Глава 27 (Там, в дали, за бугром)
СВИНЦОВЫЙ БУНТ
...И снова в законодательстве ФРГ что-то сдвинулось с мертвой точки, выразившись в том, что беглецам, пробывшим в ней не менее года, выдается на сей раз полноправное разрешение на все виды работ. По-видимому, поднадоело порядком германскому Рейху безвозмездно содержать все увеличивающийся приток эмигрантов.
Новшество повлекло за собой дополнительные недоразумения между властями и их подопечными. Дело в том, что далеко не все покинули свою страну из-за политических преследований, среди них было огромное количество, так называемых, хлебных беженцев. Вот они-то и приперлись в богатую страну попотчевать на халявных харчишках, поэтому в их планы вовсе не входило отказываться от бесплатного сервиса и пахать на благо Германии. В основном к ним относились, конечно же, вечно недовольные всем на свете мусульмане.
Ландратсамт пытался было навязать мне работу за 16 марок в час на заводике, изготавливающим автомобильные аккумуляторы. Казалось бы, вовсе недурной заработок, да и сама работа в каких-то ста метрах от дома. Но, учитывая специфику этого цеха, где каждый день в течение 8 часов пришлось бы дышать парами расплавленного свинца, я категорически отказался от такого «блага». За непокорность меня тут же лишили очередного социального пособия.
Однако свято место пустым не бывает. На свинец загнали бедного Юрия, у которого уже через полгода в крови его стало больше, чем в заводском котле.
Лишение еженедельной порции денег на еду стало очередной ошибкой в гнилой политике постепенно выживающего из ума Зальцберга. Съездив в Мюнхен, я отыскал там вышестоящее учреждение под невозможно сложным для иностранца названием — Kreisverwaltungsreferat и пожаловался на деятельность нашего ландратсамта.
Естественно, причитающиеся бабки мне выдали, а вконец распоясавшемуся Зальцбергу от души накрутили хвоста за чинимый им произвол. Хоть в смысле справедливости в этой стране легче было дышать: любому чиновнику за любые ущемления приходилось расплачиваться. Правда, при условии, что пострадавшему удавалось изыскать нужные для этого каналы.
После свинцового бунта ничего иного не оставалось, как самостоятельно искать себе работу, есть ведь хотелось каждый день. Пускаясь на очередные поиски, я следовал известному изречению — «ищущий, да обрящет» или, как в известной песне, «...кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет». Таким образом, под скрытый аккомпанемент задорных напевов, пришлось снова бодро вступить на тропу, сплошь усеянную терниями.
Недостаток таких миниатюрных городков, как Isen, в том, что в них обычно все давно утрясено, упорядочено и ничем незаполненных щелей почти нет. Соавторы, Исаковский и Дунаевский, создавая свой знаменитый шедевр, разумеется, не имели в виду мелкие немецкие населенные пункты, но, тем не менее, оказались правы. Проще говоря, трудовая нива нашлась.
Новое место работы представляло из себя большой цех, в котором маялись дурью «этнические немцы» из страны Советов. В связи со все возрастающим наплывом этой публики, властям поневоле приходилось изыскивать рабочие места, чтобы не давать новоявленным немцам праздно разлагаться на печи. По этой причине и возникали повсеместно такие никому не нужные предприятия, где производилась не столько сама работа, сколько ее видимость.
Вот и у Карнера, владельца этого цеха, происходило нечто подобное. Со свалок сюда свозились разные отработавшие свой век агрегаты, из этой кучи металлолома что-то слепливалось, а затем по дешевке сплавлялось хозяйственным фермерам.
Первое, что я услыхал, зайдя в большой гулкий цех, это — сто двадцати четырехэтажный русский мат, посредством которого общались между собой «немцы».
Сходу по прибытии в Германию получившие местное гражданство, эти персонажи имели такие живописные физиономии, на которых без труда читался весь уголовный Кодекс РСФСР.
Как выяснилось потом, эти пятеро деятелей, сидя в одном из донецких лагерей, разработали план, как навсегда избавиться от надоевшего советского ГУЛАГа. Сводился он к следующему: кенты, поэтапно выйдя один за другим на волю, переженились на потомственных приволжских немках, взяв их фамилии, за счет чего благополучно и выехали за бугор. Сами-то молодые немки, доказавшие свое происхождение, имели такое право, и присосавшиеся к ним урки, автоматически считались членами немецких семей.
Просто, но умно: из грязи в князи.
Властей вряд ли интересовал их послужной список в предыдущей стране, а здесь никто из них пока не успел провиниться перед законом. Да и полным идиотом нужно быть, чтобы еще в райских кущах искать себе приключения.
Германия этой категории переселенцев предоставляла не только свое гражданство, немедленно обеспечивая приличным жильем, но и в течение первых трех лет снимала всякие налоги, чтобы вновь прибывшие смогли лучше адаптироваться к условиям новой жизни.
Первый месяц у Карнера принес мне заработок в 1800 марок нетто. Это дало возможность сразу осуществить свою давнишнюю мечту о видеомагнитофоне и хорошем телевизоре, на которые я уже давно зарился в приглянувшемся универмаге. На то и другое ушла всего тысяча, оставшихся 800 марок с лихвой хватало до следующей получки.
Честно говоря, условия работы в таком коллективе мне совсем не импонировали, но, увы, волей-неволей приходилось терпеть всю эту бессмысленную площадную брань... И тут случай помог мне выбраться из этой обрусевшей помойки.
Последний месяц я сильно страдал от неведомо откуда взявшегося мениска.
Эскулапы настоятельно рекомендовали лечь в клинику на операцию по новейшей технологии — без вскрытия коленного сустава. Не имея обязательной медицинской страховки об этом и речи не могло идти, но в этом смысле у всех беженцев все всегда было в порядке.
Шеф, узнав о том, что я собираюсь месяца на полтора выпасть из колоды, самым вульгарным образом уволил меня, ибо в его планы вовсе не входило оплачивать больничный лист. Позже, правда, с помощью медиков, мне удалось в судебном порядке восстановить попранную Карнером справедливость, но назад возвращаться уже не хотелось.
Немцы ужасно не любят, когда иностранцы хворают. Им нужны батраки только крепкие и здоровые, раскисать не моги, в противном случае есть риск вылететь с работы. Без знания языка опрвдаться почти дохлый номер, и все работодатели частенько злоупотребляли этим.
...Комфортабельная больница находилась в районном центре Ердинга. Первые три дня пребывания в ней посвятились всевозможным анализам и тестированием на общий наркоз, а на четвертый день состоялась сама операция.
По местным понятиям пациенту после этого надлежало, как минимум, дней пять провести в постели, по крайней мере, так вели себя послушные немцы. Но не русские, живучесть которых еще во времена последней войны с ними стала притчей во языцах.
Бывает, что при выходе из темного тумана наркоза в голову приходят необыкновенно светлые мысли. Такое у меня уже случалось. Вот и на сей раз внезапно родилась неплохая идея — попытаться устроиться на работу кем-нибудь прямо здесь, в клинике. Не обязательно главврачом или его заместителем, а кем-то чуть попроще. Скажем, плотником, кухонным работником, дворником или что-то наподобие того.
Изучив уже немного чужие нравы и зная, что немцы с большим уважением относятся к разного рода подвигам, захотелось проверить это на практике.
Востребовав положенные мне костыли и не оклемавшись окончательно от наркозного дурмана, к всеобщему ужасу медперсонала, я поковылял к лифту искать отдел кадров.
Не сложно представить себе изумление работающих там, когда к ним в кабинет забрел только что прооперированный пациент с дренажной трубкой в ране, откуда сочилась в прозрачную колбу некая субстанция.
Когда же в кадрах узнали, с чем именно к ним пожаловал больной, то у них и вовсе челюсти поотваливались до самого пола, а брови взметнулись до потолка! Еще бы: вместо того, чтобы мягкотелым пластом разлагаться в уютной постели, целыми днями безмятежно смотреть телевизор и наслаждаться оплачиваемым бездельем, человек всерьез заботится о своем завтрашнем дне.
Ну и сильны же духом эти загадочные русские!
По-видимому, мой жест произвел на начальника кадров неизгладимое впечатление. Поскольку в дальнейшем, каждый раз при встречах, он интересовался моим здоровьем и с улыбкой качал головой, памятуя странные обстоятельства нашего знакомства.
«Героический подвиг» принес свои плоды, а расчет на него оказался абсолютно точным: мне изыскали небольшую вакансию за 700 марок, правда, для начала на пол рабочих дня. Не густо, конечно, но зато предоставили еще и бесплатный однокомнатный апартамент со всеми удобствами, естественно.
Кто никогда не жил в одиночестве, тот даже не ведает, какое это невероятное благо! Сам себе полноценный хозяин: хочешь — спишь в свое удовольствие, а хочешь — пляши — право выбора.
Стоило мне только переехать из душного изенского пансионата в Ердинг, как немедленно начались неприятности с миграционной конторой. Причем, не только у меня одного, но и у администрации больницы тоже.
Дело в том, что, согласно "правилам игры", все переселенцы обязаны были согласовывать каждый свой шаг с этим отделом. И никакой самодеятельности! А я поставил своих шефов уже перед лицом свершившегося факта, лишив их возможности сдирать с меня ежемесячно целых 540 марок за ту крошечную келью, в которой прозябал до сих пор.
Взбешенный такой возмутительной выходкой и в который уже раз видя мою полную неуправляемость, Зальцберг пытался зайти с другой стороны, воздействуя на моих работодателей. Тем бы в самый раз отработать обратный ход, дабы утрясти возникший сыр-бор, но они оказались на высоте, отвоевав своего героического кадра.
Новая работа, на мое счастье, оказалась не на улице, где, словно с цепи сорвавшись, неиствовало небесное светило, а в прохладном полуподвальном помещении прачечной. В мои функции входила грамотная заправка влажного белья в сушильный аппарат, который все остальное делал сам. Работа простая, не вредная и уж совсем не пыльная. И трудился бы я себе спокойно в клинике, быть может, до конца оканчивающегося столетия, а, может, и до конца следующего.
Но тут произошло очередное событие, перечеркнувшее все мои радужные перспективы. Ко мне приехала семья, которой все же-таки удалось сделать официальный вызов из СССР.
А на третий день ее прибытия в Германию империя зла, наконец-то, рухнула...