6.
- Послушай, Саша, - секретарь обкома, ведающий промышленностью, встретил входящего в его кабинет Сашу Лунина с ироничной улыбкой, - мне говорят, что ты стал меломаном. Не пропускаешь ни одного концерта нашей местной дивы.
- Да будет вам, Антон Никитич! Злые языки страшнее пистолета. Но поёт она классно! Советую.
- Пойду, пойду! Все только и говорят об этом. Ты увлечён музыкой, говоришь? Не забудь, у тебя жена, сын.
- Помню, помню, Антон Никитич, - улыбается Саша.
- Вот-вот. И я о том же. Ну да ладно. Давай о делах. Что там за саботаж на «Фабрике». Почему твои ребята не действуют? А?
- Да, разобрались, Антон Никитич, буза да и только.
- Буза, говоришь! Эй, нет. Товарищи из центра другого мнения. Особисты уже занимаются ими. Подготовь все материалы, характеристики.
- Так ведь ничего серьёзного, Антон Никитич…
- Ты что, против линии Партии? А?
- Нет!
- Так исполняй и быстрей, - Саша Лунин пошёл исполнять.
Инструктор обкома Саша Лунин был выдвиженцем крупного заводского объединения, где много лет возглавлял заводскую комсомольскую организацию. Это был активный, сообразительный молодой человек, беспредельно верный идеям партии и комсомола. Все городские и областные конференции проходили с участием ребят с этого объединения, возглавляемого Сашей Луниным. Когда областную партийную организацию возглавил, став одним из руководителей, его наставник и друг Антон Никитич Говорун, Саша Лунин попал в его аппарат, где вырос до инструктора, оставаясь простым, доступным, не забывавшим производство, часто посещающим заводы и фабрики области. Семья Саши Лунина продолжала жить на «Фабрике», в старом доме. Саша считал неудобным для себя просить новую квартиру. А работа забирала почти всё время. Рабочий день кончался часто к полуночи. Увлечением Саши была серьёзная музыка, особенно оперная. Поэтому когда в областной филармонии появилась необычная исполнительница оперных партий, Саша «заболел» оперой. Красота певицы смущала Сашу, и очень… Долго не решался подойти к ней, но, вот, решился. Знакомство получилось лёгким, а сама певица приятной собеседницей, совершенно доступной и очень скромной. «И красивой!», добавлял Саша и улыбался этому.
Инцидент, случившийся на одном из подопечных Саше производств, вызвал неожиданную реакцию Центра. В обкоме появились особисты, готовившие какие-то документы, проверки, совершенно самостоятельно, не допуская к себе никого. Заработала безжалостная машина в обстановке подозрительности и недоверия. О сути случившегося знал только Говорун. Надвигающаяся угроза сделала Антона Никитича замкнутым и озадаченным. Надо было действовать, и решительно.
- Иван Иванович! Да, я. Не ждал, - звонил Антон Никитич по межгороду. – Подготовили, отправляем на неделе. Оборудование новое. Принимай. Сопровождает мой зам, парень толковый. Поможет собрать и пустить. Хорошо! Буду звонить, - Антон Никитич положил трубку и задумался.
- Верочка, зайдите, - вызвал секретаря. – А что, Лунин здесь?
- Нет, Антон Никитич, минут двадцать как уехал домой.
Антон Никитич посмотрел на часы. Было почти десять вечера.
- Хорошо, спасибо, Вера. Вызовите мою машину.
Спустился к выходу, вышел и сел в машину.
- Домой? – спросил шофёр.
- К Лунину, Степан, надо ещё кое-что доделать. Вот, суток не хватает. Гони.
Саша был удивлён появлением Степана.
- Что случилось? А?
- Ничего, Александр Михайлович. Вас просит выйти к машине Антон Никитич. Дело срочное.
Саша быстро собрался, вышел, успокоив жену, что не надолго.
- Пройдёмся, Санёк! – шли молча по спящему кварталу. Антон Никитич начал без подготовки:
- Органы копают, Сань. Кто-то сдал тебя. Не знаю кто и зачем, но тебе надо уехать. Не перебивай, времени нет. Слушай. Повезёшь оборудование для шахты в Караганду. Задание правительственное, не тронут, пока не привезёшь и пустишь в эксплуатацию. Вот. Никому ни слова, ни полслова! Соображаешь. Утром возьмёшь документы, литер и в путь. На то, что буду делать, не обижайся и пойми, что так надо. Ну, давай обнимемся. Как ещё всё повернётся. Верю тебе. – Обнялись, молча возвращались к машине и молча расстались.
С утра в промышленном отделе обкома царила атмосфера грозы. Громовые раскаты неслись из приёмной.
- Вы что! Не понимаете важность задания! Я уже доложил в наркомат, что оборудование уходит. Позвать Лунина! Где он, почему не вижу?
- Почему Лунин? – глава спецкомиссии смотрел в упор на Антона Никитича.
- А что? Ты повезёшь, а? И соберёшь, и пустишь в срок? А?
- У меня другие функции…
- Это же какие? Хочешь сорвать правительственное задание? А?
- Ну что вы, Антон Никитич! – особист даже поперхнулся, - но я докладывал вам..
- Ты пойми. Оборудование должно быть на месте в срок. Шахта ждёт. Понятно?
- Но, почему Лунин?
- А кто, твою мать? Кто? Ты не можешь, а он спец и классный. Пусть работает. Всё! Где Лунин?
- Я здесь, Антон Никитич, - Саша ждал.
- Опаздываешь, разболтался! Бери документы, литер и дуй на завод. Головой отвечаешь, понял?
- Что понял, Антон Никитич?
- Ты мне тут дурочку не валяй! Пойдёшь туда, куда Партия прикажет! Посмей только сорвать задание! Всё. Бери бригаду и на товарную. Теплушка твоя, и чтобы завтра я тебя не видел. По приезду доложишь. Вот конверт, отдашь начальнику, он в курсе дела.
- Бегу, - ответил Саша и стремглав бросился из приёмной.
Особисты тихо переговаривались между собой:
- Не на курорт ведь. Там видно будет. Не уйдёт. Но доложить по службе надо.
Литерный, гружённый оборудованием, с охраной, нёсся на восток. Остановок почти не было. Но и на них никого не выпускали. Охрана получила указание. Только в Магнитогорске загнали в тупик и стояли, пока не прицепили ещё одну платформу с прокатом. А потом снова в путь, и так до Караганды. На седьмые сутки, наконец, разгрузились на месте, обнесённом рядами колючей проволоки и усиленной охраной. Бригаду поселили в барак. Саше дали маленькую комнату. И работа началась. Рабочая сила – заключённые. И охрана – чуткая, зоркая, настырная, грубая. И лай псов.
Дней через десять стало понятно, что главный блок в шахтный ствол не пройдёт.
- Что делать, а? – бригадир сборщиков спрашивал Сашу.
- А разобрать нельзя, Петро?
- Ой, нет! Там всё так подогнано. Потом нужны «косынки», а их нет.
Саша сообщил новость руководству.
- А где эти горе-проектировщики? – изрёк сурово начальник.
Охрана привела группу заключенных, измождённых, испуганных, молчавших.
- Ну, вы, жалкие интеллигентики. Что? Забыли, как работать! Что это вы напроектировали? Оборудование не идёт. Вот вам два часа и чтобы я не применял крайние меры! Поняли? Карцер по вам плачет!
Начальник со свитой гордо удалился. Группа слегка ожила, подсела к столу, развернула принесённые бумаги. Стали тихо переговариваться.
- Думаю, что единственно верное решение разобрать на части главный блок, - изрёк высокий пожилой мужчина, снял очки и протёр их грязным носовым платком.
- А как же со сваркой? Придётся резать. Будут ослабления в стыках. Нужны «косынки».
- Вот и я о том же, мужики, - воскликнул бригадир Петро.
- «Косынки» можно вырезать из листа. А вот крепление заменить клёпочной шпонкой, - тихо промолвил немолодой седовласый заключённый.
- Да, да, Сергей Яковлевич! Вы правы! И пневмомашинка есть.
- Нагоков прав! – заключил высокий. Так и сделаем. Зовите начальника.
«Нагоков! Нагоков» пронеслось в голове у Саши. Он, забыв о предмете разговора, внимательно посмотрел на Сергея Яковлевича. Тот перехватил его взгляд, полный интереса.
- Мы с вами раньше не встречались, молодой человек?
- Не-е-е-т, - заикнулся Саша и смутился.
- Бывает! Как там воля?
- Разговорчики! Я вам покажу волю, - грубый окрик охранника, - молчать!
Начальник был доволен.
- Теперь за работу. Если эти интеллигентики нужны, скажите кто.
- Нужны все! И на весь период монтажа. Сроки сжатые, и возможны любые трудности. Прошу включить их в пусковую бригаду. – Саша решительно посмотрел в глаза начальника. – Задание правительственное, так что я настаиваю. – После этого спорить с ним никто не стал.
- Под вашу ответственность, Лунин, - и начальник гордо удалился, забрав свиту.
- И ты иди, не мешай, - разошёлся Саша, обращаясь к оставшемуся охраннику.
- Не положено! – пробубнил охранник.
- Я тебе сейчас покажу, что положено, а что нет!
Охранник нехотя вышел. «Уж больно решителен этот приезжий. Подальше от греха», подумал он.
Работа закипела. Бригада пошла к шахтному стволу разбирать конструкцию. Остальные стали делать эскизы и расчёты. Саша вернулся в барак и молча наблюдал за группой заключённых. Они работали самозабвенно, забыв обо всём.
- Вот, теперь по расчёту проходит. Выдержит все нагрузки. И даже динамическую. - Сергей Яковлевич поднял глаза на Сашу. – Ну а всё же, молодой человек?
- Пройдём к шахтному стволу, - буркнул Саша и пошёл к выходу. Сергей Яковлевич понимающе последовал за ним. Шахтный ствол располагался в пятнадцати минутах ходьбы. Это были самые замечательные минуты в лагерной жизни Сергея Яковлевича.
- Идите рядом, смотрите вперёд, - попросил Сергея Яковлевича Саша, - и, смотря прямо перед собой, продолжил:
- Сади Нагокова ваша дочь?
- Да! Да! Вы знаете Сади, Боже, как она? Как моя семья? Говорите, говорите…
- Я знаком с Сади. Она в Днепропетровске, работает в филармонии. Даёт концерты. Вот так я её и узнал…
- Как она? Что с моей женой? Говорите…
- Сади вроде бы неплохо. А вот больше я ничего не знаю.
- Почему в Днепропетровске? Почему одна?
- Простите, Сергей Яковлевич. Только это и знаю. Да и с ней я говорил только раз, после концерта. Но поёт она замечательно! А вот о её жизни я ничего не знаю. Думал, что увижу её, поговорю более подробно, но, вот, прислали сюда. – Саша умолк, думая о своём.
- Спасибо вам, молодой человек! Вы вернули меня к жизни. Догадываюсь, что Москву пришлось им оставить. Видимо, подались в Одессу к моей старшей дочери. Ведь Днепропетровск где-то рядом.
- Да уж, ближе, чем Караганда, - невесело пошутил Саша.
- Вот, вот! И слава Богу. Такая радость. Сади поёт!
- Поёт великолепно, скажу вам. Живёт в комнате при филармонии.
- И на том спасибо! Ах! Сади, Сади. Как я её люблю. Как, видимо, много горя принёс ей мой арест… - Сергей Яковлевич умолк и посмотрел тепло на Сашу.
- Потом договорим, ладно? – предупредил Саша, когда они подходили к бригаде, работавшей у ствола шахты.
За месяц, который прошёл в невероятных усилиях по пуску новой очереди шахты, Саша неоднократно общался с Сергеем Яковлевичем. Они подружились, хотя внешне не выражали этого на людях. Обстановка не располагала. Но Саша уже узнал о Сади и всей семье всё. Сергей Яковлевич давно не имел такого слушателя.
- Вот вы вернётесь, Саша, увидите Сади и всё, всё ей поведайте. Жив! Неожиданно заменили статью приговора и бросили сюда.
- Непременно. Разыщу её и передам от вас привет, Сергей Яковлевич. Жаль, что весточки не могу взять.
- И не надо! Вы и так всё знаете. Расскажите ей. Вот так удача! Самому не верится, - умилялся Сергей Яковлевич.
Но всё решительно изменилось в последний день, после пробного пуска. Сашу вызвали в управление лагеря и оттуда он уже не вернулся. Все в бригаде недоумевали, однако, руководство молчало и требовало собираться в обратную дорогу.
- А Лунин как же? – спрашивал бригадир Петро, но ответа не получал.
Бригада уехала без Саши. Он в это время предстал перед тройкой суровых судей в военной форме и был осуждён за саботаж в промышленном секторе. На недоумённые вопросы Саши никто даже не пытался ответить. Только тяжёлый окрик начальника лагеря – увести! был ответом. Ответом жёстким, кратким, как выстрел. А через неделю Сашу отправили в другой лагерь, где основной контингент составляли уголовники. Вопросы задавать не было смысла.
Больше всех горевал Сергей Яковлевич, ждавший с нетерпением отъезда Саши в Днепропетровск. «Не судьба!» говорил он себе. «Надо держаться. Слава Богу там, на воле, всё хорошо. И Сади поёт». Сердце его трепетало, и надежда снова давала силы бороться с обстоятельствами.
Тачка с каждой ездкой становилась всё тяжелее и тяжелее. Силы уже покидали Сашу, но он упрямо, до темноты в глазах, толкал породу по хлипким мосткам трапа, проложенного над крутым откосом.
- Быстрей! Не стоять! Я вам покажу отдых, - грубый окрик охранника возвращал в эту мерзкую действительность от многочисленных дум и вопросов: «Почему? За что? Что же это происходит? Знают ли об этом там, наверху?» И снова ездка, и снова окрики и крепкий мат охраны.
- Что, не сладко? Руководить народом сподручнее? А? Что молчишь, шваль! – Саша оглянулся на группу ухмыляющихся уголовников, уютно устроившихся у вагонетки, привозившей породу из глубины шахты. Толкнул наполненную тачку и через минуту уже забыл об этом, надрываясь на жидких мостках. Возвращение обратно с пустым кузовом было лёгким и вроде бы отдыхом.
- Гордый очень! Ты, Ворон, растормоши его, - снова услышал Саша, подойдя к вагонетке. К нему вплотную подвинулся дюжий увалень и, улыбаясь кривой улыбкой, хмыкнул:
- Ну что, хлюпик! Понял, почём фунт лиха? Отвечай, когда с тобой разговаривают!
- Мужики, не до вас, - вяло ответил Саша, разворачивая полную тачку. Дюжий схватил Сашу за грудки.
- Ты это кому вякаешь, вошь лагерная! – это было всё, что успел сказать громило.
Через секунду он лежал под тачкой, залитый кровью. Саша поддел ногой его шапку, и она, как мяч, попала в ошалевшую группу дружков. А Саша продолжал свой изнурительный путь с полной тачкой, со стиснутыми зубами и с бешеной злостью, так внезапно нашедшей свой выход. Ну откуда было знать громиле, что Саша, выходивший на лёд Днепра с дружками в схватке «стенка на стенку» с заречными, был отменным бойцом и заводилой своих, фабричных. Он, не отпуская тачки, просто боднул нахала головой по его раскрасневшейся роже, да так, что перебил ему нос, и тот лежал, задыхаясь от крови. А надо было возвращаться. «Не сдамся», твердил себе Саша, «посмотрим».
Но группа исчезла. А Сашу, молча, два охранника повели наверх. Так он попал впервые в карцер. Было о чём подумать! Когда срок карцера окончился, Сашу увели в камеру.
- Посидишь с урками, поутихнешь, - бросил Саше охранник, закрыв за ним двери камеры, и приложился к глазку.
После карцера камера показалась Саше тёплой квартирой. Однако старые знакомые встретили его с явным интересом. «Будут бить! Это точно», подумал Саша и весь внутренне собрался. Но вперёд вышел один из «знакомцев».
- Заходи, шустряк. Хвалю! Можешь за себя постоять. Не хлюпик, однако, – другие заулыбались.
- Здорово ты уложил в аут Ворона! Ловко. Где учился?
- В «стенке», когда повиснут на плечах, - с улыбкой отвечал Саша. – Это по молодости с пацанами развлекался. Ходили «стенка на стенку»…
Лагерная жизнь продолжалась без просвета. «Что там на воле, как семья, что стало с товарищами?» – всего этого Саша не знал. Только изнурительный труд, тачка, порода, окрики охраны да тяжёлые думы: за что? Почему? Что происходит в стране? И вера, что всё выяснится, и Антон Никитич поможет. Но время шло, а ничего не менялось. И только слабая надежда теплилась в измученной душе Саши.