Тырган. Рассказ моего отца Олега Абрамова

               


Шел 1929 год. В ноябре я был назначен техноруком Прокоского лезозаготовительного участка Сибугля. Приехал в Прокоевск, остановился в гостинице, носившей, как мне показалось, странное название: «Дом холостых»; отыскал свое учреждение, помещавшееся около проходной будки лесозавода, осмотрелся и решил, что попал я в паршивое захолустье, где ничего интересного нет и не будет.
Оставалась еще последняя надежда найти какой-нибудь особый интерес в работе, осмотреться в местном лесу, приглядеться к местной природе.
Вскоре выяснилось, что, собственно, в Прокопьевске мне делать положительно нечего, место мое в лесу, непосредственно в лесосеке. Ознакомившись детальнее, я избрал местом своего постоянного пребывания поселок Малый Керлегеш — центр наших лесозаготовок: в любую сторону можно съездить «обуденкой», т. е. за один день. В общем, жил я тогда, как в песне поется: «По горам, по долам, нынче здесь, завтра — там…»
А надо сказать, что Прокопьевск стоит на безлесном участке, кругом него идет холмистая местность, очень похожая на степь, и лишь в 20-25 километрах начинается бор. По низинкам и мочажинкам растет ель, пихта, а глубже попадается осина. Ну и тварь всякая живет на своем излюбленном месте. Волки, например, в лесу не живут. Не встречал я их в лесах дремучих, а потому и не знаком с ними, разве что на картинках.
Кадровых рабочих у нас в те годы еще не было, а работали у нас мужики в порядке трудгужповинности. Работали неохотно, с ленцой. Куда ни пошлешь — все сопротивляются. Ну и верить ни одному слову нельзя — чем-нибудь да обманут. Одним словом, отбывали они повинность, и этим все сказано.
А годы, как вспоминается, были энергичные, спать нам на работе не давали, то и дело пошевеливали, поторапливали. Ранее мы подавали начальству сводки о своей работе в две недели один раз, а тут завели порядок: через день давай сводку, да еще и часы установили. Это нам-то, лесным паукам! Пришлось подчиниться.
Надо эту сводку отправлять вечером, только в этом случае она попадет начальству в срок, а если не попадет — загрызут.
Вот и стал я подыскивать надежного мужика, чтобы возил через день сводки. Ночь проездишь, а день отдыхай. Перебрал я много мужиков — не берутся ездить со сводкой, хоть пропадай. Стал исподтиха разузнавать, в чем дело, почему не хотят ездить, когда я и плату установил дороже, чем за вывозку леса. Узнал, конечно. Волков, говорят, развелось видимо-невидимо. Того, мол, и гляди, сожрут. Вдвоем еще ездить соглашаются, а по одному — ни за что.
Денег мне на это дело ассигновано было в обрез: никак не могу содержать двух человек на такой работе. Попробовал поднажать на мужиков. Хитрят, думаю, выжимают из меня лишние копейки. Ну-с, поднажал на одного, другого — нет, не берутся ехать. Один даже разволновался и взвыл: «Пожалей, начальник, сожрут ведь!»
Пришлось мне бросить затею ночной доставки сводок; леший с ними, думаю, пусть ездят с утра. А потом навалились дела и эта история с волками как-то ушла из моего поля зрения.
Прошло какое-то время, и зовет начальство меня самого в Прокопьевск. Получил я такой вызов, кое-что наказал своим помощникам и отбыл вечерком. Поехал прямо с лесосеки, с Белого Камня. Конь у меня был собственный, трехлетний жеребчик огромного роста, масти игреней, отчего и прозывался Игренькой. Надежный был конь, сильный, быстрый и выносливый. Короче сказать, проезд из любого места в Прокопьевск для меня не представлял никаких затруднений: три часа — и там.
Выехал я из лесосеки, выбрался на лесовозную магистраль и припустил своего Игреньку. Проехал километров с десяток — тут и бор кончился, началась открытая местность. Так, только кое-где кустики встречаются, на горку взберешься — далеко вперед все видно.
Пока в лесу был — и не заметил, что буран начинается, а на открытом месте сразу стало заметно: метет, хвост коню в сторону относит, под доху холодок пробирается. Ну да мало ли приходилось по ветру-бурану ездить! Завернул я свою доху поплотнее, поднял воротник, свистнул залихватски и понесся дальше.
В дороге разные приходят мысли. Сначала крутятся около коня, упряжи, присматриваешься по-хозяйски: все ли в порядке, не криво ли запряг коня, не высоко ли подтянуто на седелке. Затем вспоминаешь, все ли взял с собой, не забыл ли чего, прежде всего деловых материалов. Постепенно мысли переходят к предстоящей встрече: как доложить, не забыть о том, объяснить это. Личные дела припоминаешь: помазок для бритья надо купить новый, мыла получше нет ли, книгу нельзя ли приобрести…
Перебираешь, перебираешь в голове все, что надо и что не надо. Иногда остановишь коня, поправишь сбрую, посмотришь, как он дышит, не трет ли ему где. Если морозно, то нос ему ото льда очистишь. Вернее, он это сам сделает, только нужно подойти поближе: он сейчас мордой воткнется в доху и будет тереться.
Иногда, скуки ради, испробуешь свой голос, затянешь что-нибудь погромче, благо никто не слышит. А другой раз, грешным делом, вздремнешь, особенно если за день намотался.
Вот и на этот раз я, кажется, все перепробовал, все способы употребляя поочередно. И кончился вечер дремотой.
…Толкнуло, тряхнуло меня, неожиданно очнулся. Посмотрел: степь, вьюга закручивает вовсю снег, из-за туч проглядывает луна. Конь не торопясь идет, но не по дороге, а прямо по снегу.
Остановился, поосмотрелся: не меньше десяти часов вечера, дороги не видно, местность незнакомая. Однако направление у меня правильное. Игренька не должен сбиться с пути, да и место здесь обжитое, дорог много, это ведь не в таежной глухомани. Как говорится, «все дороги ведут в Рим», только бы на какую напасть, а по ней на тракт моментом выберемся с Игренькой…
Овраг… Такого и не встречал в этих местах, хотя в Прокопьевск ездил не один десяток раз. «Дело, кажется, дрянь; затащил ты, друг, меня к черту на рога, чего смотрел-то, балда?» — так, беседуя с Игренькой, я всматривался в темноту и, следуя неизменному в пути правилу не останавливаться, вел коня в поводу. Буран же свое дело делает, снег крутится, набивается, куда только можно, дорогу превращает в ухабы. Делать нечего, надо искать дорогу.
Идем так километр, другой, третий… Вот вроде и дорога, место идет горкой, под ногой твердо. Конечно, дорога! Только Игренька что-то балуется: лезет на меня, наступает на пятки, того и гляди сшибет с ног. Я ворчу на коня, он на мои слова — ноль внимания. Крутится так, как упряжному коню солидному и не полагается, смотрит в сторону, всхрапывает, а уши, уши-то так и ходят ходуном: то он их навострит, то прижмет, будто укусить хочет. Хотел я остановиться, успокоить коня — куда там… Вижу, чем-то Игренька обеспокоен, а в чем дело — сразу не додумаюсь.
И вдруг меня осенила страшная догадка: волки!
Сразу стало жутко, мороз моментально добрался до глубины души, а мысль бешено заработала. «Что делать, что делать? Скорее решай, что делать», — лихорадочно обращался я к самому себе.
Катастрофа бывает неожиданной. Только что было благодушное настроение, чуть подпорченное потерей ориентировки, только что спокойно ворчал я на Игреньку, только что он протер об меня свою мягкую симпатичную морду, а вот уже ничего не осталось от этого: тревога, нервная дрожь охватила нас обоих моментально, не оставив ни капли взаимного доверия. И я уже не считал, что Игренька — конь надежный — наоборот, уверял себя, что он ненадежен, змей паршивый, норовит удрать, хотя это равносильно гибели.
Но я-то человек. Царь природы. Мое беспокойство уже имеет определенное направление. У меня две неотложных задачи, обе должны быть выполнены немедленно и быстро: Игреньку закрутить так, чтобы не мог удрать, и как-то надо ухитриться, удерживая коня, добраться в задок кошевы — там ружье!
Игренька храпел и хрипел, перервал всю сбрую, сломал оглоблю, но удрать не смог. Спасительное ружье оказалось в моих руках. Однако массы волков, как подсказывало мне воображение, я не увидел, но стрелял по кустам отчаянно. Кое-как нервы пришли в норму. Игренька перестал безобразничать, я перестал палить. Как после Мамаева побоища, потащились мы дальше. И лишь тогда между кустов мелькнуло то, что нас так обеспокоило: маленький, захудалый волчишка. Была ли там стая, как рассказывали мужики — обязательно штук двадцать, огромных, при этом показывали на высоте груди — или он всего один и был. Неизвестно…
Вскоре Игренька приветливо заржал, издалека раздалось ответное ржание: навстречу шел обоз. Поравнялись, остановились, обменялись приветствиями, закурили. В таких случаях разъезжаться сразу не хочется, хочется поговорить, душу отвести. Решили, что были это волки, иначе с чего такой конь, как Игренька, стал бы дурить. Конь мой в это время уже спокойно жевал сено с чужого воза.
— Слышь-ка! А как это место называется? — уже отъезжая, спросил я у разговорчивых мужиков.
— А нешто не признал еще? Это сама Волчья гора и есть. Тырган ее еще иначе зовут.
На том и разъехались. Тырган так Тырган. Леший с ним, дай Бог больше не бывать тут. Чертово место.
Время шло своим порядком. Лесок мы рубили, возили, переходили с одной лесосеки на другую, планировали. Однако планировали не мы одни.
Однажды пригласили меня в Рудоуправление. Поспрашивали о том, о сем, а потом и говорят: на гору Тырган надо лес возить. Я очень удивился, но раз надо, значит надо. И в ближайшее воскресенье отправился на Игреньке в стройконтору, где у меня состоялась встреча с инженером-строителем.
— Ежели не секрет, то могу я узнать, для чего на Тыргане лес понадобился? Кому взбрела в голову такая мысль — строиться в стороне от железной дороги? — спросил я строителя.
— Планируют… — неопределенно ответил он мне. — Да вот если интересуетесь, посмотрите, — и он откинул занавес, за которым висел на стене план будущего строительства. — Вот видите — будет город на сто тысяч жителей, будут трех-четырехэтажные дома с электричеством, водопроводом. С Прокопьевском город Тырган будет соединен трамвайной линией, будут в нем свои кинотеатры, клубы. Это будет город даже лучше Прокопьевска.
«Н-да, волки тут, а он: «город», — мысленно рассуждал я, вслух же спросил: 
— Не фантазии ли все это?
— Планируют… — услышал неопределенный ответ.
Лес пошел на гору Тырган в январе 1930 года. Вскоре я уехал на сплав леса в улус Балбынь. И только спустя одиннадцать лет судьба и командировочные заботы вновь забросили меня в эти края. Я сошел с поезда на станции Усяты. Без труда обнаружил трамвайную остановку.
— Дайте билет на гору Тырган, — попросил я кондуктора, заходя в трамвай.
— Вам в город Тырган? — переспросила кондуктор.
— Угу… — ответил я, не вполне уверенный в том, что между горой Тырган и одноименным городом нет никакой разницы.
Трамвай тронулся и поехал на гору… На этот раз я сам увидел, что это был город. Огромные каменные дома, большой клуб, заводы, кинотеатр, городской сад. Я был поражен этим зрелищем.
Позднее, когда на машине ехал в Керлегешский лес¬промхоз, поинтересовался у шофера:
— Сколько жителей в городе Тырган?
— Точно не знаю… Говорят, поболе ста тысяч…
Помолчали, всяк в голове держал свои думы. Выехали за город. Тут дорогу перебежала собачонка.
— А что, волки здесь водятся? — вновь задал я вопрос водителю.
— Нет, — твердо ответил он. — Чего нет, того нет. В старину, говорят, водились во множестве, а теперь нет.
«В старину…» — мысленно передразнил я ничего не подозревающего шофера, уязвленный тем, что времена моей недавней молодости он назвал стариной.

   Мне запомнился этот рассказ отца еще потому, что мне дважды удалось побывать в Тыргане в
70-80 годы. Это уже был настоящий город. Но
прошло уже более 50 лет, как нет отца, который оставил эти воспоминания, с которыми я могу поделиться с читателями.