и нет, поэтому он привык к кинокамерам. Правда снимали его в жанре кина документального, никто ему не указывал: где стать, куда идти и как руками жестикулировать. А тут надо было немного киноактёром побыть.

Замысел кинорежиссёра был наивен и прост как все гениальное. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что не смог заснять сам момент приземления, без него не так колоритно получалось. Правда была надежда что–нибудь этакое придумать, а пока надо было быстренько снимать, покуда солнце не ушло, и натура не поблекла.

Никита Сергеевич особо не возмущался, так бурчал про себя, что, мол, хоть опять в космос лети, не дают покоя. Он забрался в спускаемый аппарат, космодромовские закрыли люк и отошли назад, ну чтобы в кадре не мельтешить.

Прозвучала команда: «Мотор»! Сначала засняли сам спускаемый аппарат. Потом, перед этим часть космодромовских опять затолкали в вертолёт и заставили лётчика взлететь, засняли посадку вертолёта и как из него выгружаются встречающие. После этого они все бегут к спускаемому аппарату, открывают его и извлекают на свет Божий Никиту Сергеевича.

На этом, собственно говоря все, съёмки закончились. К всеобщей радости обошлись без дублей, с первого захода. Прозвучало: «Снято! Всем спасибо!», кино было готово, заметьте, историческое кино.

Не знаю кто как, а я бы, просматривая этот фильм, в силу своего мерозапакостного характера, спросил бы, правда неизвестно кого: «А как, простите, конечно, киношники определили место приземления Никиты Сергеевича и умудрились оказаться там самыми первыми, а? Или опять, дурят нашего брата?»

Кино было снято, теперь наступал черед «артиллерии» другого калибра, но тоже, без сомнения тяжёлого, а за ним и другие «калибры» должны были «заговорить» и заговорили. И понеслась…

К КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ И НАРОДАМ
СОВЕТСКОГО СОЮЗА!
К НАРОДАМ И ПРАВИТЕЛЬСТВАМ ВСЕХ СТРАН!
КО ВСЕМУ ПРОГРЕССИВНОМУ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ!

Обращение Центрального Комитета КПСС,
Президиума Верховного Совета СССР
и правительства Советского Союза

Свершилось великое событие!
Впервые в истории человек осуществил полет в космос!
17 июля 1960 года
в 8 часов 19 минут по московскому времени,
космический корабль–спутник "Заря" с человеком на борту
поднялся в космос, и совершив три витка вокруг земного шара,
благополучно вернулся на священную землю нашей Родины –
Страны Советов!
Первый человек, проникший в космос, – советский человек, –
гражданин Союза Советских Социалистических Республик,
Первый Секретарь  Президиума Центрального
Комитета Коммунистической Партии Советского Союза,
Никита Сергеевич Хрущёв!
Это – беспримерная победа человека
над силами природы,
величайшее завоевание науки и техники,
торжество человеческого разума.
Положено начало полётам человека
в космическое пространство.
В подвиге, который войдёт в века,
воплощены гений советского народа,
могучая сила социализма.
С чувством большой радости и законной гордости
Центральный Комитет Коммунистической партии,
Президиум Верховного Совета СССР
и Советское правительство отмечают,
что новую эру в прогрессивном развитии человечества
открыла наша страна – страна победившего социализма!
Честь и слава рабочему классу,
советскому крестьянству, советской интеллигенции,
всему советскому народу!
Честь и слава советским учёным, инженерам и техникам–
создателям космического корабля!
Честь и слава первому космонавту – Первому Секретарю
Президиума Центрального Комитета Коммунистической
Партии Советского Союза
товарищу Хрущёву Никите Сергеевичу!
Нам, советским людям, строящим коммунизм,
выпала великая честь первыми проникнуть в космос.
Победы в освоении космоса мы считаем
не только достижением нашего народа,
но и всего человечества.

Нетрудно догадаться, в честь чего и кого все это, Никита Сергеевич из космоса прилетел!

Кстати, как хранили государственную тайну колхозные механики, узнать не удалось, да и неинтересно это потому, что предсказуемо.

Участковый – слуга Первому Секретарю, отец, ну если не солдатам, так задержанным за мелкие правонарушения, тайну хранить умел и хранил, как мог. А вот председатель получилось так, что сам себе накаркал.

Зря он надеялся на невнимание к своей особе и персоне. Начальство, конечно же, внимание обратило, но обратило с тем, чтобы поскорее дать все, что он, председатель, попросит для своего колхоза и поскорее отрапортовать наверх, мол, все выполнено, в лучшем виде.

У начальства ум хоть и длинный, разумеется, запомнят этот выкрутас, зато действия короткие, галочку поставили и забыли.

Беда, ну не беда в чистом виде, но что–то типа этого, пришла с другой стороны – в колхозе появились корреспонденты с журналистами и замучили председателя похлеще самого высокого и вредного начальства.

У корреспондентов и журналистов, у них в отличии от начальства, все наоборот – действия длинные, а ум короткий.

Если у начальства совести, как известно, нет, то у корреспондентов её нет ещё больше. Своими дурацкими вопросами корреспонденты эти, на пару с журналистами, вытянули из председателя не только все жилы, но и вообще все, что только можно было вытянуть, и все им было мало. Оно и понятно, корреспондентов и журналистов много, а председатель один.

На своё счастье, не иначе как во спасения себя, председатель неожиданно вспомнил приказ неизвестного начальства, полученный им сотоварищи на месте приземления космического аппарата – напиться до беспамятства и так далее… Приказы на то и приказы,  их надо выполнять, что председатель и поспешил сделать – напился до чёртиков, всех, вместе взятых.

Правда, оказалось, что выполнением приказа он нисколько не расстроил телерадио–газетный люд. Люд этот тут же переключился на других жителей деревни, и в первую очередь на участкового, так что теперь ему предстояло решить для себя, выполнять приказ или нет…