Педагогика

               
                П Е Д А Г О Г И К А


Один вид светлой больничной палаты мог бы навеять грусть любому из пациентов в этот солнечный весенний день.  За окном пели птицы, надувшись, встряхивая капельки из душа, принятого в ближайшей луже, а из открытой форточки проникали струи прохладного воздуха, слегка трепали длинные шторы голубого некогда цвета. Тоску и печальный вид создавала фигура единственной пациентки лежащей, свернувшись калачиком,  лицом к стене. Девочке Юлии исполнилось едва тринадцать лет, и она могла бы быть душой и любимицей любого коллектива больных, если бы не пустовали остальные койки, заправленные в одинаковые одеяла. Именно эти пустые кровати и поза девочки, издающей всхлипы и вид отрешенного одиночества, создавали такой нелепый контраст в этот солнечный день.
Поступила девочка ещё накануне с сильным отравлением таблетками матери, которых приняла целую горсть, но после промывания желудка постепенно ожила и теперь уже не отказывалась от приема пищи, хотя говорить с кем-либо не желала. Попытка самоубийства в столь малом подростковом возрасте поставила всех в тупик, и взрослые лезли  своими расспросами, выражая кто сочувствие, а кто – возмущение. Совсем озлобленным ушел и школьный психолог, провозившись с ней в течении всего вечера и утра. Ночью с девочкой оставалась ее мать Светлана Геннадьевна, но сама едва не стала пациентом из-за резко подскочившего давления. Какие задавать вопросы и как утешить дочку она так же не знала. Боялась нанести еще большую травму, после которой Юле могло стать еще хуже.
Больше всего девочку теперь тревожил вопрос – что дальше будет? Принимая решение покончить с собой, она лишь представляла горе родителей, слезы покаяния некоторых взрослых и образ Лёшки из параллельного шестого «Б» класса. Теперь же всё заслонил образ матери, которая сидя припала к одной подушке с дочерью запутанными волосами, рассыпав шпильки-невидимки, и безостановочно шептала сквозь слезы «Зачем же так, доченька моя?».  Побывала и классная дама Ирина Владимировна, но девочка в это время притворилась спящей и хорошо запомнила только последние её слова – «Ишь, что удумала».  Еще было ужасно жаль, что она оставляла записку, и теперь все будут смеяться над ними, от чего пострадает Лёша. «Ничего вы не понимаете! Я люблю его!». Впереди её ждали расспросы родителей и смех одноклассников. Слезы снова полились из опухших детских глаз, и так сильно забилось сердце, о существовании которого раньше и не задумывалась. Ему было тесно в груди. Хотелось кричать, но это ничем не поможет. «Мама!  Мамочка!».

Все началось с выступления в школе приглашенного местного поэта. Ребят собрали не всех, не позволяли школьные часы и график работы. Присутствовали только шестые и седьмые классы, но дядя поэт был доволен, ибо были  по два параллельных класса, как шестых, так и седьмых  - «А» и «Б».  Набранное количество детей вполне устраивало.  Бывало хуже и гораздо хуже.  Так в последний раз был приглашен в коллектив, где  пришлось говорить и читать всего двенадцати человекам. К тому же было шумно, и ребята попались бойкие, засыпали различными вопросами, включая и обязательный во всех встречах – «Над чем вы в настоящее время работаете?» .  Из уст ребят, конечно, звучало это несколько иначе – «А что вы сейчас пишите?».  Слушали так же, молча и сосредоточенно.
   - А как вы относитесь к школьной любви?
Вопрос задала девочка из шестого «А» класса Юлия Максимова. Учительница русского языка и литературы Полина Николаевна, разводила руками, улыбаясь автору.
   - Вот такие мы теперь, дети, растём. В наше время, меня за такой вопрос устыдили бы и усадили обратно со словами «Лучше бы думала, как двойку свою исправить. Про любовь, видите ли, ей захотелось узнать», а вот я сижу, молчу и не перебиваю.
Можно было ограничиться разъяснениями о том, каким огромным чувством является любовь, а после щедро делиться своими стихами о любви, которых было достаточное количество. Однако же на этот раз автор решил идти  другим путем. Возможно, к тому предшествовало присутствие учительницы или то, что  вдруг почувствовал себя старшим товарищем этих школьников и советником по делам сердечным.  К тому же, выступая перед детьми впервые, он так же не ожидал такого вопроса, а тем более от девочки. Стоило ли этой, по сути, соплячке, рассказывать про  тягу к противоположному полу и поцелуи под луной?
    - Скажу сразу, -  начал  поэт, отвечаю на вопрос девочки, - мне известно много слов с прилагательными «Школьный и школьная». Например, я даже знаю, что в ранцах ваших и портфелях находятся  школьные принадлежности, а вот про школьную любовь понимать отказываюсь.  Любовь!  Она бесспорно есть, но думается мне, что в вашем возрасте она находится в таком состоянии, что и называть такое чувство любовью, в полном смысле этого слова,  не стоит. Я бы назвал такое состояние подростков детской влюбчивостью. Определение, конечно же, не точное, но, поверьте мне на слово, так оно и есть. Давайте будем взаимно откровенны. Может, будет немного обидно, но ваша так называемая «любовь» заведомо нежизнеспособна. Она – не настоящая. Настоящая любовь присуща более старшему поколению. К тому же, права учительница. Ну, какая же может быть любовь в вашем возрасте, когда учиться надо и подготовить себя, чтобы стать  грамотным человеком к тому возрасту, когда придет любовь с большой буквы. Она уже будет настоящей, в виде огромной поляны, покрываемой из года в год разноцветными цветами? То, что вы имеете в виду, всего лишь клумба. Цветы там вымрут все,  и каждый раз надо будет посадить другие. Так же и детская влюбчивость будет помирать после каждого увлечения.
Думы выступающего автора, что он нашел неплохие сравнения и из него вышел бы хороший психолог, были прерваны той же девчонкой. Она не желала сдаваться и уже кричала с места, явно не согласная таким сравнением.
- Это же неправда! Неправда это! Разве нет такого случая, чтобы мальчик с девочкой дружили со школы, а после – женились?   Так ведь тоже бывает?  Ведь бывает же?!
Тут не выдержала Полина Николаевна.
- Ты что, хочешь сорвать вечер встречи?!  А не замуж ли собралась случаем?!
Вся аудитория засмеялась, а Юля выбежала в коридор, где и потекли слезы обиды.

   Случай этот и реплика «грамматички» ничего особенного не означали и не могли иметь такие последствия, если бы не лучшая подруга Жанна, которая поведала, уже классной даме при всем классе о секрете Юли и даже назвала предмет вздыханий – Лёшку из параллельного «Б» класса. Одноклассники смеялись так, что «классная» пожалела, что не успела остановить Жанну во время. Было поздно.
   
   Такое предательство лучшей подруги , как считала Юля, был последним ударом для нее. Она ведь так любит Лешу, как никто больше не умеет любить. Она владела таким огромным чувством и такой большой радостью, что не могла держать при себе. Тайная радость выпирала грудь и просилась в наружу, хотелось поделиться хотя бы с одним человеком, способным понять тебя. И этот человек предал. Ладно бы она тайком поделилась бы еще с кем-либо, но делать тайну достоянием всех было недопустимым. В школе теперь такое творится! Нет никакой возможности прийти, хотя бы извиниться перед Лешей.  Ему, наверное, очень тяжело теперь. Прости меня, Леша!
Образ мальчика стоял перед глазами с такими же светло - голубыми глазами, и вечно торчащими волосами на самой макушке головы. На эту тему как-то между ними состоялся разговор, где Юля предлагала остричь этот клок, а Леша отвечал, что в таком случае он превратится в лысого дядю. Долго тогда смеялись. На вид он длинный, худой и стеснительный, хотя может за себя постоять. Он смелый.
 Юля помнила, как он нёс лыжи  за них обоих, не обращая внимания на угрозы и дразнилки мальчиков из её класса. Соревновались их параллельные шестые классы, а он фактический, будучи соперником и противником их команды, не побоялся нести обе пары лыж. Правда, ей пришлось забрать  себе лыжные палки, которые падали раз за разом и Леша так смешно поднимал их снова и никак не мог собрать в одну кучу. Да, он такой. Леша – хороший. Лучше всех. Она понимала, что все сверстницы, в том числе и Жанна,  тайно ей завидуют. Часто останавливаются, рассматривают портрет Леши на стенде отличников. Очень удачная фотография. Там Леша вышел особенно красивым, что у Юли была тайное желание украсть фотографию оттуда и хранить у себя. Побоялась. Леша дружит только с ней, с Юлей.  Неизвестно, что он теперь скажет, не отвернется ли от нее, чтобы другие над ним не насмехались?
И почему эти взрослые не могут понять, что у нее действительное большое чувств. Вот соседка Соня говорила ей, что Ромео и Джульетта также были очень юными, что только в кино их показывают такими повзрослевшими, чтобы учеников ввести в заблуждение. Наверное, боятся, что она начнет плохо учиться. О ведь она стала учиться ещё лучше, ибо он был отличником и надо было соответствовать. Даже по математике у нее пошли одни четверки, даже по четверти.
 
   Отравление девочки не вызвал бы большой ажиотаж, если бы не слова врача, который констатировал, что помощь оказана вовремя, ибо мог  иметь место летальный исход.  Директриса, до которой дошло сообщение сильно приукрашенном виде, испугалась возможного ЧП и решила поставить всех «на уши», чтобы не допустить более таких случаев  в вверенном ей коллективе.   Хотела было издать приказ по школе и довести до каждого, но в Управлении образования остудили её пыл, ибо боялись, что такой резонанс мог стать достоянием областного министерства.

   Молодой физрук Никита Сергеевич с учительницей младших классов Марией встретились после занятий и выходили из здания школы вместе.
  - Посидим?
  - Посидим, - отвечала Марина, - хотя вон сколько тетрадей для проверки домой набрала. Слышал про ЧП в шестом  «А»?
  Они присели на скамейку на лужайке рядом со школой.
Марина с Никитой были почти ровесники, но к нему обращались по имени и отчеству, а она осталась для всего коллектива просто Мариной или даже Машей.  Никита с детства занималась спортом, пришел в школу солидным багажом и, кроме диплома по физической культуре, имел значок кандидата в мастера спорта и большое количество кубков и медалей по соревнованиям различного уровня. Марина же едва довела первых в её жизни младших до четвертого класса и ожидала первый выпуск с волнением и радостью, слегка побаиваясь новых сопливых детишек, которых ей вручат в сентябре месяце. Ой что будет!   
Однако же, обращение к ним со стороны детей было совсем другое. Физрука они - наоборот-  привыкли называть просто Никитой, а Марину же по отчеству, некоторое даже неправильно выговаривая – Станиславовна.
   - Я очень хорошо знаю эту Юлю, - начал Никита, - такая хорошая девочка растет. Не скажу, что шустрая на занятиях, но и не увалень какая, хотя задумчивая всегда. Да и смеется она тоже часто. Разговорить ее, как я слышал, никто не может, как царевну несмеяну.
   - Вот я тебе и предлагаю сходить вдвоем. Одиноко же ей, наверно. Может расшевелим? Если что, просто повидаемся, конфеток оставим. Как думаешь?
   - А что я? Я не против. Вот пригласить бы с собой Лешку-Ромео, но ведь заклюют нас старшие коллеги. Заклюют?
   - Заклюют. Факт. Я даже представила, как «императрица» будет выговаривать нам, что детям нужно об учебе думать, а мы, будучи педагогами, поощряем дурные отклонения. 
    С Юлей молодым учителям так же поговорить не удалось. Девочка замкнулась в себе, отвечала не всегда и нехотя. Однако же накаленную возле нее атмосферу удалось слегка развеять. Ей, похоже, стало немного лучше. Никита все же решил спросить, кого бы она хотела видеть.
    - Папу.

    На обратном пути, Марина разговорилась так, что выдала такую информацию о наличии которой в её головке, Никита и не предполагал встретить.
   - Зря так перепугалась наша императрица Екатерина, как думаешь? Девочка просто растет и пусть бы дружила. Что в том плохого. Разве же это педагогично обсмеять её при всех? Конечно, нет, - отвечала самой себе. – О другом надо думать. Педагогика, как наука, должна воспитывать, обучая, а мы первую часть напрочь отвергаем. Раньше учителя грешили на родителей и улицу, а родители на школу, а теперь и те и другие грешат на улицу и интернет. При этом никто из них воспитанием особо не занимается. Возьмем этот ЕГЭ, где понаставят камеры слежения за детьми и теперь, как я слышала, придумали устройства, которые заглушают разговоры по мобильнику. Что это? Разве это не ограничение свободы человека? Или дети уже не люди? Ладно они - дети и не понимают, что становятся вроде подопытных, но ведь они чувствуют, что им никто не верит. Они начинают думать, что взрослые следят, поскольку шпаргалки и подсказки явление обязательное и идет чуть ли не война между поколениями, кто кого лучше обманет. Мы не взаимодействуем с ними, мы – надзираем, как над тюремщиками. Если хочешь знать, в институте, готовя шпаргалки, я впитывала столько учебного материала, что не одна лекция не смогла бы заменить. Да-да, зря смеешься. Знаешь, у моей подруги брат сидит в местах лишения свободы, и она ездила с передачкой. Так вот, точно такие же порядки. Там везде скрытые камеры и глушат телефонные разговоры. Представляешь? Как после этого требовать, чтобы дети нам доверяли, если учим сами не доверять?
   - Ну ты загнула, подруга. Мы прямо изверги какие. И вообще, что ты предлагаешь?
   -   Ничего я не предлагаю, а просто хочу сказать, что не надо быть министром просвещения, чтобы понять одну простую вещь  -  ребёнку элементарно нужно внушить, что учеба нужна ему самому, привить любовь к предметам. А сейчас ребенок уверен, что мы добиваемся показателей для школы, а не думаем о его умственных способностях. Сейчас скажу тебе, что думают старые педагоги. Вникай, но не думай, что говорю от себя. Просто повторю слова одного умного педагога-пенсионера. Так вот, она утверждает, что дилетанты и совершенно некомпетентные дяди наверху поняли, наконец, что разгромили лучшую в мире систему образования и теперь не знают, что предпринять. Они поставлены на должности по партийным спискам или из знакомых чиновников, а потому пишут столько всякой   глупой методы, чтобы показать, как они усердно работают. А в школах такая учеба из-под палки теперь уже готовятся не те люди, которых раньше руками и ногами отрывала заграница в виде утечки мозгов. Таких неучей, как теперь, у них своих хватает.   И вообще нестабильность эта здорово нам мешает. Еще вчера, извини, надумали учить детей натягивать на болванки презервативы, а сегодня не позволяем проявлять любую инициативу…


   Отец Юлии, Иван Максимов, приехал к дочери прямо на такси, недоработав свою неделю на вахте в областном центре.  Он едва дождался сменщика, которого буквально «выдернул» с большим трудом с рыбалки и в первую очередь поинтересовался состоянием Светланы. Она сообщала по телефону не всё, а теперь рассказала и ждала, какие муж предпримет действия. Она, как и дочь, верила, что с его приездом всё изменится к лучшему. Обе верили и знали его широкую натуру и отношение к вещам до дикости трезво. Порой, думалось, он может упростить любую задачу одним лишь своим отношением, казалось бы, неразрешимым вещам. Всё становилось проще и объяснимо. « Что за у вас привычка искать и находить проблему, - говорил он жене. – Ведь прекрасно понимаешь, что снова подскочить твое давление, а нет ведь, опять находишь сложности , где ими и не пахло». В быту он часто громко смеялся, шутил, и при нем становилось даже тесно и уютно.
И сейчас он невольно, до конца не осознав свои слова, решил подбодрить жену.
   - А ты чего ради доводишь себя до болезни. Растет дочка, значит. Другие дети вон записываются аж какой-то клуб самоубийц. - но поняв, что переборщил с женой, проговорил, - Если хочешь, я уже в третьем классе любовные записки писал, хотя в слове «мама» четыре ошибки делал. 
Мысли его были о дочке, которую ужасно жалел и не хотел ни на минуту оставлять в больнице. Разве можно в такую минуту, тринадцатилетнего ребенка одну закрыть, пусть в светлой палате, с такими мыслями.
Более доверительные отношения с папой у Юлии установились с того момента, когда однажды мама вернулась с родительского собрания с уже высоким давлением и принялась пить свои микстуры, обвиняя дочь в своеволии. А выяснилось, что последний урок Юля покинула и пошла в кино не одна. Весь класс был уверен, что учиха по предмету болеет, и её никто не заменит. Хотя, конечно, дети могли  договориться между собой и придумать такой ответ на случае «провала».  Они это могут. Однако же, стоило ли такую искорку принят за пожар  и бить тревогу? Всего лишь шалость детская, а классная дама приняла за  саботаж. С тех пор папа сам ходил на собрания и всегда приходил удовлетворенным, хвалил дочку, что старается и поведением не подкачала. Светлана сначала не совсем ему верила, думала что он е успокаивает, но потом привыкла.
   До слез было обидно Ивану, что случилось несчастье в его отсутствии. он сразу же поехал в больницу.
   - Папа!, - закричала Юля, с опухшими от слез глазами, при виде отца, но не могла больше говорить и , вспомнив свою выходку, постеснялась подняться с постели и бежать к нему навстречу.
Иван сам подбежал к дочери, обнял со словами «Все хорошо, доченька. Всё хорошо. Ничего особенного не случилось. Сейчас пойдем домой, и мама приготовить твой любимый суп с куриными попками».
   В семье эта была ходячей шуткой. Юле так же нравилась. Она действительно полюбила в супе куриные попки, с небольшим жирком, и родители подкладывали в её тарелку из своих, называя «попкоешькой», и теперь, как не странно, эти его слова подействовали лучше всякого утешения. Ей почудилось, что ничего особенного не случилось, и всё продолжается так, как и раньше было. 
 
   Директор школы, «императрица», как звали все с легкой руки самих учителей, встретила Ивана официально строгим лицом.
   - Здравствуйте, товарищ Максимов. У меня к вам сразу возникает один единственный вопрос – как будет строить отношения вашей дочери с учителями и одноклассниками?
   - Не будем строить никакие отношения, Екатерина Алексеевна, - ответил Иван, не обращая внимание на её удивленное лицо,  -  мы с понедельника продолжаем учебу не здесь, а в седьмой школе. В управлении образования уже есть приказ о переводе Юлии в другую школу. Там сказали, что табель успеваемости и другие документы запросят сами.  Просили вас позвонить туда.
Ответ императрицу устроил, и она лишь развела руками.
   -Ну что ж, будем считать никакого ЧП в нашей школе и не было.