Бытовуха

Я подошел к плетню и облокотился на покошенный столб. Хозяин участка оторвался от грядки, выпрямился. Посмотрев в мою сторону как-то робко сказал:
- Здрасте вам.
- День добрый, хозяин! Я – ваш сосед. Дача на горе, выше, через три улицы. Давно завидую – смородина у вас дивная. Крупная. Купить на развод пару кустов, - можно?
- А!.. Смородина… Заходи.

Он подошел к калитке, висящей на проволочной петле, открыл. Я зашел на участок. Следом за хозяином подошел к веранде небольшой старой дачки (как и у меня – 4 х 5), крытой старым, почерневшим и с трещинами шифером, подвинул мне стоящую у уличного дощатого стола табуретку, сел напротив сам. Подал руку:
- Николай.
- Алексей, можно – Леха.
- Я подумал, - ты мент.
- С чего? Похож?
- Да не… Просто – подумал. Я, вообще то, смородиной не торгую. То-есть, не знаю, как ею торговать. Я первый год здесь – вот, квартиру продал, на даче устроился. Купил, а как – что, не знаю. Дачи никогда не было. Вот, в земле копаюсь. Картошку засовываю. Может, вырастет?
- Интересно! Ну, как с кустами обращаться, я вам покажу. И про посадки – грядки – тоже, если надо. Не вопрос. А, если не секрет, что вас к земле потянуло? Квартиру на дачу менять как-то…

Он молча встал и пошел на веранду. Через плечо спросил:
- Ты чай или кофе пьешь? У меня – пакетики. Сейчас кипятку налью.
- Я – чай, без сахара. Но, вообще то, я пришел у вас смородину выторговать. И, на всякий, захватил пузырь. Для знакомства и улучшения, так сказать, бизнеса, - я показал на свой черный пакет, который поставил под стол.
- Понятно. Я в завязке. Но стопку с тобой выпью. Сейчас соображу – что там, – шагнул в открытую на веранду дачную дверь, а я достал из пакета бутылку водки, и два плоских пакетика на пластиковых подложках, с нарезкой – ветчины и копченой кеты.  Положил на стол, распаковал закуску.
Хозяин вышел с подносом в руках (это был старый противень из духовки электроплиты).  На подносе были: блюдце с нарезанным черным хлебом, еще одно блюдце, – с салом, полулитровая банка с маринованными огурцами,  две граненых стограммовых стопки и две вилки. Поставил на стол и сел. Взял бутылку, открутил пробку и уверенно разлил. Почему-то подумалось «В том, в чем я любитель, - он профессионал». Я  поднял стопку:
- Со знакомством.
- Будем знакомы, сосед, - мы выпили. Я выловил маленький огурчик из банки, взял в руку, наколол кусок сала. Закусил. Он сделал бутерброд, положив пластину лосося на хлеб, тоже нырнул за огурцом. И, как будто продолжая, сказал:
- Квартиру продал, - деньги нужны. Жена, Оля, в больнице. И внучке помогать надо. Как-нибудь, здесь поживем. – Взял бутылку и разлил по второй: - за смородину, что ли?
- Давайте, за смородину, – выпили. – Вы курите, Николай?
- Кури. В общем, накуролесил я. Выше крыши. А соседи меня Дятлом зовут. Звали. По дому соседи. Я на КПД* жил. Двухкомнатная в пятиэтажке.
- Знаете, Николай, я для приличия спросил. Для разговора. Так что…
- Да понял я. Раз сосед – всяко: узнаешь. Вон, снизу бабка, - он махнул рукой в сторону соседних участков у ручья: там, уже давно, постоянно жили в своих дачах несколько семей пенсионеров. Дачи те были более «серьезным», у кого банька, у кого во дворе летняя кухня. Утепленные, над всеми почти виднелись телевизионные антенны. – Через неделю, как поселились, такие мне обо мне подробности рассказала, я сам о таком не знал. Деревня, одним словом.
- Деревня, - согласился я. – До пенсии дотерплю, - сам сюда переберусь. Тоже баньку отстрою. Пойдем, кусты посмотрим? Если надо – рассказывайте свою беду. Потом залакируем.

Мы встали и пошли на огород. Вдоль забора рос ряд смородинных кустов. Их было больше полутора десятков, здоровые, разросшиеся. Судя по густоте старых переросших веток, - кусты давно никто не обрабатывал. Почва у оснований была плотной – не менее трех лет не пробовала лопаты. В конце ряда три куста так разрослись, что забивали друг друга. Я остановился около.

Огляделся. На участке были три большие – не моложе двадцатилетних, яблони, у одной от корневища потрескалась кора. Облепиха, четыре груши. Два старых абрикоса в углу. Рядом – тоже переросшая, слива. Уход за деревьями был, но, судя по погонам в местах последних прививок, лет пять к ним никто не прикасался. Под углом к смородинному ряду, в направлении нижнего забора, сидели пять кустов войлочной вишни, уже более правильно можно было бы назвать – деревьями, высотой до четырех метров. И больше десятка стволов в каждом кусту. Да еще и с явными следами болезни и на стволах, и на части сухих веток. Под дустами ровным слоем земля покрыта вишневыми, частью истлевшими, косточками вишни. Ее никто не обирал, скорее всего. Вдоль нижнего забора неприступным рядом шла малина. Сортовая, но разросшаяся не в меру. Грядки до трех метров от малины были сплошь украшены молодыми прошлогодними выгонами. Центральная часть участка порезана на грядки: их обозначали   сгнившие доски, вертикально закрепленные арматурными штырями, подпиравшие нижние по склону края грядок. Одна грядка в центре полтора на шесть метров, была перекопана. На грядке воткнута в землю лопата, рядом – два ведра семенной картошки. Её Николай и пытался сажать на момент моего вторжения.
- Вот этот куст, - я взялся за разросшуюся смородину, - он здесь точно лишний. Видишь – соседям мешает. – (При этих словах у Николая нервно дернулась щека). Я сделал шаг, взял лопату, отступив два десятка сантиметров от куста, воткнул в землю и поддел корневища. Присел и запустил под корень руку. – Во, разрослись. Куст сейчас выкопаю, его можно на три – четыре разделить. Корейцы на рынке продают куст на посадку за пятьсот, я тебе дам тысячу. Ну, кустов-то - больше выйдет из одного. Пойдет?
- Пойдет.
- Тогда, я копаю. Только мне потом мешок понадобится, найдем?
- Этого хватает. Мне, когда прошлый год покупал у Иван Григорьича, – это бывший хозяин дачи, - все, что было, - оставил. Посуду, инструмент весь. Даже удобрения там, подкормки всякие. Забрал только бензопилу, косилку, да все книжки и фотографии. Он последние годы дачей не занимался, - спина. Наезжал по осени, - за ягодами да сливами. А прошлый год все продал, - и дачу, и квартиру, и гараж был на Болоте*. Перебрался к детям в Сучан, у них там большой дом в частном секторе. С внуками сидит. – У Николая снова дернулась щека, он достал из кармана брюк платок, отвернулся и высморкался.
Я тоже отвернулся. Стал окапывать по кругу куст. Корни раздались далеко в стороны, приходилось во вскопанной земле искать главные, что бы не порезать, протряхивать, и, подкапывая, освобождать бережно и не спеша.
- Так ты, Леха, я вижу – понимаешь в огородничестве? А то вроде у соседей спросить неудобно. Нашел пару старых журналов. Да детство пионерское вспоминаю. В колхоз ездили. А сам – ноль. Как к этим деревьям подступиться – даже по телевизору не смотрел. Поможешь?
- Не вопрос. Спрос костей не ломит. Только на даче  не живу – на выходные приезжаю. Где что как – для начала подскажу. Тут большого ума не надо. Копайся потихоньку. Оно и само видно будет, что делать. Кусты вот обрезать – да и деревья, желательно эти дни. Уже вон первые почки, как сок сильно пойдет, - уже трогать поздно. Но старые мертвые ветки убрать надо. Они потом соки забирают, а ягоды не дадут. Да и болеют кусты и деревья через отмершие ветки. Есть садовые ножницы?
- Есть, принесу мигом, ты покажи только: как и что тут резать правильно? – он пошел на веранду. Дальняя, закрытая часть ее отведена была под кладовку, откуда вскоре Николай вышел с парой садовых ножниц. Подойдя к столу, он на пару минут задержался. В моем направлении двинулся уже с подносом в руках. Подошел и поместил поднос на грядку, рядом со смородиной. Две стопки были налиты. На блюдце лежали два ломтя хлеба с рыбой и два огурца. Садовые ножницы лежали тут же. Мы взяли стопки.
- Ну, за урожай?
- За урожай! – «Особенности национальной охоты» Николай тоже видел.
Выпили. Закусили. Я взял ножницы. На одних не было возвратной пружины:
- Вот эти можешь выкинуть. Правда, можно и пружину поискать, только потом – все равно уже будет соскакивать. Затрахаешься. А эти – в норме. Чуть поржавели, можно немного поправить, - он смотрел внимательно, подумалось: «точно в руках не держал». – Надфелем или наждаком – вот верхнее, рабочее лезвие подточишь, масла на болт капни. Вот этот фиксатор отжимаешь – и пошел. – Я присел под соседним кустом смородины. – Ветки, - видишь? – светлые – это молодые. Смотри, уже почка свежая. А старые – их видно. Толстые, бурые. Мочала  висит – кора облазит. Сухие и беспонтовые. Режешь их под самый корень. Все, не жалея. Потом – обязательно сжечь. На, - я протянул Николаю ножницы.

Он сел под ближним кустом и начал перебирать смородинные выгоны. Потом встал, быстрым шагом, почти бегом сбегал в дом и вернулся уже в очках с очень толстыми линзами. Снова присел. Уверенно выбрал ветку и щелкнул секатором. Я продолжал не спеша и осторожно откапывать куст. Николай заговорил тихо, как бы про себя, под нос, но так, что бы я слышал. Обрезав ближний ко мне куст, он, на корточках, передвинулся к следующему, повысив чуть-чуть голос.

Коля и Оля всю жизнь проработали в угольном порту. Там познакомились, там была «комсомольская» свадьба в портовской столовой. Родился сын – Илья, через двадцать лет после свадьбы получили хорошую двухкомнатку на КПД. Николай сначала был грузчиком, когда перешли на механизацию, - перешел в учетчики. С машинами не дружил с детства. Олька, как со школы приняли в плановый, - так до пенсии там и просидела. Зарплата маленькая, но на жизнь всегда хватало, Илюху одевали, обували – все, как у людей. В 90-м пошел в армию, забрали на Камчатку, во флот,  на три года, но на службе (уже эта «хрень» началась) отбыл всего два. Вернулся, - поступил очно в Политен*, уехал во Владик, жил в общаге. Там же, после окончания, женился. Потом Настюха родилась, стал дедом, а Олька уже на пенсию выскочила. За двадцать лет заработали квартиру, слава Богу, перед концом социализма как раз получили…

- Дети редко приезжали. Невестка – Ленка, из семьи «этих», работают шишками в крае. А сама пошла в кадры – в краевую прокуратуру. Как приедут – всегда радость. Настюха – золото. Я ей игрушки, там, все, что надо. А Илья – стоять, батя! Живете на копейки (я уже тоже на пенсии, думал еще работать, но в порту – новые хозяева, учет там у них с компьютерами, с палками по кучам угля бегают, все электроникой снимают, - куда мне). Пенсию получил, - и на все четыре. Устроился сторожем на стоянку. Три года работал, хоть за хату платить чем, а тут – машину угнали. В мою смену. Вроде, всех помню, хозяин забирал. А потом пришли с милицией, мои хозяева (чурковые там были), - сначала на дыбы, а потом с этим хозяином машины - вась-вась, бумажки подписывают, а мне – выплатить машину. С работы я ушел, но платил полпенсии еще год, пока Илья не узнал. В общем, скандал, разборки эти. Решил сын вопрос. Меня от кабалы спас. Но с работой потом – вилы. А пенсия – Олькина – целиком на квартиру, а пожрать, да мыла кусок купить, и все такое, - моя пенсия… А вот эти как резать? Тут на старом стебле вроде и сухие, и молодые торчат, с почками.
Я подошел, показал. Достал сигарету.
- Там еще по пол-чуть… Добъём, может?
- Ну, пошли, Николай, добъём. Куст я откопал, потом поможешь поднять, землю стряхнуть, положу в мешок. Да и время уже – моя одна на даче.
Сели за столик. Допили. Я закурил – подряд без перерыва. Все нормально, но чуть не по себе. Николай сходил на веранду, налил кипятка в стакан, бросил пакетик «Бонда», два кубика рафинада. Я от чая отказался.

- В общем, занимаюсь я ремонтом  квартиры. Полы уже ходуном, обои поразлезлись. Я это тоже не очень, видишь, откуда руки растут… А нанять корейцев – всего-то пятерка, да и тех нет денег. Ползаю там с ножовкой, с кисточками. Приезжают дети  на майские. Настюха уже здоровая: «Деда, баба, пойдем гулять!». Радость. А  Илюха посмотрел, с Ленкой пошушукались. Один день на шашлыки с его одноклассниками на Триозерье смотались, а потом – Ленку с Настюшкой домой, – невестка сама машину, как Шумахер, водит. Сын остался. С ремонтом помочь.

 - Пойдем, Николай, куст стряхнем и уложим. По ходу – доскажешь.
Мы уложили освобожденный от почвы куст на мешок сверху, а потом я с ним подошел к деревьям, что бы объяснить подрезку. Ножовку он нашел в кладовке хорошую, садовую. Там же нашли вар, - прежний хозяин толково занимался огородом. Между делом, увидев мешочки с химией, объяснил как под кусты и деревья рассыпать универсальную смесь. Притащили из-за дома трехметровую лестницу. Я в двух словах рассказал о деревьях, что и как  обрезать, какие ветки оставить, как замазывать спилы. Надо было показать на примере. Начал со сливы. Николай стоял, придерживая подо мной лестницу, и говорил:
- Илюха накупил материалов. В пять дней мы с ним – потолки покрасили белилами, на кухне – пенопластовые плитки к потолку присобачили, повесили обои и кинули линолеум. Руки у сына – золотые. Я только на подхвате был. Говорит, в армии, всему начальству квартиры ремонтировали всей частью. Такая вот служба полезная. А еще он купил инструмент, и мне оставил. Шуруповерт, турбинку и дрель. Большую такую, целая машина. «Штурм» называется. Профессиональный перфоратор. - Он помолчал. Я отпилил здоровый погон-стояк, аккуратно смайнал его вниз, спустился, сел под дерево и закурил.

- Вот из-за того перфоратора меня дятлом соседи и прозвали. Наверное, между собой и по-другому называли, - помнишь про замполита анекдот? – я помнил. – Илья уехал. А перед этим Оленька с ним все ремонт обсуждала. И пообещал ей сын окно в маленькой комнате, где балкон, расширить. То-есть, превратить в такую прозрачную стенку. Сторона северная, света мало, а Оля у меня вяжет целый день, носки в основном. Продает потихоньку знакомым. Хоть какая копейка. И вот стенку эту – очень просто разобрать. Илюха мне прямо все на месте расчертил, показал, как перфоратором работать. И уехал. Сказал, приедет, закажет и поставит большое окно. Почти во всю стену. Ну и начал я долбить. Дятел…

- Николай, ты смотри внимательно. Я вот эти две ветки срезаю и замазываю. Вот эти, горизонтальные – оставляю. Потом, через месяц – здесь вверх обязательно попрут молодые побеги. Погоны. Ты их срежешь секатором и замажешь. Но один оставишь – вверх развитие нужно дереву. И у абрикосов, груш и яблонь – так же. А облепиху – наоборот, срезать надо боковые, с ней осторожней, она в колючках вся.
- Леха, а ты агроном что ли? Или этот, садовод?
- В общем нет. Но ботанику – долго учил. А дача у нас – всегда была. Батя первый раз меня в детсаду вывез, только получил участок. С самого начала корчевали, сажали, копали… Так что опыт детства, который, сам знаешь, - не пропьешь. И до чего додолбился? Дом рухнул? – я снова полез на дерево, допиливать ветки.

- Хуже. Стена крепкая оказалась. Дом наш строили вояки. Наверное, из тех, что всякие дзоты строят. Наружные стены сами отливали. Эта такая стерва – атомной бомбой не прошибешь. Да еще с арматурой в два пальца. Я то дома целыми днями. Долблю потихоньку. Потом соседи стали приходить. Мешаю. Ну я, понятное дело, не стал работать рано утром, и по вечерам – после девяти, тоже ни-ни. А тут еще – месяца через два – Илюха приехал. Посмотрел на это дело: «Хватит», - говорит. Мать то ему про соседей рассказала. Он говорит: «Через месяц у меня выходные большие, приеду, сам доделаю и окно поставлю. Кончай соседям кровь сворачивать».
- Ну а ты что? – я представил у себя такого соседа. Мне бы это точно не понравилось. Я стоял на верхней ступеньке лестницы, держась за ствол сливы, и смотрел на Николая. Он, снизу, тоже смотрел мне прямо в глаза.
- Ты тоже – осуждаешь? – как то потерянно, жалобно  и тихо спросил он.
- Ты меня уже ментом окрестил, теперь судьей. Не знаю. Мне бы это точно не понравилось.
Николай опустил глаза:
- Извини,  – потом снова посмотрел на меня, и вдруг я подумал, что в глазах у него и не жалость вовсе, а боль. В прошлом году, после операции везли меня в реанимацию, почти без давления, зато в полном сознании, со звоном в голове, звуками чужих голосов, как в ревербераторе. И, пока в палате сестра готовила койку, я случайно увидел себя в зеркало перед палатой (к чему оно там?) – белого, голого, обмотанного проводами от капельниц и с болью, которую, как картинку,  увидел в своих глазах. На ужас – сил тогда не было. А боль в глазах – запомнил.

- У нас, оказывается, семья за стеной жила. В соседнем подъезде. Молодые, только пацана родили. Я и не знал их, подъезд-то соседний, а стена – общая. И слышимость вбок передается очень сильно. И вот парень этот, Игорь, ко мне пришел. На разборки.
- Так ты, Николай, – я не заметил, когда на «ты» перешел, то ли от водки, от  которой, впрочем и следа не чувствовал, то ли от его побитого вида, и этой, на фиг мне не нужной, исповеди. – Ты снова, что ли долбил?
- Ну да, – он оживился. – Понимаешь, какая штука. У меня в голове звенеть стало. Не от перфоратора, раньше. Сразу, как на пенсию вышел. Звенит и звенит, как будто телевизор без звука работает, и так все время. Я к врачам ходил, нашли – давление. Прописали – томографию, обследование в крае. Только там все за деньги. А одна томография – больше чем коляска для Настюшки стоит. Где мне таких денег. Правда, водки немного жахнешь, - вроде, поначалу проходит. Только потом еще хуже. Хоть на стену лезь. Особенно, если нервничать. А я новости по телеку смотрю, - как не нервничать? Олька только свои сериалы, а я – только новости. И как посмотришь – такой звон в голове…

- А перфоратор здесь каким боком? – я замазал варом последний спил, слез с лестницы и отошел от сливы. Работа мне понравилась. Под двумя главными горизонтальными ветками к ягоде надо обязательно поставить подпорки. Надо объяснить и показать Николаю, - как. Но это можно потом. С другими деревьями и кустами он справится.
- В том то и дело! Когда он гудит, - звона совсем нет! И голова, - не болит в затылке. А то иногда, аж кругом. Вот тут я и посмотрел эти новости – предлагают пенсионеров в больницы не пускать. В поликлиники. Ходят, жалуются, работать мешают…  Пусть их сначала медсестра посмотрит, и решит, - можно к врачу или нет. А что мне санитарка скажет, когда я ей про свою головную боль да звон начну говорить?
- Я новости, Николай, не слушаю, как правило. На самом деле такое депутаты решили?
- Может, правительство, кто там точно, - не знаю. Но говорили – в «Вестях», по центральному. Вот меня и схватило. Звон – мозги выскочат! Я за эту дрель, к стенке. Оля орет, я ее не слышу. Потом выключил. Вроде отлегло. А тут – звонок в дверь. Пришел этот Игорь, сосед… Леха, ты пять минут еще не уходи, а? У меня есть – на посошок. Погоди!

- Николай! Не надо посошка, – но он уже исчез на веранде в проеме двери. Я попытался запихнуть корень смородины в мешок, только корни так расщеперились, что это выглядело безнадегой. Тогда я решил просто обернуть мешком низ куста и стянуть бечевкой – куски ее увидел раньше на гвозде на стенке веранды. Справившись я поднес куст к калитке. Николай у стола уже наливал в стопки. В руке у него была бутылка «Российского»* коньяка уссурийского разлива, - пойло дрянь, но от него еще никто не травился. В бутылке было почти две трети.
- Хрен с ним. Посошок – и баста, - сказа я. Сел на табурет.
- Ну, за деревья! – протостовал хозяин.
- Пусть цветут, - я поддержал. Николай, словно включенный с паузы, продолжил:
- Открываю дверь. Он стоит. Говорит: «Тебя что, не предупредили?» Я еще спросил у него: «Вы к кому?», - потом ничего не помню. Ольга поплакала, синяки были сильные, на пол морды. И все бы ничего, но на завтра приехал Илюха. И нас по телефону не предупредил. Я, как ключ в двери услышал, нырк в спальню, да – где там! По матери он видит – что то не так, рысь ко мне. Что, да как… пришлось рассказать. Он встает – Ольга в крик: «Не ходи! Сами виноваты!». Он так ей спокойно, улыбается еще: «Ма, да все будет нормально, я просто поговорю, обещаю, все будет хорошо!» - и пошел. Минут через пятнадцать – приходит. Вроде – и тихо все. Целый. Спокойный. За стол сели. А еще через полчаса – звонок. Менты, в брониках, один с автоматом. Но тоже – спокойные такие. Илья открыл. Один спрашивает – «Ты, что ли?». Илья ему: «Что с ним?» - «Тяжкие телесные. Но живой. Скорая увезла». Тут Ольга – в крик. А Илюха, спокойный вообще! Как будто так и надо: «Ма, не расстраивайся, все нормально будет. Только Ленке пока звонить не вздумайте. Я сам позвоню…» И ушел с ментами…
- Веселую ты мне историю, Николай, рассказал. Квартира – ментам ушла?
- Нет. Вернее, - не совсем. Мы сразу не догадались, а потом Ленка уже ругалась, - ей сразу не сказали, там бы папа нажал… а так – до следствия дошло, и этот, Игорев адвокат, предложил мировую. Как бы лечение оплатить официально, ну, следователю немного, - хоть и бытовуха, но, по тяжким телесным, просто так дела не закрывают, вроде.
- А с Игорем то что?
- Тяжелое сотрясение, но без последствий. Тут другое. Ленке по работе мужа с судимостью никак нельзя…
- Так не было ж суда, я так тебя понял?
- Да не знаю я их кухни. Пришлось развестись. Они, конечно, никуда не расходились, все в порядке, только через суд развод пришлось оформить. – голос его вдруг стал твердым, решительным: - А квартиру – эти два миллиона отдать – я сам продал. Они мне: «Есть у нас деньги, решим вопрос…» Я что – дятел? Моя вина – мои деньги!
- Ну да, ну да… А с Ольгой что? – он не был готов к этому моему простому вопросу. У Николая задрожал подбородок, он шмыгнул, схватил бутылку и налил по полной стопке. Мне уже совсем не хотелось, но отказываться – не тот был момент.
- Да ладно. – Я поднял стопку. - Давай, новый знакомый, за женщин. Моя меня - точно потеряла…- мы выпили.

Он сказал:
- Серьезного ничего. Врачи сказали – невроз. Поначалу испугались – схватило, как сердце. И скорая – тоже безмозглая, готовьте палату, везем тяжелую… я сам чуть кони не кинул. Хорошо, врач в приемном нормальный. Быстро разобрался, там действительно, что-то с позвонком, а в спину отдало, на инфаркт похоже. Уже на неделе выпишут. Нормально все… Только ты правильно спросил. Перед Ольгой я виноват. – Он казалось, был уже спокоен, не было тени боли в глазах, только вдруг на самом краюшке века – как росинка, навернулась и упала тут же слеза. Николай не заметил. Я – тоже. Прикуривал сигарету.
- А картошку ты рано сажать собрался. Еще приморозить может. И проросла она – слабо. Через недельки две – само то. Сейчас ее под кровать в комнате поставь, он прорастет. Потом, перед посадкой воды в таз налей, чуть-чуть, несколько крошек марганцовки насыпь и картошка пусть в воде полежит пару часов. Потом сажай. Поперек грядки рядками. Вот так, - я нарисовал на земле прямоугольник грядки и показал, как сажать. - Заделывай на ладонь, не глубже. На следующие выходные забегу по дороге.
- Спасибо, Леха. Если кусты надо, возьмешь еще…
- О-па! Это ты своевременно – про кусты. Чуть не ушел счастливым. – Я полез в карман и достал кошелек. – Вот штука…
- Да перестань!
- Что – перестать? Куст хороший. Разделю, корней главных больше будет, может, пять-шесть кустов получится. Тогда еще пятьсот занесу. Всяко – пол базарной цены.
- Неудобно как-то.
Я положил купюру на стол и придавил стопкой.
- Помоги, Николай, мешок на спину закинуть, - он помог. Мы пожали руки, я пошел по улице в гору, к себе на дачу.


Данька белила деревья. Я опустил с плеча добытый куст и подошел. Она отложила кисть, потянулась ко мне, поцеловала и сморщилась:
- Фу, Леха! Еще и коньяк! Что мне кто-то говорил: насчет длинны солнечной тени,  и времени принятия первой рюмки?
- С соседом знакомился. Новый хозяин дачи Ивана Григорьевича. Помнишь, смородиной угощал размером с вишню? – вот, куст выторговал. Буду рассаживать. И с малиной, - тоже решаемо. Только по срокам, не поздновато ли? Наверное, подожду до осени. Так вернее. А ты почти закончила?
- Да почти все. Поэтому – открой ка мне вино. Буду отдыхать, а вам – полная свобода огородного творчества, сэр! И как новый сосед?
Хотелось сразу ответить любимой: «Представляешь, дятел!», но что то сдержало. Какое-то неудобство внутри, что ли.
- Обычный мужик. Пенсионер. Жена пока в больничке, но скоро выйдет. Познакомимся. Вроде, - нормальные люди.
А в голове – вдруг дошло до меня, тихим-тихим звоном отдавался какой-то внутренний шум. Как будто работал телевизор с выключенной громкостью.


3 мая 2016 г. г. Находка
*КПД, Болото – микрорайоны г. Находка
*Политен – местное название Дальневосточного Политехнического института
* «Российский» - самый дешевый из разливаемых на заводе «Уссурийский бальзам» коньяков