Домнинские дворики. Отрочество

Галина Козловская
Отрочество – возраст между детством и юностью.
Слово это сегодня как архаизм, забытое слово.
Но разве можно забыть тот сочный, самый лакомый
кусочек жизни от 8 до 14 лет, время, когда впитываешь всё,
смотришь на это всё широко раскрытыми глазами.


- Девки, девки, бегите сюда, едут! – бабушка Моря, осенив подслеповатые глаза ладонью, щурилась на солнце и теребила оборку передника, то ли от волнения, то ли от радости встречи. Откуда ни возьмись, выскочил на голос рыжий курбастенький жеребёнок с круглыми глазами и стал вертеть головой в разные стороны.

Всё утро в томительном ожидании, я рванула с крыльца, поскользнулась на шелковистой, мокрой после утреннего дождичка траве и растянулась «рыбкой» у бабушкиных ног в шерстяных носках и галошах. Следом за мной выбежала маленькая Танечка на тонких, как у «серебряного копытца», ножках.

- Люсю везут! – только и успела я выкрикнуть. Коленки вмиг засочились кровушкой, по ладоням будто кто прошёлся наждачной бумагой. Защипало в глазах.

- Ой, Галюша, матушки-родненькие, поди, убилась, шибко упала-то, - баба Моря наклонилась посмотреть ссадины, но было мне не до зелёнки и не до охов, ведь Люся ехала в деревню, как и я, на всё лето, и это была исчерпывающая радость, всех радостей радость.

Бабушка любила эти моменты, когда собирались дети и внуки, зятья и невестки в родной дом. На деревенскую дорогу осторожно съезжала с шоссейки новенькая голубая «Волга» с блестевшей фигуркой оленя на капоте. В машине сидели москвичи - дочка с зятем, как барон и баронесса. На заднем сиденье из окна торчал расплющенный на стекле Люськин курносый носик. Тётя Шура улыбалась и махала матери рукой, что означало: вот мы и приехали, добрались благополучно.

НА ЗАДВОРКАХ большого села Домнино, как безвестная речка, текла-жила своей небогатой советской жизнью деревня Домнинские дворики. Стояла деревушка вдоль старой тульской дороги. Стоит и сейчас.

Нас – внуков, родных и двоюродных из Москвы, Тулы и Серпухова – каждое лето привозили в деревню к бабушке Море на всё время школьных каникул. Так что отрочество своё я провела там, где не было асфальта и заводских труб, а была земля, трава, запах сена и вкус  парного молока, синь васильков, добрые отношения и незабываемые впечатления.

Добро, забота, тепло души шли от бабушки Мавры Дмитриевны, попросту бабы Мори. Простая деревенская женщина учила нас рукоделию и азам домоводства, трудиться, помогать друг другу и быть чуткими к ближним. Она никогда не ругала нас, только журила, в ней не было злобы, раздражительности, намёка на то, кого любит больше, а кого меньше. Природный ум и внутреннее благородство позволяли ей не допускать обид и ссор между детьми простым и лёгким способом – улыбкой. А улыбалась она по-разному: открыто, с прищуром, хитровато, с укором, загадочно. В этой палитре хранилась её мудрая педагогика, вот и всё. Она никогда не называла нас Гальками, Люськами, Вальками, Таньками, только: Галя, Люся, Валя, Таня.

Бабушка Моря была родной сестрой моего деда Григория Дмитриевича Панина и крёстной матерью моей мамы Александры Григорьевны. О них я расскажу позже. Сейчас же всё моё повествование – о бабушке Море, её беззаветной любви к нам и о том, как замечательно было в деревенском детстве.

Продолжение:http://www.proza.ru/2017/03/19/923